Сборник стихотворений 16

Марат Капашев Поэт

Куда как скупо сеет свет
В прорехи туч на нив зелёность.
Никто, никто тебе в ответ
На ясный нимб и окрылённость

Ни голоса, ни голоска.
И ни протянутой ладони.
Лазейка тучи так узка,
Что, ничего почти не поняв,

Воспринимаешь этот свет,
Как дождь слепой средь ливня света.
И всё равно ответа нет.
И нету всё равно ответа.


Наплывает на светлые воды
И лазурную высь темнота.
В самом чреве небесного свода
Шевелится, скрежещет плита.

К ней нацеплены грубые звёзды
И желток постаревшей луны.
И при самой прекрасной погоде
Через чуткий хрусталь тишины

Пробиваются легкие тени
И в молчанье присутствует звук.
И парчовою ризой оденет
Голубое сиянье разлук-

То, что выше земных разумений,
То, что властно над холодом дней.
Извиваются лёгкие тени
И искрятся пылинки огней.


Лишь суставчатые колена,
Перепончатые дома.
Из неяркого ночи плена
Улетайте легко весьма.

На бамбуковых легких ножках
Попрыгунчики, трензеля.
Синий отблеск крыл на дорожку,
Трав зелёных жесть шевеля.

Улетайте в светлый и синий,
Наступающий новый день,
Где ажурность легчайших линий,
Перепончата даже тень.

Улетайте - ну что вам, право?
Травы лёгкие шевеля.
И не трогая даже слабого,
Даже встречного ветра не зля.

Я поставил всё на любовь.
Это истинный мой фаворит.
Солнце вплавлено в эту кровь
И как меццо-сопрано звенит.

Обгоняй же скорее рысак,
Ты - единственный мой фаворит.
За победу, авось, простят,
Поражение - бог простит.

Всё на ставку, единственный кон.
О, любовь! Ты сильнее огня.
Это знали все испокон.
Только знали все до меня.

И теперь, приобщась к тому,
Что любовь острее всех жал,
Я и сам стоял на кону,
О немыслимом умолял.

Но всходила звезда - полынь,
Ослепив чернотой лучей.
Я остался - увы!- один.
Никому не нужный, ничей.

Только если сухая кровь
Снова в русле своём забурлит.
Я поставлю опять на любовь-
Это – истинный мой фаворит.


Скажи гневливая Аврора!
Ты видела её чело,
Когда Морфей её поборет,
Когда наитие сошло,

Когда уста раскрылись сами,
Открыв сиянье жемчугов,
Полузакрытыми глазами,
Что полны неги дивных снов,

Она вдруг нечто увидала
И силилась его понять.
Ты видела, как грудь дышала,
Какая в ней таилась стать?

Как чьё- то имя прошептала,
А, может, слово - знает бог.
Кому прелестница отдала
Невнятный, еле слышный слог.

Как ветерок играл волною
Её распущенных волос.
Уже проснулись за стеною,
Уже свой любопытный нос

Её братишка в дверь просунул
И ей о чём-то прокричал.
Но от своей сестрицы юной
В лицо подушкой схлопотал.

И всё пошло обычным ладом -
Ведь сони все в шестнадцать лет.
Она подумала с досадой:
«Креста на вас, родные, нет».

И окончательно проснулась.
Но мы, Аврора, дальше – пас:
Она в обычный мир вернулась,
Доступный для обычных глаз.


Когда цветущие, растущие,
Летящие под облака.
Иль нисходящие, идущие
Туда, где только тень легка.

Когда былое озаряет
Теплом удачи и побед-
То тайный голос предваряет,
Незримый оставляя след:

«Во всем сродни твоя победа
Тем пораженьям, что вели
К большим непоправимым бедам,
Как два солучья расцвели

В одном луче; вот так победа
И решкой - проигрыш и мат.
И не дано нам смертным ведать,
Где рай находится, где ад.


Что делать? Что делать? Что делать?
Что делать прикажете нам?
Никто ведь на свете на белом
Не скажет: «Откройся, Сезам».

Запреты везде и препоны,
И это понятно вполне.
Жениться возможно на ровне.
И если сойдешься в цене.

Но только любовь безрассудна,
Подвластна лишь только богам.
И где-то таится подспудно:
« Откройся, откройся, Сезам».

