Мальчишки, играющие в футбол, останавливаются и смотрят на поезда.
По жёлтой ладони слепой проводницы струя за струйкой бежит вода.
Облака над еврейским кладбищем зовут фрау Шиндлер и Ева Браун.
Чай в стаканах, позвякивающих в подстаканниках, настоян на крымских травах.
Каждое утро ты, матерясь и отфыркиваясь, умываешься в тёплой кухне;
Подушки на скрипучем диване набиты лебяжьим пухом.
Это не Оренбург, и платком пуховым хоть застилай постель, хоть вытирай лицо.
Снег на февральских ветках держится молодцом.
Мальчишки останавливаются и молча смотрят на поезда.
Мальчишкам снятся попеременно то девчонки, говорящие "да",
А то баскетбольные сетки. Девчонкам снятся огни
Манхэттена. И кошачьи следы. Девчонки вырастут и будут говорить "отдохни"
Своим мальчишкам, уставшим после работы или чего ещё,
И целовать будут — закрывая глаза, родно и горячо.
Ты, ругаясь сквозь зубы на старой кухне, вытираешь руки платком пуховым.
Ты когда-то тоже, немея, глядел на поезда и на неё, спящую под ольхою,
Укрытую твоей курткой, и сейчас она спит на лебяжьей подушке и видит сны,
И абсолютно уверена, что осталось немножечко до весны.
Ты целуешь её, спящую, и гладишь по волосам.
Для ни во что не верящего нет иных богов и царей, чем он сам, —
Но будь этот кто-то хоть Ленин, хоть Маркес, а хоть и герой труда,
Из ясных глаз по щекам детей бежит святая вода.
29 января 2011.