Вячеслав Иванович Иванов много путешествовал в своей жизни, объехал значительную часть Европы, жил в Афинах и Женеве, посетил Палестину и Египет…
Он очень любил Италию и уехал из России в Рим окончательно, прожив перед этим несколько лет в Баку. На время проживания знаменитого русского поэта и учёного в этих двух географически столь отдалённых друг от друга пунктах я и хотел бы обратить внимание читателя… Впрочем, о том, что бакинский залив Каспия весьма напоминает неаполитанский в Италии, в Баку знают многие. В советские годы Неаполь и Баку официально считались городами-побратимами.
Вот как вспоминает о жизни в Азербайджане Лидия Вячеславовна Иванова – дочь поэта, находившаяся там вместе с отцом все четыре года – с 1920 по 1924-ый включительно:
«Баку был нашим солнцеворотом. У нас были там трудности, болезни, даже большие несчастья, но общая линия судьбы шла на улучшение… На девятый день (год 1920-ый, только что окончилась гражданская война, в России разруха и голод. Э.А.) поезд № 14 доехал до Баку. Все пассажиры из него вышли, кроме нас: нам некуда была направиться. Вячеслав пошел взглянуть на город и вдруг встретился с Городецким. Оказалось, что он с семьей живет в Баку, что он вступил в партию, что он организовал стенную газету (новинка для этих мест), которую он составляет и издает. Жилища в городе найти было невозможно, но на первые дни он нас поместил в темную проходную комнату какой то квартиры, набитой многочисленными семьями.
Как вспоминается Баку? Ослепительный, белый, каменный амфитеатр домов, спускающихся к густому, тяжелому, синему морю… Город был веселый, залитый ослепительным солнцем. В Баку торговля была — о радость! — еще свободная. Можно было купить чаю, колбасы, хлеба и масла, а добрые наши сожители нам одалживали чайник с кипятком, чтобы мы утешались горячим чаем. Торговали вовсю, восточный базар с пестрыми тканями и коврами; женщины были покрыты чадрами; по улицам иератически шагали верблюды.
В горах есть места, где, особенно ночью, можно видеть, как танцуют и летают высоко над землей пламенные языки. Их называют «вечными огнями». Вячеслав ездил смотреть на них ночью и был в восторге. Ученые говорят, что в старину в этих местах жили огнепоклонники. Это как будто подтверждается при изучении архитектуры «Девичьей Башни»… Помню, что мы ходили осматривать башню изнутри. Ее стены составляли восходящие круги. Она не походила ни на роскошное жилище, ни на крепость. Скорее всего, на оккультный храм какого нибудь древнего языческого служения. По гипотезе нашего ученого вожатого, это был храм огнепоклонников. Кстати, если я правильно помню, и внешняя архитектура башни очень своеобразна. Она имеет не цилиндрическую форму, а представляет собой как бы огромный каменный ключ, вставленный в море.
…В Москву некоторые ездили также и на короткий срок, чтобы стряхнуть свой провинциализм. Проф. Селиханович, очень популярный лектор («Введение в философию»), вернувшись из Москвы в Баку, рассказывал Вячеславу с восторгом о новостях в столице и сообщил, что даже сделал некоторые изменения в своей системе, убрав, например, из нее Бога.
Очень полезной для нас лично была поездка в Москву Наркома просвещения Азербайджана Буниат- Заде. После разговоров в Москве он узнал, что есть на свете Вяч. Иванов, и воспылал к нему большим уважением. В письме со всякими указаниями Замнаркому Томашевскому была такая приписка: «А особенно кланяйся от меня Вячеславу Иванову и делай все, что ему нужно, чтобы эта знаменитость осталась у нас в Баку именно». Впоследствии меня пригласили в подвальный склад Наркомпроса и выдали мне пару настоящих кожаных ботинок (на смену красных чувяков тетки Альтмана, а зима была холодная и даже снежная), два рубашечных отреза белого ситца, один с мушками, а другой в полоску (из них я сшила себе платье, которое мне казалось верхом парижской роскоши) и ночной горшок. Этот последний дар снял с моей души невероятную тяжесть. Нина Васильевна Гуляева одолжила мне свой, когда мы приехали, и я не знала, чем ей заменить его, т. к. старый стал неказистым. Откуда можно такую вещь добыть?