И бьётся и плещет приливом
Понятное только векам:
«Я так благодарен. Спасибо,
Откройся, откройся, Сезам».


Mein Freund сидит
почти всегда без денег,
Всегда клянёт своё же поколенье,
И, точно конь, налившись нетерпеньем,
Шнурки затянет. И в игру - вперёд.
Играет он всегда с большим азартом,
Шаблонов избегая и стандартов,
Зане как говорят: «Труба зовёт».
И, проникая в будуары девиц,
Расчётливее он, чем Клаузевиц.
А тот военный был, к тому же, немец,
Но, впрочем, лишь себе давал отчёт.
Mein Freund в облаках порой витает,
Поэзию восточную читает,
Лениво современную листает,
Совсем уж отвергая перевод.
И, полюбив классическую оду,
Он взял себе в порядок или в моду,
Не выжидая у моря погоды,
Марать листы, как Т.С. Элиот.


Ты мне мила до боли жгучей.
Но будет ли для счастья случай?


Что глядишь глазами тухлой рыбки?
По тебе соскучился я шибко.


Сплю с дояркой и свинаркой-
Вот такой я парень жаркий.


Умолкла музыка души-
Я разменялся на гроши.


Читаю старшего Дюма,
Что не для среднего ума.


Если мне поведать в двух словах:
У меня дела с девчонкой швах.
До чего же строгая мамаша-
Слопает без масла и без каши.
До чего же хороша соседка,
Но над ней мамаша, как наседка.
И к моей печали и досаде
Словно вылезает из засады.
Мне бы подержать её за руки,
Но окно откроется со стуком.
Нервное: «Ступай домой, Татьяна».
Всё равно я ждать не перестану!
И однажды обниму за плечи
И скажу: «Татьяна, добрый вечер.
Может погуляем под луною?»
И она пойдёт гулять со мною.
Ах, была б хоть чуточку постарше,
Я б пришёл и предложил без фальши:
 «За тобой зашёл, пойдём на танцы».
И она со смехом и румянцем:
«Что ж, пойдём. Приду домой в двенадцать».
И пошла б со мною целоваться.
И гулял бы с нею я под руку,
Может, пел о счастье и разлуке,
Руки жал, разглаживал ей брови.
И она шептала бы с любовью:
«Милый, ты родителям по нраву».
И тогда б с девчонкою лукавой
Смело без боязни целовались,
До рассвета, может, расставались
У калитки и рассвет встречали
И рукой мамаше помахали:
«Всё у нас отлично и в порядке»
И с последним поцелуем сладким
Разошлись. И сразу же уснули,
И под нос с улыбкой бормотнули:
«Очень по душе ей чувства наши.
До чего хорошая мамаша.»


Всё готов я простить и забыть-
Лишь бы мне пустоцветом не быть.


Склонитесь гении и мэтры:
Все рады возвращенью ретро.


В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Сидел часами у дисплея
И пил вино «Рекицитал»-

Тогда была пора решений-
Я начал грызть гранит наук.
Среди пиров и развлечений
Являться стала муза вдруг.

Я твёрдо верил в логарифмы
И верил в дифференциал,
Но раньше не искал я рифмы
И вдохновения не знал.

Души последовав веленью
- Прости и Эйлер, и Ньютон-
Математическим решеньям
Я предпочёл сей Вавилон,

Где все своё лишь воплощают
И нет им дела до других.
Здесь только музу почитают
И пишут прозу или стих.

И все горды, и все надменны,
И метит в мессии любой.
Любовь, перо, уж непременно
И пунша пламень голубой.

В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Где не читал ни Апулея,
Ни Цицерона и бывал

Доволен, подрезая карту,
В «очко» и «преф» всех обыграв,
И руки воздевал с азартом:
«О, Пушкин, разве я не прав?»


Какая связь: метеоролог
Как рифма к слову венеролог?
..
Скажи: «Ещё ты не прозрел-
Ты слеп приятель?
Ты уклоняешься от стрел,
О, прорицатель?

А где же русская душа-
Грудь нараспашку?
Но ты гуляешь, не спеша-
Тебе не тяжко!

Поэт - всегда предел и край-
И поверх края.
Ты со словами не играй-
Судьба карает.

А что же в главном, в основном?
Что ж ты зарделся?
Пусть станет виноград вином-
Вину доверься.

