Сборник стихотворений 17

Марат Капашев Поэт
Стих коряв, неблагозвучен
Сам пиит- кудряв и тучен.


Стыдясь, краснея, как пион,
Не уворуешь миллион.


Любовь- увы!- неделикатна-
Не ровный тлеющий огонь.
Она во всём невероятна,
Так полыхнёт- лишь только тронь!-,

Что всё до чада и до пепла.
Всё. Даже верные сердца.
Сгорают. Пусть она нелепа,
Но справедлива до конца.


О чём лепечет кузнечик
Среди застывшего зноя
Июльского полдня и поля,
Где легкие травы, печалясь,
Качают лазурное небо,
Травы аромат и покоя,
И нежные ветра порывы
Подобны признаньям в любви.


Вот так: жуёшь, что попало,
Поёшь, что попало,
Живёшь, как попало.


Всё чего-то душе охота,
Всё нам что-то волнует кровь-
Как гаишник из-за поворота,
Вдруг настигнет тебя любовь.


На стихотворение Г.Мистраль «Мыслитель Родена»

А мысли были выше, чем просто страх смерти.
А мысли были чище, чем бренность бытия:
Он- древа жизни ветвь, и с ним другие ветви.
Восторга своего от мысли не тая,

Он умиротворён ведь я- созданье божье.
И буду жить в веках, продлю и миг, и суть.
И мысли в голове, прожитое итожа,
Склоняли тяжело усталую на грудь.

И, подперев рукой, он думал о грядущем,
Его провидя суть и веря в торжество
На смену им, ветвям, других ветвей встающих,
И принимал он жизнь и смерть как естество.


В душе вызревает скворчонок,
Пушистый, нелепый, смешной.
Доверчивый птичий ребёнок.
Ах, мама! Какой он ручной!

И хочется взять его в руки,
Ерошить дыханием пух.
Он чахнет и слабнет в разлуке,
И крепнет он все ж от разлук.

Час от часу, мама, не легче!
Ведь он мне нужней и нужней.
И я задыхаюсь при встрече,
В мечтах всё нежней и нежней.

Доверчивой маленькой птице
Я жизнь поверяю свою.
И верит- и верит мне!- птица,
И радости я не таю.

Пусть кружат дожди и метели,
Ветра над планетой шумят,
Но он существует на деле
И дарит испуганный взгляд.


Ветра улетают в обитель ветров,
Снега засыпают влагалища речек.
И ветви шуршат про былую любовь,
И жаждой горят на чудесную встречу.

И синее небо- прощания плат,
И полны печалью речные долины.
И ветер, усилив мой голос стократ,
Одно повторяет: «Крепись, ты мужчина».

Мужчина, конечно. Но кто мне вернёт
Былую любовь и былые печали?
«Берёзы равнины, предгорий осот,
Вы девушку милую мне не встречали?

Скажите при встрече: я всё ей простил.
Скажите: надеждой живу на свиданье».
Дороги кропящая лунная пыль
Садится на плечи мои по незнанью.


Что я хотел написать?
Что я хотел сказать?
Я хотел сказать,
Что, как птица
Ищет ветку,
Что, как волна
Торопится к устью,
Что, как печаль
Прекрасна для сердца поэта, -
Человеку необходима любовь.
Прекрасно, если она
Сияет, как солнце,
Огромна, как небо,
Синее, чем море.
И горче, чем уксус.
Всё это- прекрасно.
Но если её нет-
То человеку всё равно
Необходима любовь.
Зарежьте меня,
Распните меня,
Плесните свинцом расплавленным в глотку.
Но всё равно,
Ежеминутно,
Ежесекундно
Человеку необходима любовь.
Ибо он становится человеком
Только тогда,
Когда, забыв закон тяготенья,
Он взмывает, как птица
В чистое небо своей любви.
И поёт он словно птица,
И страдает он,
И сгорает он.
И всё равно не может-
Совсем не может!-
Хотя бы без маленькой,
Самой скромной любви.


Стотысячепервой дорогой иду к закату,
Забывая прошлые печали, надеясь на будущие удачи.
И в сердце моём несу предков моих заклятье:
Быть бездомным, не знать покоя, иначе

Быть весёлым бродягой, пропойцей, с ветром
Дружить, обновлять, как листву, свои имена.
Жизнь любить, как вино и не думать о смерти,
Многих женщин лаская, не знать, что бывает жена.

Посох мой иссечён, башмаки разбиты дорогой,
В голове беспутной моей уже седина.
Но я, не веря ни в чох, ни в чёрта, ни в бога,
Гордо несу свою душу, как не носит другой ордена.

И я не боюсь казаться смешным и глупым,
Говорю, что думаю, коротаю ночь у костра.
Меня угощают вином, наливают в тарелку супа.
Каждую встречную женщину я называю «сестра»

А теперь мне скажите: чем жизнь моя хуже,
Чем у торговца, аптекаря, зубного врача?
Ведь каждый миг, разговор и смех мною заслужен,
И в покоях у бога, как и за вас, горит за меня свеча.


Всё мистики полно. Мистики,
А не софистики, пастор Шлаг.
И пишут стихи на синеньких листиках.
Да пишут не так.


Иногда упадаешь во тьму.
И во тьме, как звезда, пропадаешь.
Никому, никому, никому
Ты такого и не пожелаешь!

