Максимилиану Волошину
Он жил, как рыцарь из Ламанша,
умом переступая век.
Сегодня бы сказали – мачо,
и благородный человек!
Он расточал земные лиры,
брал женщину на абордаж,
а ночью, нежный, мыл квартиру
и нижний заливал этаж.
Его наукой были горы.
И гор высокий образец
Смирял полуночные споры
и вольнодумия сердец.
Он революцию в России
увидел зрением Христа,
собою заслонив бессилье,
один из тысяч, может, ста.*
Волошин, habilis умелый,
Ты умер, жив ли - знай одно:
Тебе порученное дело
Тобою не довершено!
* Волошин в годы Гражданской войны
прятал в своём доме раненых,
попавших в беду людей, и белых, и красных.
Волошинские воспоминания
В протоках житейского моря,
Как в мягкой перине горошина,
Сокрыт драгоценный ларь,
Дом – Коктебель Волошина.
Я побывал, представился.
Макс, Вы – огромный умница!
Вам бы Думою править,
Чтобы страна одумалась.
Чтобы страна постсоветская
Сквозь капитальную накипь
Стала страною детскою
Наивных людей и правил.
Религиозно-светская,
Алая, синяя, белая,
Новозаветно-ветхая,
Певчая, сочная, смелая.
Вы – благородный РумАта.
Трудно в России быть Богом.
Ваши потешные латы,
Силач не утащит волоком!
Боже! Марины Цветаевы,
Морские и человеческие,
С кисти прозрачной тая,
Вас целовали в плечи!
Ларь по слогам вышагивая,
Понял я: тон акварели -
Нежнейший трибун-глашАтай
Будущих русских Америк!
Максимилиан Волошин
(профиль горы Коктебель*),
С Вашего склона пологого
В море, в житейское логово
Льётся родник - акварель…
* * *
*Один из склонов горы Коктебель удивительным образом
напоминает профиль лица Волошина
Памяти Беллы Ахмадулиной
Говорят, в КаппадОкии храмы
Оседают. И каждый год
Прорастают земные курганы.
В отломившийся неба свод.
Неужели в земных сочленениях
Роль подпружная невелика,
И от времени стихотворение
Гибнет так же, как фреска та?
Вознесенский, поэт эпический,
Форм подпружных восславил роль,
Но в рУхнувшем Политехническом
Смерть сказала поэту: «ДовОльно».
Вы же пчёлкою медоносною
Наварили медОв тома
И ТарУсской обновкой носкою
Отказали смерти в правах!
Вам, нежнейшей, земной черёд
Оседающей КаппадОкии
И друзей торопливый уход
Стал намеренно неугоден?
За Андреем, во тьму кромешную
Потянулась Ваша рука,
Пустоту образуя между
Верхом неба и дном стиха.
Эпитафия Андрею
Толи цыкнула мать над шалостью
И нахмурилась от усталости,
Толи корень прирос к окончанию,
Толи скрыпнули створы Татьяниновы*,
Толи Богу шепнула уродица:
Отче, родинка выпала с Родины!
Но заплакала церковь Мценская,
Над головушкой Вознесенского.
Аве, Оза…
*Андрея Вознесенского отпевали в университетском храма мученицы Татианы.
25 января 2010-ого года
Нынче на Ваганьково праздник. И хотя Ваганьковский погост - не место для увеселений народных, как не веселиться, если душа у косточек Володиных присесть желает, да участливо поделиться с соседкой по мёрзлой скамеечке: «Вот оно как. Грешный человек, а потрогать хочется, как ангела!..»
Тридцать лет его нет и не будет - дела-то серьёзные!
Изменилась страна, нынче совесть – досадный оброк.
Но хрипит его голос и глОжит места отдалённые
И прицельно наводит на тварь дальнобойный курок.
Его нет среди нас, но он тут же, в нюансе суждения.
Пареньком пробежит и споткнётся, поранив висок,
Чтобы кровью раздвинуть пределы стихосложения,
И кричать, из телесной темницы подав голосок.
На Ваганьково ходят и пьют за него люди разные.
Кто к Есенину ходит, а кто просто так, сгоряча.
Тридцать лет продаются у входа цветочки бумажные,
И горит под землёю его неземная свеча.
На углу Каретного
Владимир Высоцкий,
Вы живы,
нет ли?
В Ваше обилие слов
Я погружаю ловчие сети...
Знаю, Чудесный лов
Ждёт меня на углу Каретного
Прямо поверх якорей!
Скоро ль, нет ли,
Под жёлтым светом
Крашенных в ночь фонарей
Муза, подруга досель чужая,
Не поднимая глаз,
Скажет: "Мсье, прошу вас, подайте
Нищенке пару фраз.
Мой прежний хозяин
играл на гитаре,
Я молода была...
Смерть разлучила нас.
Вот тетради,
пишите,
я голодна!.."