Слова, скользящие вьюном-
Ты луч задела!
Пусть станет виноград вином-
Поэт - не тело:

Акын, сказитель, прорицатель
И женских ножек целователь.

Когда пронзает сердце мне
Клинок пружинящей рапиры.
И прибавляется к вине
Неведомых ещё четыре.

Когда ласкающей рукой
Я буду сброшен с пьедестала-
Тогда лишь будешь ты такой,
Какой моя душа алкала.


Моя мечта сродни крылатым:
Живёт лишь в горних небесах.
Но жизнь меня одела в латы
И я, как рыцарь на часах,

Стою своим урочным часом.
У башни тёмной и немой.
Едва ль на это я согласен,
Но что иное под луной

Мне будет жребием возможным,
Когда возможна только смерть?
Едва ли быть мне осторожным,
Едва ли всколыхнётся твердь,

Когда сорвусь с высокой кручи,
Пронзён предательским копьём.
Но, где удел честней и лучше,
Лазурней неба окоём?


Я быть сто первым не хочу,
Сто первому- сто первый случай.
И я молчу, и я молчу,
И не могу придумать лучше.

Ужель сто первый поцелуй
Он чище первых губ кармина?
И ты напрасно не балуй-
Не выйдет ничего Ирина.


Прозрачный янтарь,
Как знойный хрусталь-
Неведома даль,
Но зрима печаль.
Осколок когда-то умершей сосны,
Печали и беды мои объясни.


Когда читаю я Софокла,
Моя супруга дремлет окло.


Из пены ажурной, из сини,
Плеснувшей на берег морской,
Выносит медузу, как инеем,
Покрытую хрупкой сольцой.

Выносит из чрева морского
Подарком, подачкой, игрой,
Нежданной выносит обновой,
И всё же желанной такой.

А если янтарные слезы-
Дары самого Нептуна,
Застывшие жёлтые грёзы
Средь рифов коралловых сна,

То в самую-самую точку-
Кому нежеланны они?
Так дали нам боги в рассрочку
Кусочки умершей сосны.

А в них заколдована радость,
А в них закодирован смех.
Из чресел уснувшей наяды.
Из тайны глубинных утех

Доходят до нас отголоски
Бушующих в море пиров.
А мы их шлифуем до лоска,
До блеска отточенных слов.

А мы их любимым на шею
Цепочкой мерцающих слёз,
Чтоб страстью морскою кипели,
Чтоб плавилось сердце, как воск.

Подарком уснувшей наяды,
Авансом для плоти земной
Янтарная спелая радость,
Томленья янтарного зной.


Весь секрет уловления душ:
Равновесия ты не нарушь.
Самостийна любовь, самостийна,
Пусть походит, остынет.
Дай ей время, не сразу созреет
И доверчивым взглядом согреет.
Распахнёт свою щедрую душу.
А уж дальше - не струшу.
А уж дальше завязка романа,
Никакого нет в этом обмана.
Я желаю добра лишь, добра лишь.
Наконец-то добрались.
Весь секрет уловления душ
Очень прост: не спеши, не нарушь.
То, что зреет, как яблоки в лете.
Поживёте - поймёте.


Ах, не пишется,
Ох, не пишется.
Рифма, может быть, и отыщется
Клейковина - тягучая смесь.
Инородная дерзкая спесь.
Ах, не пишется.
Ох, не пишется.
А с кого-то когда-то и взыщется.
Всё сомкнётся и станет недугом.
Всё очнётся весенним испугом.
Всё застынет берёзовой почкой
Над последней поставленной точкой.


Признаюсь, что не фунт изюма
Читать Декарта или Юма.


Рядом я и пёс,
Рядом пёс и я.
Тычешь мокрый нос.
Мы с тобой друзья.


Я пью настойку из женьшеня
Другое пьёт супруг мой Женя.


Душа не жаждет перемены
Затем, что рядом друг мой Лена.


Я не был в Париже.
Зачем мне Париж?
Я- клоун, я – рыжий,
Но всё мне простишь.
И только когда предо мною стоишь.
И тут мне и Лондон, и тут мне Париж.


Я заплачу, я заплачу сполна
За все грехи, ошибки и пороки.
Авось, меня родная сторона
Запомнит чистым, добрым  и высоким.


Сладкоманящий голос твой,
Твоя изнеженная нега,
Всё отошло, всё трын-травой.
И в небеса ушедшей Вегой.