Из забавных поездок, не в Москву, а по линии халтуры, можно рассказать про Ленкорань Томашевский предложил Вячеславу поехать с ним и проф. Байбаковым в ближайший персидский город Ленкорань (Вообще-то, это не Персия. Э.А.) , чтобы прочесть там лекции. Оплата была заманчивая: сумма денег — «туманов», мешок «ханского» риса и мешок кишмиша (изюма). Вячеслава это предложение позабавило, и он с радостью согласился.
Поездка была очень короткая, и в Персии Вячеславу не удалось много повидать, но он с гордостью привез «туманы», рис и кишмиш. Он рассказал, что ему там предложили покурить опиума, он согласился, надеясь испытать какие нибудь экстатические переживания, но был разочарован. Он должен был забраться на верхний этажик так называемого «чайного домика», где ему предложили курить, но перед домом скопилась целая толпа зевак смотреть на это редкое зрелище. Зеваки помешали всякому экстазу, а сам дурман вызвал у него тошноту.
Возврат Томашевского домой был хуже. Жена, как часто случалось, отсутствовала; он сел бобылем перед керосинкой и решил сварить на ужин риса, не очень хорошо зная, как это делается. Зажег керосинку, насыпал котелок до краев рисом и налил воды, сколько вошло. Все закипело, рис начал расти и расти, вылезая через край. Рис был драгоценный, и Томашевский, сидя у керосинки, все подбирал ложкой то, что шло через край, и глотал. Кошмар, казалось, никогда не кончится…
…Вячеслав во время пребывания в Баку заинтересовался персидским языком. Ему захотелось читать Гафиза в подлиннике. Он обратился к преподавателю персидского языка на нашем восточном факультете. Это оказался оригинальный и симпатичный человек, похожий скорее на дервиша, но примитивный как педагог. Он, несмотря на просьбы Вячеслава, категорически отказался говорить о грамматике и конструкции языка, ему, наверное, мало известных. А это то и составляло любовный интерес Вячеслава как филолога.
Я присутствовала при первом уроке и потешалась про себя. Дервиш, последователь метода Берлица, хлопал себя по лбу и распевал: «Ба… зу», требуя многократного повторения того же от ученика, затем стучал себя по зубам: «ден… зи», после многих повторений указывал на руки: «ма — ну»…
Что персидский язык индоевропейского происхождения, стало ясно, но также стало ясно, что по такой системе и такому ученику добраться до Гафиза невозможно. Уроки прекратились.
…В Баку в это время вдруг появился Хлебников. Он показался в одно прекрасное утро совершенно неожиданно. Абсолютно ни на кого не похожая фигура, высокий, в кожаном тулупе, обитом бараньей шкурой, меховая шапка, а на ногах какая то странная обувь. Весь желтый, и одежда и лицо, с большими отеками, как у голодающих. Действительно ли он голодал или был болен, не знаю. Вячеслав страшно обрадовался, так как его очень любил. Жил в Баку и Алексей Крученых[. Он заходил к Вячеславу, и они охотно беседовали. Крученых проповедовал свою «заумную речь». Он вскоре уехал в Москву, чтобы действовать на более широком поприще. Из Москвы он писал, что поэтов там великое множество, что их группируют по «стойлам».
…На третий год нашего пребывания в Баку умер университетский кассир Кабанов, и его квартиру разделили между нами и его вдовой с ее племянницей Амалией. Они были выходцами из приволжской немецкой колонии.
Мы оказались владельцами настоящей квартиры! У нас было две комнаты. Одна, побольше, для Димы, Бехштейна и меня; другая, маленькая, через которую мы проходили, принадлежала Вячеславу. Постель была припрятана за альковом, как он всегда любил, а в остальной части был письменный стол, два — три стула, книги. Кроме того, была у нас собственная ванная комната. Ванна согревалась нефтью при помощи очень примитивного приспособления, и я панически боялась взрыва.
Кухня была общая с Кабановыми, и Амалия там поместила свою постель. Тетка ее жила в нарядной отдельной комнате. Она была еще очень красива, хотя ей уже было под 50. Свою племянницу, уродливую и курносую, она била и морила голодом.
