По мотивам романа Братьев Стругацких «Обитаемый остров».
В романе «выродками» называют людей, не подверженных действию особого излучения, помогающего «неизвестным отцам» манипулировать сознанием людей. Таким образом, «выродки» не подвластны правительственной пропаганде. При повышении интенсивности излучения «выродки» испытывают страшную боль. Действие романа происходит на планете Саракш. «Ма-Саракш» - «мир наоборот».
---------------
1. Помутнение.
Я – чудак, у меня так некстати болит голова
В час, когда, словно плотная штора, на далях висит
Смог вечерний, когда бесполезны слова,
И чужие мне гимны бездумно таранят зенит.
Знаю: смысла в зените – едва ли теперь наскребешь:
Свет рассеян и впитан обломками праздных речей.
Даже слово «светило» склоняю – как давнюю ложь –
Ближе к западу, к сумеркам мысли несвязной своей….
Я – чудак, у меня все значенья, как полночь, темны.
Только ночи теперь не судьба наступить. Сердцу отдыха нет
Там, где гимны неправые жадному вдоху равны,
А внутри – как нарыв – заблудившихся дней полусвет….
2. Щепка
Я – выродок,
Отщепенец, щепка,
Легко несомая быстрым течением
Случайных, никем не предусмотренных
Смыслов
Сквозь густые сумерки отяжелевшего,
Собранного в неуклюжие складки времени –
Навстречу всем ветрам столикой ненависти,
Туда, где все истуканы смерти
На одно лицо.
Туда,
Где вечно готовятся к войне,
Где вечно переходят с шепота на крик,
Бросаясь всем телом в широкие объятья
Холодного осеннего ветра
Неизбежности.
3. Прежнее
Я брожу по кривым переулкам забытого, прежнего,
С головой уходящего в странные детские страсти,
Словно скатерть, протертого снов бесполезным снованием
По маршрутам былых пробуждений, знакомого города.
Попадаю, как путник случайный, в нелепую гущу
Непокорных, крикливых, задиристых воспоминаний….
Мир, которому срок для блаженства был краткий отпущен
Тянет руки хотений запретных сквозь тьму опозданий.
Но желаньям нет выхода. В будущем звонкое эхо
Отмечает предел безнадежности, тонет впотьмах.
В настоящем же – будничных дел, как помеха,
Разрастается ком у хотенья в неловких руках.
4. Изнанка
Выйди
За околицу будничных мыслей
В нелепые, дикие, цепкие заросли
Своих неправильных снов….
Время, как река, бежит
Сквозь твой нечаянный солнечный полдень,
Сверкая на поверхности яркими бликами.
А тебе почему-то опять недосуг
Заглянуть в глубину, постараться увидеть изнанку
Завороживших тебя своей игрою
Случайных отражений.
И вот уже сидишь на камне,
Напеваешь подслушанную у ветра
Странную песенку.
Ты
Пытаешься расшифровать
Тайные знаки, прочерченные шорохом листвы
На поверхности твоего молчания….
И тут тебя настигает приступ,
Боль выдавливает из души по капле
Живительную влагу сиюминутных иллюзий.
И ты скомкиваешь поспешно,
Как никому не нужную бумажку,
Роскошную картину,
Нарисованную на изнанке твоих страданий
Игрою солнечных бликов,
Шорохом листвы….
5. Боль
Боль, ты кто? Я мечтал, я писал поутру записку
Городскому вельможе – старинному другу. Пытался припомнить былое.
Ты явилась некстати в тот час, выжимая остатки смысла
Из потока хотений случайных, что были зачем-то мною.
Ты – сестра? Я, конечно, привыкну к твоим появленьям,
Но не сразу…. Мне многое нынче же нужно исправить,
Чтобы впредь не вверяться напористым страха теченьям!
И хотеньям своим – с болью в сердце – преграду поставить!
Ведь по сути любой – наркоман, попрошайка, вельможа –
Беззаконья творит и зазорные страсти крышует.
Тот, что в городе правит, мой друг – он ведь выродок тоже:
Прижимает менял, вечных воплей трущоб и околиц не чует.
Ты приходишь, знакомая общая, боль – к тем, чьи мысли в работе.
И неважно, кому адресована странная эта записка.
Беззаконное «надо», чужое «хочу» - настигают в полете
Легковесную душу – и требуют выплат по искам,
Что состряпаны разумом въедливым. Хочется зарифмовать
Все, чем был ты и будешь, с речами для мысли чужими,
Чтобы подлую прозу страданий и боли теперь не читать,
А бродить в полутьме междометий – всегда наравне с другими.