К нам приехал Раскусаки,
С ним подрался Раздираки.
Лез с признаньем Целоваки
И запудривал нам баки.
Ел пирожное Жеваки,
Мылся в сауне Чистаки,
И гонял всех нас Кабаки,
А потом пришёл Плеваки -
Остальное впрочем, враки.


Лучи, слепящие глаза,
Ветра, ласкающие лица.
И чьё-то имя вырезать
На дереве и не смириться,

Что не запомнился ничем.
Как луч, плывущий над плечом,
Как ветер поцелуем в губы,
Как ты, когда меня полюбишь.


Вечноживущая, поющая,
Немеющая синева,
Что нынче нам с тобой отпущена-
Ах, до чего она нова,

Та самая, которой- орую
С которой можно на потом!
Но я не вызываю скорую,
Ведь я – струящийся тритон.

Ползу меж камней плоскодонных,
Мечу невзрачную икру.
Меня потомки и не вспомнят.
А помянут - так не к добру.

Ведь я – тритон - не саламандра-
И мне неведом жар костра
И все глазеющие банды-
Им не увидеть до утра,

Как мне обугливаться кожей,
Как мне обугливаться ртом.
Не саламандра- ну и что же?
Зато я всё-таки тритон.


Когда сгоревшие миры
Идут под алый риф лагуны,
Когда несут свои дары
Данайцы - Да не будут втуне

Дары данайцев. - Всё ж дары
И мы доверимся обману
Всечеловеческой игры,
Как вверились ему трояне.

И пусть сухой тростник поёт
О вероломстве и удаче.
Волной, ушедшею под лёд,
Ажурностью пчелиных сот
Звенящим комариным плачем

Ещё дано торжествовать
Над слепотой потешных Парок.
И манят блудницы кровать
И тяжесть Триумфальных арок.


Коль изумрудный Плимутрок
Пропел над соловьиной чащей,
И все желания невпрок,
Реликтом, тайною редчайшей

Ты в раритеты попадёшь,
В каталог древностей, в собранье,
Что, может, будет стоить грош
И обойдется без названья.

А, может, стукнет молоток
И в толчее аукционной
Сначала испытав восторг,
Позднее горечью спалённый,

Ты попадёшь в большой музей,
Не в лавку древностей, не к жизни,
Где тьма врагов и тьма друзей,
Их похвалы и укоризны.

Чтоб тыкал пальцем толстосум,
Смакуя тонкие детали.
А снится солнечный Арзрум
Или базилика в Италии,

Где вор, мошенник, кондотьер
Тебя припрятал для продажи,
А, может, сунули в костёр
По графской прихоти иль княжьей.

Но всё же жизнь и тем ценна,
Что ты не хуже сутенёра.
А истина всегда одна
И для ценителя и вора.

Прекрасное - поверь!- пройдёт
Сквозь щели времени и пламя
А муки творчества – не в счёт
И забываются с годами.


Я сегодня всесилен, как бог.
Я сильнее трёхрукого Шивы.
Возведу белостенный чертог.
И каррарского камня отливы

Будут ластиться к той высоте,
Что доступна, по праву, немногим.-
Ведь нельзя прикоснуться к мечте,
Проторить к обожанью дороги.

Потому и не спорю- мираж
В недоступной и знойной пустыне.
К чистоте полагается страж.
И тем паче - к святыне.


Мне нужен сиамский слон
Белее, чем мрамор каррары,
В бенгальского тигра влюблён,
В разводы павлиньих муаров.

Ведь нужен мне зоопарк-
Иду по стопам Гагенбека.
Вся красная книга-товар.
И горечь последнего века,

Что в виде манто ягуар
И стал крокодил дипломатом.
И флору загнали в Непал,
А фауна стала крылатой:

Умчалась в затерянный мир,
Ушла в непролазные дебри,
Чтоб сказку никто не купил,
Супруге своей на потребу.


Мы рыли сегодня бригадой могилу.
Нас послали - а отказаться
Нельзя - обычай. И мы долбили.
О, как же мы землю долбили, братцы!

В четыре лома мёрзлую землю
Громили мы часов до шести.
Любую работу легко приемлю,
Но только не эту - она не в чести.

В конце концов, за зиму три раза
Копали могилы - купались в вине.
Но что же летом не мрут, заразы-
Ведь лето и их устроит вполне.