Но населению нашей квартиры суждено было умножиться. Нам порекомендовали домработницу. Кажется, это еще устроила до своего отъезда из Баку Кассандра. Это была Настенька Косырева, двадцатилетняя девушка из хорошей крестьянской семьи Саратовской губернии. В их краях был неописуемый голод. Отец Насти ездил за мукой и на обратном пути был ограблен и убит. Огромное количество крестьян двинулось вниз по Волге к персидской Ленкорани в поисках работы и хлеба. Среди них и Настя с матерью, сестрой и братишкой. Не успела она приехать в Ленкорань, как тяжко заболела тропической малярией и была эвакуирована в Баку. На кухне над постелью Амалии была сооружена верхняя лежанка, как в казарме. Настя поселилась у нас и сделалась любимым членом семьи. От лихорадки бакинским медикам, которые очень глубоко эту болезнь изучали и с ней боролись, Настю удалось вылечить. Она всегда обедала вместе с нами, и мы все ее любили. Когда мы уехали из Баку, она осталась совершенно растерянной и убитой горем.
Стихи, написанные поэтом Вячеславом Ивановым в Азербайджане…(Э.А.) Одно из редких бакинских стихотворений было навеяно глубоко поразившей Вячеслава вестью о смерти Блока.
УМЕР БЛОК
«В глухой стене проломанная дверь,
И груды развороченных камней,
И брошенный на них железный лом,
И глубина, разверстая за ней,
И белый прах, развеянный кругом, —
Всё — голос Бога: «Воскресенью верь».
10 августа 1921
В рукописи приписка: «Баку, 10. VIII — вечером, при виде проломанной в университетском коридоре двери. Утром узнал, что вчера в 10 ч. утра умер Александр Блок».
…Природа Зыха отличается совершенно своеобразной красотой, и несмотря ни на что, мы все трое очень полюбили это место. Мы прожили там лето 1922 года.
«На Зыхе нет ни виноградной
В кистях лозы, ни инжиря:
Все выжег зной, все выпил жадный;
И в сакле я дремал прохладной
До половины сентября.
А перед саклею, горя
Сафирами восточной славы,
Текли Хвалынские струи.
И милы стали мне твои,
О Зых, возгорий плоских главы,
Твой остов высохшей змеи
Меж двух морей живой оправы,
И солнцем пахнущие травы,
И в белом камне колеи».
Интересны воспоминания о преподавательской деятельности профессора Иванова, оставленные его учениками…
«Историко-филологический факультет Бакинского Государственного Университета избрал
Вячеслава Ивановича Иванова своим профессором по кафедре классической филологии 19 ноября 1920 года. В октябре 1921 г. В. И. Иванов был избран также и заведующим кабинетом классической филологии. В. И. Иванов сразу же приступает к исполнению профессорских обязанностей. 23 ноября 1920 г. он докладывает историко-филологическому факультету о своих
курсах и семинариях на текущий академический год: «История греческой трагедии» (2 часа в неделю), курс «Данте и Петрарка» (2 часа), курс о Достоевском (2 часа), греческий автор (Эсхил, 2 часа), «Ars poetica» Горация (2 часа). В осеннем семестре 1921 года В. И. Иванов читал лекции и вел практические занятия по следующим курсам: «История греческой литературы» (2 раза в неделю), «Буколики» Вергилия, «Немецкий романтизм» (2 раза в неделю), семинарии по новой русской литературе и по Ницше.
Весною 1922 года за счет упразднения двухчасового семинария по древнегреческой литературе был расширен семинарий латинский; кроме лекций по древнегреческой литературе, Иванов продолжал семинарий «Достоевский и Пушкин» Нужно отметить, что курсы по русской и немецкой литературам и по Ницше были специально поручены факультетом В. И. Иванову сверх обычной восьмичасовой профессорской нормы.
В последнем, 1923/24, академическом году, на котором закончилась преподавательская деятельность В. И. Иванова в Баку, он вел занятия по истории греческой литературы (4 часа, осенний семестр), по истории греческой религии, по поэтике (лекции и семинарий, добавленные Ивановым после объявления первоначального плана работы), в его семинариях читались
«Эвмениды» Эсхила и X книга Квинтилиана. Особо следует сказать о преподавании Ивановым итальянского языка. Эти занятия проводились по почину самого профессора: на заседании факультета 11 декабря 1920 г. он заявляет о необходимости изучения студентами итальянского языка; ему был поручен курс для начинающих. Снова элементарный курс итальянского языка, на этот раз с привлечением студентов консерватории, и снова по собственной инициативе, В. И. Иванов ведет в весеннем семестре 1924 года, выполняя работу простого преподавателя Признание студентов пришло к Иванову. Вот что вспоминает С. А. Маковельская о его лекторстве: «Все очень любили слушать Вяч. Иванова. Он читал в первой аудитории (теперь там физкультурный зал), вмещалось туда человек 600—1000, собирались студенты всех факультетов, стояли в проходах. Красноречие, знание языков, умение все связать воедино, эрудиция — все это привлекало слушателей...»