6. Тишина
А затем,
Когда, после приступа боли,
Мое жалкое, вспотевшее от напряжения тело
Наконец-то всплывает на поверхности тишины,
Я понимаю: душа, прошедшая
Все тысячи миль удивленного непонимания,
Выстоявшая под ударами нелепых упреков,
Теперь превратилась в точку.
Я понимаю:
Тишина – гнетущая необходимость
Собирать себя заново….
Шаг за шагом, по кирпичику,
Сплетая воедино
Очень тонкие, разрозненные волоски
Позавчерашнего света….
Я
Не хочу себя прежнего!
Я хочу бродить наравне с другими
С пустым – вместо памяти – мешком
За плечами….
Но живые лучи странных,
Неизвестно откуда взявшихся воспоминаний
Создают меня заново, подсовывают мне знакомую
Отвратительную картинку, где я почему-то царь.
И преступник…. И снова – хотения раб….
И еще картинка: мою двуличную душу,
Изъязвленную ранами от давних, но едких сомнений,
Непременно нужно казнить,
Забросав камнями чужой безупречности
На главной площади.
7. К центру
Ты, спрятавшая выродка в тот, как издевка, ясный,
Очередной по счету день весны, едва ли знала,
Какие держит про запас волненья мир прекрасный,
Для тех, кому всерьез не терпится с начала
Перечитать, сыграть чудную пьеску эту.
И косточки свои пересчитать, спускаясь
По лестнице – вперед, к заманчивому центру
Хотений и тревог, где в узел сны связались.
8. Упреки
Знаю:
Ты не побоялась неоднозначности,
Готовой затопить все пронизанные солнцем этажи
Твоей удивительной жизни.
Видел:
Ты одна продиралась
Сквозь липкую, мерзкую массу сгустившихся обстоятельств.
А я глотал воздух, отравленный твоими упреками,
И не смог сделать движение
Тебе навстречу.
Так упреки толпы
Цепляются, словно репейник, на одежду,
Безнадежно спутывают мысли, проникают в душу –
Стоит кому-то лишь раз на людях
Споткнуться
О приступ знакомой боли,
Как о ступеньку, случайно ведущую
Не вниз, а вверх.
9. На вершине
Наши мысли – случайные птахи: не смеют воды зачерпнуть
С ровной глади молчанья, которое, горным озерам подобно,
Открывается тем, кто, пройдя свой извилистый путь,
Видит мир отраженным в сознании – четко, подробно.
И опять мы в кафе этом заняли столик – считай, на вершине
Наших помыслов, мелких страданий, намеков на радость –
Там, где воздух разреженный к ночи немедленно стынет,
Но случайных хотений порой повышается градус.
Вижу: в чаше твоей преломившись, сверкает закатное солнце.
Мы не смеем остаток тепла расплескать в разговорах.
Но так холодно, колко напиток твой нынче смеется,
Что минуты бегут мимо нас – словно рябь на студеных озерах.
10. В сумерках
Ты знаешь: во мне покоя – на самом донышке
В том странном пустом сосуде, который душой зовется.
Вот видишь: вновь закатилось нежаркое наше солнышко –
С пригорка да в ямку, мимо случайной радости.
От площади в сердце города до башенки, примостившейся
У самого края скал – повсюду поют славословия
Всегда неизвестным «отцам», которые свет впитали,
Которые воздухом снов, у нас украденных, дышат.
И я кричу: «Ма-саракш!» ведь гимны и между нами
Способны сгуститься тучей. Не лучше ли на расстаться?
Ты вяжешь свой шарф у окна. Ты в сумерках так проворна.
Ты тоже гимны поешь! Кому – смешно догадаться!
11. Тугие петли
Когда ты
Поешь, вместе со всеми, гимны,
Ты словно бы вяжешь свой бесконечный шарф,
Превращая остатки дневного света
В безликую, серую, прочную
Ткань повседневности.
Когда ты
Поешь свои гимны,
Ты мечтаешь о том, как этот теплый шарф согреет
Меня в бесснежный бессолнечный серый зимний полдень,
Как ты будешь кутать меня в уютные мягкие
Покровы домашней беззаботности.
Прости,
Но я даже в мыслях своих
Не могу дотянуться до зимнего полдня –
До нелепой картинки, созданной игрою
Твоего воображения.
Я снова один брожу
В опостылевших, вязких сумерках
Прежней боли.
Я хочу
Разрушить все нелепые башни власти,
Распустить слишком тугие петли бытия,
Связавшие нас воедино….
Но, когда приступ проходит,
Ты зачем-то сама поспешно распускаешь
Связанное тобою.
Так домашняя сценка способна порой
Довести до самого края
Нашей общей нескладной жизни….
Наступает ночь, и мы наконец-то видим
Небо, полное звезд.
Только не говори мне, какая из них –
Самая яркая….
Не произноси
Нелепое слово «Мы»….