Переменится погода.
И просеется мука:
через сито небосвода
снегом выпадет тоска.
Узнаю Господню руку:
хлопья белые ронять,
чтобы божию науку
было проще нам принять
в онемевшем снегопаде,
где превыше слов и сил
тишина, как на параде,
что пред маршалом застыл
и вдохнул в единой страсти
горечь зимнего костра,
чтоб на маршальское «Здрасте»
грянуть дружное «Ура – а - а!».
А пока не развязали
ветры зимние войну,
посиди, брат, на вокзале
и послушай тишину.
Прикоснись к лицу любимой,
посмотри в её глаза
и побудь неотделимым
от неё хоть полчаса.
Ну, а там – «Эй! По вагонам!»,
и под окрики «Ать-два!»,
задыхаясь самогоном,
на войну попрем братва,
чтобы ей, стервозе этой,
неповадно было впредь,
нарушая все запреты,
посылать нам дуру-смерть.
В тишине приказ читают
офицерские чины.
И скорбит она и тает
у подножия зимы...
Никого из смерть поправших,
в грудь приявших горний свет,
нет ни раненных, ни павших,
лишь любимые и нет.
Пусть нам маршал не пеняет,
даст дослушать тишину.
Проводи меня, родная,
на последнюю войну!