22 июля 1921 года, после диспута, на котором официальными оппонентами выступили А. О. Маковельский, Л. Г. Лопатинский, Е. И. Байбаков, а неофициальными — М. В. Беляев, А. Д. Гуляев и А. М. Миронова. В. И. Иванов был удостоен степени доктора классической филологии, Наиболее важной, как с точки зрения культурного строительства в Азербайджанской республике, так и с точки зрения престижа и развития самого университета, была проблема воспитания молодых научных работников из числа студентов. Среди слушателей было много таких, которым мировая и гражданская войны помешали закончить уже начатое высшее образование; многие имели даже дипломы, но не успели получить степени и т. д.
Из таких слушателей подготавливались молодые доценты и доктора. В этой -работе активное участие принимал В. И. Иванов: он составлял программы занятий и испытаний, оценивал серьезность и плодотворность работы, руководил ею, выступал оппонентом на пробных лекциях и защитах диссертаций. Его крестниками и питомцами в науке стали В. Л. Архарова, Б. П. Яблонко, А. В. Лукьянова, П. А. Федоровский и др.
В. И. Иванов участвовал в обсуждении программ преподавания, состоял в комиссии, пересмотревшей планы и штатное расписание факультета в связи с преобразованием его из историко-филологического в факультет общественных наук и введением новых обязательных курсов для всех отделений: советской конституции, исторического материализма, истории хозяйственных форм (июнь 1923 г.).
Вяч. Иванов считал необходимым изучение философии не только студентами-гуманитариями, но равно и математиками; по его предложению на историко-филологическом факультете экзамен по философии был признан обязательным для всех отделений В. И. Иванов докладывает о том, что по поручению Правления они посетили вместе с профессором Жузе председателя Азревкома Нариманова с ходатайством об отводе Университету Скобелевского дома для устройства в нем на коммунальных началах преподавательского общежития, при чем ими было подано Нариманову письменное заявление, а также даны необходимые, в развитие его, словесные разъяснения.
Председатель Азревкома отнесся очень сочувственно к этому, тотчас же положил резолюцию о том, чтобы общежитие было устроено в ближайшее время, и сделал целый ряд успокоительных заявлений, что сделает все возможное для урегулирования этого вопроса и, в частности, отведет дом Скобелева. Деятельность Вяч. Иванова вовсе не ограничивалась рамками университета. Его универсальные познания, экспансивность его характера, как культурного работника, слава известного поэта и критика обеспечили ему видное место в художественной жизни Баку тех лет. Вяч. Иванов выступает с лекциями перед рабочей аудиторией, ведет занятия по поэтике в учительских кружках и занятия в драматическом техникуме Бакполитпросвета, участвует в создании бакинского Союза журналистов 23 августа 1921 года Вячеслав Иванов в пользу голодающих читает лекцию «об Александре Блоке (по поводу кончины)». В ней «с грустной задушевностью тов. Иванов рассказал о творческом естестве Блока ... особенно подчеркнул в творчестве почившего поэта свойственное только определенным избранникам поэзии таинство словорождения, тесно сплетенное с осознанием его и претворением в образ...»
