Преувеличительное
Излучая безразличие,
Мавкой прячусь в камни донные:
У тебя ж непревзойдённая
Склонность всё преувеличивать!
Не манила в ночь весеннюю,
Не тревожила, не трогала,
Еле-еле сердце дрогнуло -
А тебе землетрясение.
Начинай поэму заново,
Но меня в сюжет не впихивай:
На секунду искра вспыхнула -
А тебе в полнеба зарево.
Взрыв из шороха рессорного
Сгенерируешь - и что потом?
Имя с губ вспорхнуло шёпотом -
А с тебя вся крыша сорвана!
Жалость
Вы, приходящие, спины устало горбя -
Вы, с рюкзаками великих и малых скорбей –
Вы, приносящие камни тяжёлых дней – и
Вдруг, спохватившись: «Тебе же ещё труднее!» -
Не сожалейте! Советуйтесь, плачьтесь, жалуйтесь –
Всё, что угодно, пожалуйста - кроме жалости!
Каждому – легче рюкзак и спина прямее.
Жаль, что сама – жалеемой – не умею.
Жалость – как милость – медный моральный грош –
Духом нищаешь, если его берёшь.
Жалость – как джонка – сомнительное плавсредство.
Жалость – костыль: так и хочется опереться,
Рухнуть ничком, завыть, чтобы сердце вжалось
В жалость к себе – что хуже, чем просто жалость.
Жалость – под рёбра - кинжалом, под кожу – жалом.
Жалость – булыжник – намного весомей жалоб:
Давит сильнее, носится тяжелее…
Жалуйтесь – обещаю: не пожалею.
Север и Юг
Холод впитал июнь,
Мёртвым упал сезон,
Лето ушло на юг,
Север прокрался в сон.
Медленная Двина,
День, превращённый в дым,
Вечер - бокал вина,
Утро - стакан воды.
Я переведена,
Ты непереводим.
Ты - серебро и ночь,
Я - бирюза и медь.
Мы не сумели смочь,
Мы не смогли суметь
Солнце принять за сон,
Просто беспечно быть.
Вечер готовит соль,
Утро готовит бинт.
С чёткостью палача
Компас сечёт - гляди! -
Юг на твоих плечах,
Север в моей груди.
Боль прилетит в письме
Где-то часу в восьмом.
Я не смогу посметь
К сердцу принять письмо.
В круг замыкает Змей
Вечность в себе самом,
Сладость сухих краюх,
Мертвость живой воды.
Ты покоряешь юг.
Я превращаюсь в дым.
Возрастное
Миру – мир, бери вторую:
Враг прощён, кулак разжат.
В наших душах квартируют
(И не думают съезжать)
Желторотые подростки,
Неприкаянные – те,
Что торчат на перекрёстке
Тех же чёртовых путей
И косят: куда бы деться,
Снизив скорость до нуля.
Влево – взрослость, вправо – детство,
Прямо – минные поля.
Жизнь сапёром с миной постной
Подстрекает: выбирай!
Влево – стрёмно, вправо – поздно,
По прямой – ворота в рай.
Дым Отечества глотая,
Тщетно знака Свыше ждёшь -
Всё ещё не золотая
И уже не молодёжь.
Превращаешь грёзы в прозу,
Как ворон, считаешь дни…
Мы приблизились к циррозу,
Жаль, что к истине – ни-ни.
Ключ
Кто нежен внутри - тот снаружи всегда колюч.
…Под слоем брони - у ключиц - на цепочке ключ.
Раскинулось поле, где вольному – тот же рай,
И, в общем, неважно: метели, дожди, жара.
Летит аргамак - и рука теребит узду,
А ветер – всегда попутный, куда б ни дул.
Есть только свобода, терять её – не резон.
Случайные люди уходят за горизонт,
Знакомые лица теряются в пустоте.
Но только свобода - важнее любых потерь.
Всего-то уюта – обед да ночлег в корчме.
Всего-то имущества – конь да булатный меч,
Доспехи да сбруя, да пепел, да горсть монет,
Да ключ от жилища, которого будто нет.
Однажды за полем увидишь сквозь зыбкий зной:
Ворота, забор, на воротах – замок резной,
Внутри, за воротами – замок да пышный сад…
И ключ у ключиц задрожит да начнёт плясать,
Да рваться с цепочки, пытаясь пробить броню…
…Вонзи золочёные шпоры в бока коню,
Чтоб с места – в карьер, чтоб оглядываться – не сметь,
Чтоб замок за час растворился, исчез во тьме.
Пусть даже твой загнанный конь упадёт с утра –
Ты помнишь, свобода – важнее любых утрат.
Ничто не лишит тебя рая свободно жить!
А ключ, что на тонкой цепочке ещё дрожит,
Содрать, размахнуться – и выбросить на скаку…
Иначе… а вдруг – да и впрямь, подойдёт к замку?