Какая дивная цена
За горсть стекляшек из Голконды-
Змеи дряхлеющей вина
В убийстве сына джунглей-гонта.

За плети вянущих лиан,
За лапы чёрные Багиры.
За рассекающий туман
Быстрее выпада рапиры

Удар - оленя наповал
Удар - отмщенье, искупленье-
Ползущий в темноту шакал,
Шерхана грозного паденье.

И буйство тропиков в муссон.
Слоны сметающею лавой
На деревушку - страшный сон
И только коршун шепелявый,

Быть может, вспомнит: здесь была
Деревня, в коей жили люди,
Здесь жизнь иная расцвела
Пышно-зелёные сосуды.

Струят и мрак, и клейкий сок
И запахом густым дурманят-
Так всё решил однажды бог
От жажды мести полупьяный.

И всё свершилось: посему
Свисают толстые лианы.
В древесном этом терему
Орут от страсти обезьяны.


Люблю Дон-Кихота, люблю Дон- Кихота
За то, что себе он не ищет почета;

За то, что воюет один против всех,
За то, что единственной платою смех,

За то, что расплатой - побои, ушибы;
За то, что один он такой несчастливый

Среди тороватых, среди вороватых,
Тоскою о злате и брюхе объятых;

За то, что мечтатель, за то, что чудак,
За всё, что не в лыко, за всё, что не так,

За то, что правдив он всегда и во всём,
За то, что единственный в мире есть дом,

Куда бы хотел он вернуться достойно.
За то, что свои бесконечные войны

Он ради одной, неизменно одной.
А так ли уж важно, какою ценой?

Какие потери, какие обиды,
Коль в сердце его распевают сильфиды,

Коль сердце спокойно и честь высока,
И бьёт ведь нечистых за правду рука?


В дыханье умирающем осота,
Где время синей кровью налилось,
Как хороша незримая работа
Жужжащих, барражирующих ос.

Как хорошо рассудка ослепленье,
И пятна темноты среди огня.
И первое невольное движенье,
Когда налево полный стан клоня,

Цветок сентиментальностью овеет
И, клейко растопырив лепестки,
Меня своим дыханием заденет,
В мои вливая аромат мозги.

И буду я цветком сим опьянённый,
Толчками заструится в жилах кровь.
И стану вдруг, прозреньем удивлённый:
«Как хороша лесбийская любовь!»


Сладкоманящая моя!
Быстроживущая отрада!
Вечнозабытые края!
Поспешнослепленной шарадой

Стоишь у синего ручья,
Стоишь у самого  истока.
И нежной пеной по плечам
Вновь обдают зари потоки.

Скользит холёная рука
С мерцающими ноготками
К голубосерым облакам,
Что перемешаны с веками.

Сомненье новый день таит
В своей сияющей отраде.
О чём он сердцу говорит,
Отгадкеравная шарада?


Шерше ля фам, ферзухен медхен.
И я вовсю шерше, вовсю ферзухен.
….
В каком-то бездарно забытом году
«Ждёт счастье тебя»- обещал какаду.
И вот пролетело немало уж лет,
А счастья по-прежнему нет.

Мне ни за что не оправдаться
За этот свет, за эту жизнь.
За то, что мне дано смеяться,
За то, что ваших укоризн

Воспринимаю сладкий опий
И жизнь прекрасней, чем чума.
За то, что я, живя в Европе,
Схожу по Азии с ума.


Я силуэтом был нечётким
В пространстве гулком и пустом.
Я был вальяжною походкой
Часу в шестом, часу в шестом.

Я шёл обутый в сорок пятый
К тому ж растоптанный размер.
Я шёл небритый и лохматый
Я шёл и шёл – пока «не вмер».


«Дать или не дать?»- вот в чём вопрос.


Я был у поэта, я был у поэта.
Пропащий и нищий, никем не воспетый.
С оправой очков из дешевой пластмассы,
Но что до стихов- в этом деле он асом.
Он был пропито'й, и худой, и невзрачный
И в домике жил, что зовётся барачным.
Он- нищий, как Лир, и надменный, как Гамлет,
И сотни стихов прочитал он на память.
И чаю пустого предложил мне кружку.
Он был сумасшедш, вдохновенен, как Пушкин.
С душою ранимой почти как у Гейне
Как все чудаки вызывал удивленье.
В руках у фортуны всего лишь игрушка
В кармане его ни копья, ни полушки.
В душе у него - Соломоновы копи
И с ними вполне уживается опыт
Гонений, печалей, предательств, ранений.
Во мне он не вызвал совсем сожалений:
Ну что же  с того: человек не блестящий
Ведь вышел поэт из него настоящий.