А. О. Маковельский рассказал следующее: «Профессора узнали, что в Азнефти получены костюмы, ботинки и т. д. Решили послать к Серебровскому — Председателю Азнефти — делегацию: Вяч. Иванова, Ростовцева, Маковельского. Явились мы в Азнефть, Серебровский принял нас. Первым говорил Иванов, целый час, по всем правилам элоквенции. Тема была — значение университета для развития культуры и промышленности края; Университет имеет огромное значение для подъема культуры семейств нефтяников. Серебровский выслушал. Потом Ростовцев (Ростовцев — проф. медфака) час говорил о значении здравоохранения: необходимо заботиться о здоровья нефтяников. Серебровский устал. Про Маковельского он подумал, что тот тоже готовит часовую речь. «Извините, пожалуйста, у меня назначено свидание в ЦИК'е. Вкратце, что бы вы хотели?» — «Узнали о костюмах, обуви, мы обносились, просим толику ваших богатств». Серебровский тут же вызвал начальника своей канцелярии, сказал подготовить ордера, спросил, что и в каком количестве хотят получить профессора». Во второй половине мая 1924 года Вяч. Иванов уехал в Москву на Пушкинские торжества; бакинская газета сообщила, что этот отъезд состоялся по вызову Наркомпроса СССР. Незадолго перед тем факультет удовлетворил его просьбу «о командировании за границу на 1 год с сохранением содержания, без пособия;. В столице вопрос о поездке решился положительно и окончательно. На родину Вячеслав Иванов уже не вернулся... С 1 февраля 1925 года университет считал его «находящимся . . . в отпуску без содержания» А. О. Маковельский указывает, что В. И. Иванов был профессором Бакинского университета до 1 июля 1925 года, хотя еще в повестке на явку профессоров на частное совещание 22 октября 1925 года стоит его фамилия.
Как бы ни относился субъективно Вяч. Иванов к процессам, протекавшим в Бакинском университете, необходимо признать, что свой долг ученого, профессора, администратора по избранию он исполнял честно, руководствуясь прежде всего теми требованиями, что предъявляло к нему общество, которому он служил. Необходимо признать, что работа его в укреплении Азербайджанского государственного университета в самую первую пору его существования — плодотворна и значительна. Лучшим свидетельством плодотворности работы Вяч. Иванова в АзГУ стали его ученики, видные деятели советской науки и культуры: М. Гухман, В. Мануйлов, М. Альтман, Ц. Вольпе и другие.
В. И., уезжая в Москву, а затем в Италию, не был убежден, что он там задержится, при других обстоятельствах в Аз. ГУ он, возможно, бы и вернулся, но программа менялась, его курсы не очень были нужны, он чувствовал, что в Бакинском университете классическая филология все меньше и меньше занимает места в программе факультета...»
Я вижу, детям солнца милы
Мои живые цветники,
Коль мотылек воздушнокрылый
Ко мне упал в ученики.
Такие строки посвятил однажды Вячеслав Иванов одному из своих бакинских учеников…
Решение остаться за границей сложилось у Иванова под влиянием многих факторов. Среди них, видимо, не последними стали изменения, которые претерпевали университетская жизнь… Все это, несомненно, угнетало Вяч. Иванова — приверженца старой концепции университета: res publica litteraria. Представляется важным и другое обстоятельство: растущее влечение Иванова к католицизму, о чем вспоминал А. О. Маковельский.
«Я еду в Рим, чтобы там жить и умереть», — говорил Вяч. Иванов в 1924 г., уезжая из Советской России. Ту же фразу он повторяет в дневниковой записи от 1 декабря 1924 г. (III, 842). В этой формуле — сильной и многосмысленной, как все ивановские формулы, — не все ясно до конца… Прежде всего в ней следует усмотреть соотнесение собственной судьбы с Вечным городом и в этом смысле — приобщение к вечности. Но здесь звучит также некое отречение от современности, завершение эпохи, решенный жребий изгнанничества (о последнем уже было сказано в изданной в Петрограде тремя годами раньше «Переписке из двух углов»: «Я наполовину — сын земли русской, с нее однако согнанный, наполовину — чужеземец, из учеников Саиса, где забывают род и племя». Возвращение в Рим, радость от свидания с ним дали Вяч. Иванову взлет творчества. Об этом он вспоминал в одном из стихотворений 1944 года:
С тех пор как путник у креста
Пел «De Profundis», — и печали,
И гимнам чужды, одичали
В безлирной засухе уста.
Благословенный, вожделенный
Я вновь увидел Вечный Град,
И римским водометам в лад
Взыграл родник запечатленный
Особенность «Римских сонетов» — многозначность и иерархичность образов и символов. Первый, «нижний» смысловой план сонетов — узнаваемый римский топос. Первое из них — биографическое: завершение земных скитаний, не затерянность на путях, а обретение магистральной дороги — «Царя путей», то есть самого Рима. Другое прочтение цикла, непосредственно связанное с мыслями Вяч. Иванова о судьбе России и эмиграции, осуществляется через троянский миф, иное — через вергилианский миф об основании Рима; еще одно — через «водный» дионисийский миф. В Риме нередко можно увидеть фонтан, где струя воды бьет в украшенный барельефами мраморный античный саркофаг, служивший в античности вместилищем праха. Тема жизнь-смерть-жизнь, отметим как бы в скобках, исконно принадлежит классическому сонетному канону.