Город пускает корни...
Город пускает корни. Корни, конечно, в карме.
Карма — теряя время, жить не в своей тарелке.
В город вступает осень — рыжий коварный карлик.
Карлик тасует карты и переводит стрелки.
Карлик ревнивей мавра. Карлик суровей мойры.
Карлик сулит прощанье строчкой от «Умы Турман».
Строчка вскрывает шлюзы. Шлюзы впускают море.
Море приходит штормом. Город берётся штурмом.
Город встречает воду, гордо подняв забрало.
Город вплывает в море. Шторм высекает риффы.
В лужах — морские звёзды. В кронах растут кораллы.
Сверху плывут медузы. Снизу пестреют рифы.
Город взывает к небу. С неба звучит: «аз видех».
Птицы ныряют в море. Яхты ныряют в доки...
...В донный песок заройся, сделай глубокий выдох.
И дотерпи до марта. И не забудь о вдохе.
Ласточковое
Передрёмываю в жарких лучах,
Намурлыкиваю лёгкий вальсок…
Юность ласточкой стартует с плеча –
Попланирую-ка с нею часок,
Улетая от баталий френд-лент,
От бессмертного крота-суеты…
…И по-прежнему – четырнадцать лет,
И слова просты, и краски чисты.
И – бокалом золотого вина –
Опрокинутое небо в росе.
И хронически слегка влюблена,
Но свободна абсолютно от всех.
А в реке – незамутнённая синь,
А на сердце - нескончаемый май.
Взрослость - платьем в гардеробе: носи
Сколько хочешь, примеряй да снимай.
И не шаришь за пределами «здесь»,
И не прячешься от жизни за щит.
А под крышей, в колыбельке-гнезде,
Желторотая незрелость пищит.
…Час промчался – приземляться пора,
Чтобы снова возвращаться тайком
В нераскрошенный от времени рай,
К нерушимому гнезду под коньком.
Солнце катится за лес колесом,
Звездоснегом полнебес замело.
Юность-ласточка под лёгкий вальсок
Воздух пробует на прочность крылом.
Месть
Крона выросшего злого
выше крыш – с горою вровень.
Обрубить бы, успокоиться – но где там!
Между первым резким словом
и последней каплей крови
расстояние - всего в одну вендетту.
Оба правы, безусловно.
Отступать – себе дороже.
Вызов брошен – пусть теперь рассудит Небо!
Между первым резким словом
и последней нервной дрожью
расстояние – всего во вспышку гнева.
И, пока клинок не сломан,
неизбывна жажда мести.
Выбирайте, сударь: дага или шпага?
Между первым резким словом
и последним долгом чести –
расстояние всего в четыре шага.
Смерть, останься без улова:
для серпа не будет жатвы!
Секунданты, зря вы машете плащами.
Между первым резким словом
и простым рукопожатьем
расстояние огромное: в «прощаю».
Танцуй!
Если у звезды твоей отбиты
Все лучи – и ты разбита с нею,
Если близкий друг ушёл в обиду,
Не желая слушать объяснений –
Танцуй!
Если полубог сорвался в пропасть,
Оказавшись сволочью и мразью,
И тебя стремится следом сбросить,
Очернить, втоптать, заляпать грязью –
Танцуй!
Если утопаешь в жиже вязкой
Сплетен, наговоров, пересудов,
Если переполнен «под завязку»
Болью, помрачающей рассудок –
Танцуй!
В ненависти, в ужасе, в несчастье,
На клинке, над пропастью, над бездной,
Змеям, обвивающим запястья,
Улыбаясь искренне, любезно –
Танцуй!
Очищай заваленную душу:
Всё что накопилось, накипело,
Дай ей просто вышвырнуть наружу,
Вытанцевать, выплеснуть из тела –
Танцуй!
Если хочешь смотреть...
Если хочешь смотреть на неё – лучше сквозь посмотри:
Ночь в зеркальном овале.
Эта женщина очень давно умерла изнутри –
И воскреснет едва ли.
Выпей горькую правду, как выпил цикуту Сократ,
Загорись и остынь ей:
Эта женщина Мёртвого моря мертвее стократ
И пустыни пустынней.
Вот она – беззаботней ребёнка, костра горячей,
Нищих духом блаженней…
Но в глазах её искры веселья – не более, чем
Лабиринт отражений.
Просто прошлого гром несмолкающий в сердце гремит,
Просто контур не замкнут.
Да, красива она – неживой красотой пирамид
И заброшенных замков.
Две морщинки у губ – это фатум поставил печать
С несмываемой датой.
Уходи, не смотри и не смей ничего обещать –
Ты не видел когда-то,
Как огромный пылающий мир, задыхаясь, хрипя,
До горошины сжался.
А поджёгший его был чертовски похож на тебя.
И поэтому сжалься.