(ИЛИ АНТИ-ПИСЬМО ТАТЬЯНЫ Л...)
*мини-поэма*
Не верится. Но нет, не снится:
была – жива. Была – твоя.
В час ночи, носом ли клюя
над виртуальною страницей,
в час дня ли, в дали заграницы,
нытья и полузабытья
после бессонной лажи нашей,
(на шее – прыщичек монаший,
а в душах – сладкий ералаш
и блажь), я гоночный вираж
закладывала на дороге,
а у самой дрожали ноги,
ручник не слушался руки,
и упирались каблуки
не в коврик Гольфа – в небо. Рдея
над бесконечной Иудеей,
со мною наперегонки
оно летело. Я – летала?
Чем, начитавшись «Капитала»,
нет, Троцкого, ты объяснишь,
что провокации – успешны,
что банки брать – грешно, конечно,
но весело? Шкафов и ниш
пространства от скелетов пряча,
чем объяснишь ты, что удача
вдруг зряче, трезво и легко
сама нашла твоё бунгАло?
А может – бУнгало. Какой
нам фиг, где ударять.
Мигала
от блеска грянувшей весны,
тогда как надо было в оба
смотреть на блеф, что ты – не ёбарь,
как шутят взрослые сыны,
а мастер ловких расставаний,
что экземпляр ушёл Дианий,
сам по себе – блевать.
В кровать
я добиралась лишь к рассвету,
гадать: ещё я есть – иль нету?
Ещё не время бунтовать?
Ещё я помню бугенвиллий
багряный цвет? Недавно свили
гнездо колибри – вижу их?
Вяжу ли лыко? Или стих
связать осталось? (Между строчек
про мам и их подросших дочек
там выглянет премудрый чёрт,
немолод, в переделках тёрт,
но озабочен, как и прежде).
К чему такой, как я, невежде,
был обещаний чемодан,
легко и безвозмездно дан?
Хороший, кожи крокодильей.
Легко и отнят. Без идиллий
мне, идиотке, на чеку
бы надо быть, чеку срывая.
Но на понюшку табаку
вся и ушла, как таковая.
Мне б на чужого каравая
большой кусок – не зявит рот,
жевать свой сочный бутерброд
не без боязни подавиться.
(О, здесь рифмуются ресницы
и прочие осколки тел,
которые жалел, хотел,
желал, хватал и, вдохновляем,
весенним деревом вставал).
Не верится, но я – за краем.
Легко и просто.
Ритуал
годами, потом наработан:
Сегодня что у нас, суббота?
Шаббат, по-вашему? К столу
сегодня подаётся рыба?
Что, либо карп зеркальный, либо
простая мойва? Ремеслу
разделки рыбы – очень ловко
ты обучаешь. А сноровка
видна и в оформленьи блюд,
и в ароматах. Что дают
сегодня у тебя в столовке?
Ты ел сегодня? Кто тебя
сегодня спрашивал об этом,
прости за пошлость, но – любя?
Неинтересен ты поэтам
и дивам с вильных украин…
Один, совсем один.
Раин,
а проще – тополей дурацких
вкруг озера – не перечесть.
Ныряешь. Заливаешь честь
и совесть вовсе не эпохи,
а жизни. Не чужой. Своей.
Ни с кем не делишься по-братски.
Что ищешь? За спиной – теней?
Что отвергаешь? Так уж плохи
все те, кто быть хотели в ней,
в твоей бездомной жизни, – рядом
побыть, без оды, без награды,
ни дерзкой сукой, ни рабой.
А просто – быть, дышать тобой,
всерьёз подыгрывать дрессуре,
куриным супчиком в обед
кормить… Ну нет так нет.
Обет
не заключив с богиней дури,
не выпьешь царского вина.
И будоражит не цена
(хотя она – беспрецедентна),
а то, что, может быть, посмертно
объявят гением. Гони
ты нас, смешных провинциалок,
не трать на нас, наивных, дни.
Глядишь, найдём тебе аналог,
а не найдём – так на пятак
наврём кому-нибудь… По званью
нам больше не дадут. Итак:
двадцатый день от расставанья.
Не верится. Но это так.