Тринадцать метров – циферблат большой,
Отсчёт ведёт здесь стрелка шамберьера.
А вместо неба – купол цирковой,
Выходят кони. Поднята портьера.
Восторг на лицах, музыка гремит,
Копытный стук, лихая джигитовка.
Волшебный ветер, будто шлейф летит,
Во всём видна железная сноровка.
И лошадь чётко держит свой аллюр,
Следит наездник за осанкой строго.
И красота, сошедшая с гравюр,
В лучах софитов вовсе не убога.
И был обычный вечер цирковой,
Ах, как летала лошадь над манежем,
Султанчик вился, будто был живой,
И дрессировщик строг был и прилежен.
Но, только… он почувствовал беду,
В глазах коня узрев немую муку.
Конь задыхаться начал на ходу.
Бич как огнём обжёг тугую руку.
- Ещё чуть-чуть, ну продержись конёк,
Ещё кружок и номер завершится.
Я понимаю, трудный был денёк…
И конь с трудом, но, как и прежде - мчится.
Ну, вот и всё. Аплодисментов плеск,
Оркестр берёт высокие мажоры…
Глаза коня, а в них смертельный блеск.
Его глаза, не видевшие шоры…
Шатаясь, конь с манежа проскакал
И, будто вольту сделав за форгангом,
Он, обессилев, медленно упал
В сторонке где-то, под пожарным шлангом...
А на манеже новое табло
Сменилось по указке режиссёра.
И вместо неба – купола стекло.
И смерть коня… нет, не коня – Актёра!