Листок
О птица тонкого пера!
Оставив шелковые перья,
Ты улетишь без сожаленья,
Немилосердная сестра.
…И о тебе не пожалеют.
Но как излеченные мы?
Куда пойдем среди зимы,
Насильно вытолканы в шею,
Оглохшие среди немых?
И будет каждый одинок,
Рассыпан и расчеловечен.
Ладонью трогает за плечи
Последний сброшенный листок
Кленовым деревом и небом.
А кто на нем спуститься мог…
Но не спустился нынче, не был.
А если был, то пренебрег.
Рыбница из дома через речку
Над берегом бессмертная она,
Мои дома ей подставляют плечи –
И бледная, как лилия, луна
Накидывает облик человечий,
Слетает вниз
И не находит дна,
И катится отрубленная вечность
На каменные руки и ключицы.
Мои сады безмолвием цветут
И веткам не дают пошевелиться.
Так не поют ни демоны, ни птицы,
Что кажется, вовек не запоют.
Как дети спят,
Как веруют в зарю
Счастливые,
Как я в нее смотрю,
Во все ее распахнутые лица
И с Рыбницей по-рыбьи говорю.
На петроградской стороне
Так исчезал ХХ век
И незнакомка с ним исчезла
Из ленинградского подъезда
Выходит черный человек
И в переулке пропадает
За ним идет бесшумно снег
Стоит река как ледяная
Рукой в рукав не попадая
Уходит черный человек
Инструмент
*
Балалайку поломали
В симфоническом оркестре
Нет истории печальней
Не найти душевной песни
Главный кончился у нас
Стратегический запас
Вышла музыка хоть тресни
Флюгельгорном контрабас
*
Ей случай – бог.
Душа – сапрофит.
Ест – не наестся, растет и болит.
Достанет до горла – лежит поперек,
И пьет обезьяна гранатовый сок.
И книжки читает, и в небо глядит,
Зачем-то глядит и стреляет в висок.
*
Да что за музыка больная
Истошным голосом орет
Как нищенка рукав цепляет
И ни на шаг не отстает
И клянчит и бежит вперед
И тень твою переступает
Вестник Ланселота
*
смотрят в вывернутые глаза
и думают что видят небо
*
теперь-то понимаешь время
начинаешь обед с профитролей не транжиря
*
стихотворения как цветы с пышным названием
к вечеру побледнели
через месяц стали гербарием
через год только по фамилии автора угадываешь волшебный аромат типографской краски
напоминаем что некрологи наш Вестник не печатает принципиально
*
они приходят и слушают молчание
это помогает не волноваться морю
пока я расколупываю драматическую дырку в спасательной лодке
жалкая тяга к театральщине
но море не должно быть спокойным
море Ланселоты и поэты
Ночное солнце
у кого еще кровь янтарная
сердце каменное
судьба темная
и только душа светлей тысячи фонарей –
в полнолуние
даже мне со своего крыльца хорошо видно последнюю дачу на нашей улице
Доказательства
если ты согласишься на верблюда
мы сэкономим кучу времени и перейдем сразу к выводам
Дело о защите принцессы
к сожалению уважаемые читатели «Вестника Ланселота» вчера в 23.45
пропустивший ужин обед и завтрак дракон сбежал из зала суда посередине заключительного слова обвинения
мог бы конечно и улететь
но к тому времени спали даже крылья
окончание последнего слова можно будет услышать завтра и послезавтра на главной городской площади
дослушавшего до конца ждет королевская награда
и собственно беззащитная принцесса
Экипаж
Мое большое приключенье
Выходит, кажется, в тираж.
Стоит трамвайный экипаж
В своем трамвайном невезенье
Всему движенью поперек.
Вот, Господи, не уберег
Еще одно произведенье.
Ах, что за станция такая,
Что ни проехать ни пройти?
Что птичка ухает немая
И вылетает из груди.
Вот-вот – садится мимо ветки,
Как солнце на исходе дня.
Но все-таки уже без клетки.
Но так-таки и без меня.
Тут на границе бытия,
Где едут призраки и люди,
Слоняться станет тень моя
И приставать к прохожим будет,
Легко, как тень, как дух, шутя,
Через проезжих проходя.
Руки времени сбора
Танцуйте пляску урожая
И падайте в полях пустых –
С ладони мытарь всех живых
Бесстрастно плату собирает.
Молилось небо человеку.
Был человек и глух и нем,
И слезы, пролитые сверху,
Его не трогали ничем.
Поговори со мной на равных,
На человечьем волоске,
И вкус дождя, и холод травный
Я ощущу на языке.
Увидит на пороге мать
Босым стоящего ребенка,
Потянется накрыть пеленкой
И никуда не отпускать…
А время смотрит сквозь него –
Там нет ребенка твоего.
Он под дождем, где небо тонет,
В открытой, Господи, ладони,
Где сушь без слова одного.
Передник со складками
Лимонный свет стекает с веток,
Чтоб нежной лужицей сиропа
Уснуть на каменных ступенях.
Вот точно так же невесомо,
Так невозможно, но нежнее,
Так невесомо, только тише,
Из желтых клавиш вытекает
То, что на музыку похоже,
Оставив липкие разводы
В прихожей памяти и в складках
Перчаток, занавеса, кресел.
Кричит сова – протяжным скрипом
Ей шифоньерка отвечает.
Но не безмолвия страшней.
В квартиры старого покроя
Заходят к чаю привиденья.