Вновь арок древних верный пилигРИМ,
В мой поздний час вечерним ‘Ave ROMA’
Приветствую, как свод родного дОМА,
Тебя, скитаний пристань, вечный РИМ.
Мы Трою предков пламени даРИМ;
Дробятся оси колесниц меж гРОМА
И фурий мирового ипподРОМА:
Ты, царь путей, глядишь, как мы гоРИМ.
Композиция сонета соответствует классической модели: завязка, тема, поворот, антитезис, парадоксальный синтез. Его доступное не с первого прочтения и исключительно сжатое содержание можно пересказать так. Тема: участь Трои, погибшей в пожаре, сожженной безжалостным врагом, постигла Россию, еще недавно притязавшую на имя Третьего Рима.
Сонеты «Ave Roma» Вяч. Иванов послал М. Горькому в Сорренто, семь — при письме от 25 ноября 1924 г., следующие два — при письме 10 декабря; а в конце декабря весь цикл — в Москву М. О. Гершензону и Г. И. Чулкову. Таким образом, первыми читателями «сонетов» были Горький и гостивший у него на вилле Вл. Ходасевич. Уже 28 ноября 1924 г. Ходасевич откликнулся подробным историософским письмом…
14 марта 1926 года Вячеслав Иванович Иванов подаёт в Конгрегацию Восточных церквей обращение с просьбой разрешить ему соединиться с Католической церковью в соборе Святого Петра в Риме и принести исповедание веры по соловьевской формуле: «Как член истинной и досточтимой православной восточной церкви или греко-российской Церкви, говорящей не устами антиканонического синода, и не чрез чиновников светской власти, но голосом великих Отцов и Учителей, я признаю верховным судьей в деле религии … апостола Петра, живущего в своих преемниках…» 17 марта 1926 года Иванов совершает акт приобщения к Католической церкви в соборе Св. Петра в Риме, произнеся Символ веры и формулу присоединения.
С осени 1926 года до лета1934 года он находится в Павии. Осенью 1928 года – пишет в Риме первую главу «Повести о Светомире Царевиче», которую в 1938 назовет своим завещанием поэта и христианского мыслителя. С марта 1936го по осень 1939го Иванов вместе с семьей проживает в Риме на виа Монте Тарпео, 61, практически на Капитолийском холме, откуда
открываются виды и на Форум, и на Колизей. 9 февраля 1937 года он читает доклад о романе «Евгений Онегин» на Пушкинском вечере в Риме, организованный итальянским Институтом Восточной Европы. Весной 1938-го состоялась частная аудиенция у папы Пия XI. Во время неё поэт говорит, что не надеется на примирение церквей «в ближайшее, наше время, в наш век».
В период с 1941-го по 1945-й годы Вячеслав Иванович составляет введение и пишет примечания к Деяниям и Посланиям Апостолов, а также к Откровению святого Иоанна для издания Конгрегации Восточных церквей, хотя его авторство и не обозначено в издании 1946 года.
В 1944 году в оккупированном нацистами Вечном городе Иванов создает поэтический «Римский дневник 1944 г.» из 114 стихотворений. Это его последняя лирическая книга. В 1948 и 1949 годах он работает над введением и комментарием к изданию Псалтири на старославянском и русском языках для Конгрегации Восточных церквей. В сороковые годы Иванов кроме того трудится над переводами на церковнославянский и русский языки ряда католических молитв и богослужебных текстов для Общества Иисуса. 16 июля 1949 года он умирает в своей римской квартире ...
Список библиографических источников:
1. Шишкин, А. Б. Краткая летопись жизни и творчества Вяч. Иванова. 2011
2. Исследовательский центр Вячеслава Иванова, 2013 «Рим поэта»
3. Н. В. Котрелев, статья «Вячеслав Иванов – профессор Бакинского университета» ( «Труды по русской и славянской филологии. ХI. Литературоведение» )Тарту. 1968 г.
4. Виктор Мануйлов О Вячеславе Иванове
5. Лидия Иванова . Воспоминания. Книга об отце.изд. Феникс. 1992г.
6. Исследовательский центр Вячеслава Иванова, 2013 «Рим поэта»