В вас есть начитанность и бойкость,
И светскость есть, и опыт есть.
Но нету воронёной чёлки
И не слышна от бога весть.

У вас корсеты и подвязки,
С лиловым шелестом роброн.
Но нет поэзии и сказки,
А я поэзиею полн.

И я в других ищу, конечно,
Такой же самой тишины,
В которой отразилась вечность
И сфинксов отразились сны.

В вас нет ни грана Клеопатры
И потаённого огня,
От коего прекрасно завтра
По крайней мере для меня.

Короче: вы не Беатриче.
И вы не золушка, о нет!
И не воздушное каприччо
И не изысканный сонет.

Вы не янтарь и не агат вы,
Вы - не сердолик, не рубин.
Вы не Наташа и не Ната,
Не вдохновенный стеарин,

Что плавится в свечах волшебных
В ночь сотворенья и огня.
И всё закончится плачевно
Для вас, для вас - не для меня.

В вас нет последних самых линий,
В вас нет последних самых слов.
Вы не просты и не наивны
У вас не голубая кровь.

У вас в лице не тот румянец,
У вас в глазах не тот огонь.
И я для вас, как иностранец,
Я, как Севилья, как Бретонь.

Короче: вы не блеск янтарный
Июньских полнокровных лун.
Вы хоть прекрасны, но бездарны
Я ж, как юнец, влюблён в июнь.

Люблю я парусник крылатый
И изумрудную волну.
И всё, что сердце еле внятно
Роняет в жуть и тишину.

Я в тех краях, где синий ветер
И где певучая волна
Расскажет обо всём на свете
И будет искренна она.


Не было награды за любовь,
Не было за верность воздаянья.
Каменно-была-тяжёлой кровь.
И не знала горя и страданья.

И ходил по сумрачной земле
В магазин, в кино и на работу.
И порой бывал навеселе,
А порой печальным отчего-то.

Почему-то вырастил детей,
Старым стал со временем, не мощным.
Так и прожил век свой без затей,
Что по меркам всех неплохо очень.

Но чего-то не было в судьбе,
Что-то крови ток не взволновало.
Хоть и жил в лишеньях и борьбе,
Хоть и был не всё ведь время старым.

Хоть и был красив и тороват,
Хоть и был умён  и был отважен.
Не было чего-то говорят,
А чего - теперь уже не важно.


Было много: Адонис, Амур, Апполон
Нежновзорых, прекрасней чем феи.
Ну, а я не скрываю - в себя лишь влюблён.
Я их всех красивее.

Было много: Сократ, Аристотель, Платон
Многомудрых, хитрее, чем змеи.
Но другого за ум хоть хвалить - моветон-
Я из тех же, сказать я посмею.

Было много: Будда', Магомет, Иисус-
И пророков и светочей мира
Ну, а я – ученик, подмастерье искусств-
Мне за это положена лира.

Да, я – жулик, себе набиваю цену,
Да, я – циник, прохвост - я и ерник.
Но коль вечером в звёздное небо взгляну-
Сам себе Галилей и Коперник.

Люблю волшебный дух интриги.
Её головоломный ход.
Ведь жизнь - она сложнее книги,
Ведь жизнь – она прекрасней книги.
И даст ей сто очков вперёд.


Да нет же; речь не о любви,
Совсем не о взаимной страсти,
Как огнь, бушующей в крови,
Что потушить не в нашей власти.

Да вовсе не о дружбе речь,
Не о высоком светлом даре,
Важны равно где щит и меч-
Искусство отражать удары.

Речь о тебе и обо мне-
Не дружба, не любовь, не вера-
А то, что в жуткой тишине,
И не в далёкой стороне,
А здесь меж нами пролетело.

И разошлися берега
И вышли воды из покоя.
Ты до того мне дорога,
Как хлеб, как небо, как снега,
Что я, найдя в себе врага,
Пустившись от себя в бега-
Не знаю: что это такое.