Дома хозяев принимают.
И, не мешая представленью,
Ждешь генеральную уборку,
Чтоб выставить за дверь под утро
Тряпье, и щелок, и табличку:
«Месье, парадная закрыта
На репетицию оркестра».
История одного потопа
Спит рыба, спит распотрошенный крик.
И лампочка в глазах ее горит,
Как звездочка горит на дне колодца.
Во сне однажды рыба повернется,
Она еще с тобой заговорит.
И море мертвое из глаза разольется.
Пожмешь тогда протянутый плавник?
А вдруг она на шутку рассмеется…
Привидится же странное на миг:
Как будто там, в ее глазах, Старик…
…И звездочка глядит на материк.
Севилья
Душа моя, что-то приснилось тебе?
А ты не смотри посторонние фильмы.
Не Фигаро – с места срываться в Севилью,
Не верь парикмахерам и шантрапе.
Усушка, утруска – ничто не бесследно,
И вот уже твой невесом чемоданчик.
И вот на обветренных улицах клянчишь
Испанского снега, как нищий у бедных.
Веселые песни по свадьбам гуляешь,
Сердечные цедишь покойникам в водку,
А видишь всю ночь Ланжерон и Слободку.
Не спи под забором, Севилья большая.
Гвоздь
И если жадность это грех,
То как же быть со мной? –
И много крошек под рукой,
И не накормишь всех.
И если рифмы на любовь
Не сложено другой,
То – как же снова быть со мной? –
И проливаешь вновь.
Ты точно думал не про злость,
Меня производя? –
Но в рифму «не было гвоздя»,
И дело сорвалось.
………
И вот смотрю недобро я
На рифму и тетрадь –
И нужно слово написать,
А слово неудобное.
Дождь в летнюю ночь
Приходит дождь, о чем-то говорит
И ходит по двору, не умолкая.
А ночь такая летняя, такая,
Что слышно, как листок на ветке спит,
Как на стене тень к тени приникает.
Он говорит с могильной тишиной,
На капли слово «вечность» разбивая.
Как будто не с тобой и не со мной,
С оглохшей тенью – есть ли кто живой?
И тишина ему не отвечает.
И прочая литература
В углу между собакой и бродяжкой… Т Готье
Цыганка жизнь и спутники не те,
Две трети там, где бросил их Готье,
Как полнолунье сбрасывает шкуру.
Как в полнолунье сбрасывают шкуру
Лунатики, ну, в общем, трубадуры
И не находят губы в темноте.
Ночное солнце – камня холодней.
Любовь моя, мираж в руке твоей.
Цветут сады, и руки каменеют.
Но если ей в огне гореть над садом,
Мы выбираем яблони и змеев
Между червивым деревом и адом.
За что и черви нас не пожалеют.
Никто из них тебя не пожалеет –
Любовь моя, жалеть тебя не надо,
Когда за райским яблоком луны
Уходят тени донны и бродяжки
И, не деля последнюю затяжку,
Ложатся спать у мраморной стены.
И только сны, холодные, как змеи,
Вползают в ухо и на равных греют.
Как Лотреамон
Но чтобы, как Лотреамон,
Свободно выдохнуть: «Отныне
Я замещаю этот сон,
И куриц вымокших, и с ними
Все, что не стоило терпенья,
Ни макинтоша, ни дождя,
На город грез и вдохновенья!» –
И дверь захлопнуть, уходя, –
Задумать должно бы роман
(Кто не выдумывал романа?),
Монмартр, гостиницу, туман,
И этот город марципанный,
И куриц, черт бы их побрал, –
Все, что рассыпал из кармана
Француз. Поэт. Оригинал.
Хотя роман не дописал.
Но предисловье филигранно.
Песня о встречном
И бегут тебе навстречу
И дороги и деревья
Бабы куры и собаки
С куренями на цепи
Сам ты тоже им навстречу
Едешь весело по встречной
Разлетаются как птицы
На приветное би-би
И это ты
И это ты там за окном,
Холодный ветер ловишь ртом,
Стоишь, дождя не замечая,
А жизнь прекрасная такая…
Так и запомнится гуртом:
И март, и лодки кверху дном,
И дождь, каких на свете всем
И не было, и не бывает –
Но, может быть, потом, потом…
За «может быть», за все кругом
Ее решительно прощаешь,
За все прощаешь, целиком.
………
Откроешь окно и молчишь у окна –
Полночь как полночь, весна как весна.
Двое промокших стоят под дождем.
Сейчас поцелуемся мы и уйдем.
Как в море лодочка
Качалось море голубое,
Кораблик снова сел на мель.
Нас, верно кто-то ждал с тобою…
Ну да, за тридевять земель.
Но, караванщики иллюзий,
Светясь пробоиной в борту,
«Жанетту» доверху нагрузим,
Ну да, в кейптаунском порту.
А вдрызг на волнах расшибется
Еще иллюзия одна –
Представишь, как бутылка бьется,
И выпьешь пенного до дна.
Жанна
Есть бесконечное занятье –
Смотреть на улицу в упор,
Покуда мир меняет платья,
Бросая желтые в костер.
Горят костры, сжигают Жанну,
По свету шедшую опять
О невозможном и желанном
Безумной кистью возвещать.
И будет дым зловещ и сладок,
«Так мы сорвемся и сгорим…»
Вот ловишь время листопада.
Вот умираешь вместе с ним.