Нынче ночью я приходил к тебе,
Но тебя не было дома,
И дома твоего не было в городе,
И города
Не было нигде на Земле.
Бесик Харанаули
Колыбель православия стоит по локоть в снегу:
Ни вдохнуть (за лёгкие страшно), ни выдохнуть — ничего.
Купола, Византию помня, дрожат от холода.
Джей осеняет себя крестом со словами: «Больше так не могу.
Ни волков не надо, ни можжевельника — оставь меня одного»,
Поджимает губы, берёт собаку — гулять по городу.
По пути встречается старикашка в дрянном пальто,
Прикурив, заявляет немедля, что в городе нет монет.
Купола надменно молчат — много слышали о казне.
(Я не помню, чтоб с кем-то играл в преферанс/в лото —
Но откуда тогда в портмоне эти фантики от конфет?
Откуда трамвай приволок мне хрустящий снег?).
Я не помню, Джей, чтоб мы где-то пили с утра —
Отчего (поясни, будь добр) смеются официанты?
Я на цыпочках выхожу — уберите свой счёт к чертям.
Там, где мы вчера были, уже родилась дыра.
Те, кто выжил в ней, скорей всего, — эмигранты.
Потому и не верят ни Богу, ни новостям.
Помахав старику, подхватив собаку — не в масть коту,
С открыткой наперевес и душевным «бля»
Джей отталкивается (ботинки стучат по камню) –
И прыгает в темноту.
Оттого и ворочается Земля.
23 июня 2012.