Знакомый парнишка, он рос по соседству,
Мы в детстве с ним вместе играли в войну,
Стоит предо мной, просто некуда деться,
А руку пожать я ему не могу.
На нем телогрейка и шапка-ушанка,
Здесь мода стара, да и месяц не май,
Рука в портаках, между пальцев цигарка
И имя на бирке – Петров Николай.
Колян, как так вышло, что ты за колючкой
Трубишь, как я слышал, не первый годок.
Ответ был простой: мол, хотелось как лучше,
К свободе бежал, а попал под замок.
Служил в погранцах, на таджикской границе,
Под пулями горцев пришлось воевать.
Друзей хоронил, забывая их лица,
А мне не хотелось вот так умирать.
И как-то под вечер рванул в самоволку,
Четыре недели к сибирским лесам.
А дома уже собирали котомку,
Там срок меня ждал к трем тюремным годам.
Потом он спросил, а как вышло, Володя,
Что ты нацепил милицейский погон.
Ей - богу, не знаю, чем лучше та воля,
Которая в спину толкает в загон.
И так мы стояли, российских два парня,
Он попросту зек, ну а я, офицер,
Он вор-дезертир, ходу давший из армии,
А я - командир исправительных дел.
Эх, Родина – мать, почему так жестоко
Ты в угол загнала своих сыновей.
Одних - под чеченские пули Моздока,
Других - на диету казенных харчей.
И странная боль накатила на сердце,
Обида за Кольку, за нашу страну.
Стою перед ним, просто некуда деться,
А руку пожать я ему не могу.
Владимир Кузнецов