1
Бархатистые тембры и нервы
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .«Ночи белые в Петербурге
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Пахнут мякотью тёплой булки…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Геннадий Миронов. «Триптих».
Серый мякиш июньского хлеба - белой ночи серебряный слепок
На востоке румянится в гренки, в бархат кожи весенней Горенко.
Умилённо и по-гумилёвски светят звёзды, их малые клёцки
Еле видно в небесной лучине, но от этого время значимей.
Стану нищим, клюющим по крохе антикварные горькие строки,
Где мой дух излечился и ожил, и родник забуянил под кожей.
Новых сказов шальная предтеча - тихий омут ахматовской речи,
В ней ключом закипают криницы и поют неуёмные птицы.
Дай то нам не терять эти трели, дай то Бог, чтоб вовек не сгорели
Бархатистые тембры и нервы, где твой голос во мне самый первый.
Жажду эры труда и отрады, чтобы зреть в каждом недруге брата,
Чтоб на первое в древней столовой подавали любимое слово.
Да нелепо, до боли обидно, этот лето слепит и не видно
Как судьба облучённым уловом лепит сказку для мира иного.
Дай и мне тех лучей прикоснуться, чтоб вовек от беды не согнуться,
Не растратить на мелкие нужды ... небеса, что поэту не чужды.
2015
2
Нас приветит чёрный ворон
Всех встречает чёрный ворон
У прощального крыльца.
Время стало грозным вором
Стомильонного творца.
В непреклонном, гордом взоре
Голубых фиалок боль,
В море - устричное горе,
В жизни – слава и юдоль.
От пронзительного слова
Расплодится правды штамм:
Вижу выстрел в Гумилёва,
Слышу, стонет Мандельштам.
Революции зародыш
Сжат в трагический кулак.
Ржевом, Бежецком, народом
Выстлан путь в глухой Гулаг.
На волшебном масле, Анна,
Поскользнулся я и сник.
К маякам, что так желанны,
Честным голосом приник.
Стал таким же горделивым
Возле чинных синекур,
Где старательно, пугливо
Жрут всех в собственном соку.
Заберу тебя, святая,
В зори солнечных лагун.
Улыбнёшься ты, оттаяв,
И поверишь, я не лгун.
2010