Но струится приветливый взгляд,
Чьи-то дышат сочувствием речи…-
И назад, и назад- через ад-
Возвращаешься ты издалече.


Какой он чудесный!
Какой голубой!
Какой он не пресный!
Какой не любой!

Какие в нём краски!
Какие цвета!-
Пленяет как сказка,
Манит, как мечта!

Как славно в нём сбылись
И яркость, и дым!
Как нежно в нём слились
Янтарь с голубым!

Как плавает дымка,
Как знойность сквозит!
И, как невидимка,
Весь светом облит!


Явился потрясающий копьём.
Склонясь в поклоне поясном учтиво,
Начну велеречиво: «Как живём?
Не правда ли, что мы живём красиво?

Не правда ль, что мутит порою блажь
Нам головы?- Тогда мы режем вены.
Или начальство, взяв на карандаш,
Подобное творит, но постепенно.

Мы, несомненно, опыт обретём:
От дротиков поднявшись постепенно
До спутников. Пронзающий копьём,
Прогрессу и судьбе благословенье!

Но вот в театре лучшего, чем ты,
Придумать за три века не сумели.
А ты уходишь… Навсегда в пути.
Всё дальше, всё…. Но как же повзрослели

С тех давних пор и как же мы юны!
Весь шар земной- та давняя Верона,
В которой снились неземные сны
По крайней мере для двоих влюблённых.

Тебе ль, о потрясающий копьём,
Чему-нибудь на свете удивляться?
Тебе ль жалеть? Да и жалеть о чём?-
Ведь большей славы не было признаться.

Хотя ты весь загадками оброс,
О Стратфорда обычный небожитель!
Прости, что лучшей оды не нашлось.
И вы- его творения- простите.


Душа полна тобою через край.
Ты веришь, что душа полна тобою?
Своею нелюбовью не карай.
Ты не карай своею нелюбовью.

О, сжалься, если можешь надо мной!
Молю тебя, святым всем заклинаю.
Моя любовь- единственной виной.
И ты её причиною, родная.


Ради бога, простите меня тополя
За моё неуменье цвести.
Ради бога, простите, простите, а зря,
Зря, что я в своей пыльной горсти

Не умею держать щебетню и лучи.
В темноту уходящего дня.
Пусть коряво и грустно мой стих прозвучит,
Пусть не полон задора, огня.

Всё во славу его, уходящего дня,
И летучей пыльцы тополей.
Ради бога, простите за дерзость меня,
Что хотел хоть на каплю добрей

Сделать мир, потакая мечтам и цветам,
И пропеть свою скромную мессу
Юным травам, своим невеликим летам
И прохладе июльского леса.


Весло колеблет гладь речную,
Хрустальность отражённых звезд.
О нет, я к ночи не ревную
Тебя; я, как ребёнок, прост.
 
Любуюсь милыми чертами
И голосу ужасно рад,
Что изрекается устами,
Что мне, как неба виноград.

Полна река ночной прохлады,
Мерцают звёзды в ней и сны.
Мой ангел говорить не надо,
Ведь мы не в силах объяснить

Ни эту ночь, ни эти звёзды,
Ни- временами- тишину.
А надо просто слушать полночь,
Смотреть на быструю волну.


Субстанция ночи заключает в себе
Звёзды, запахи ветра, шелесты сырых веток.
Тишину, в качестве основной доминанты.
Но также и крики птиц,
Стук каблуков по каменным тротуарам,
Огонёк окурка, параболой канувший в темень,
Вздохи домов, дребезжание стёкол,
Шум авто на соседней улице,
И вздорные мысли, но лишь фрагментарно.
Влетающие в плавную нить рассуждений.
Ночью и надо думать о важном.
О смысле жизни: абстрактной, конкретной
Ночь- стратегия; тактика дней
Рождается в ясные звёздные ночи.
И это- мудро и это- разумно.
Ночь- мерило наших поступков.
Ночь - начало добра и смысла
Ночь - отрицанье дневного зла,
Противовес суете и спешке,
Чувствам минутным, делам минутным.
Мудрая, зрелая, добрая ночь.


Молчит звезда- мой хрупкий аноним,
Мечтает тьма, приятельница ночи.
Все те, кого люблю и кем любим,
И кем любим- да вот беда!- не очень

Меня простите, - совратила тьма.
Попутала луна, - не бес попутал.
Хрустальность звёзд, сводящая с ума,
И всё же исчезающих под утро.

Мне шепчет то, о чём и не скажу,
О чём и не скажу и не мечтаю.
На цыпочках по лунному ножу
Уходит туч мерцающая стая.

И ветер предрассветный не знобит.
И полумрак почти что не пугает.
И всё, что ночь в себе не утаит,
В ликующий рассвет перетекает.


Как лежбища тюленей-
Лежбища снов.
Застыло время,
Замрела кровь.

И что осталось
В души тайниках?
Любовь и жалость,
Любовь и страх.

День тянет тоню
Обычных дел.
В ночи утонем,
Кто нем, кто смел-

Все стали вольны,
У всех крыла.
И дурью сонной
Печаль ожгла.

Во сне и плачём,
Во сне поём.
Ведь что-то значит
Во сне вдвоём.

Сюжетов море,
Любой красив.
Любовь и горе-
Судьбы курсив.

Челом до неба,
До самых звезд.
Простим без гнева,
Простим без слёз.

Как лежбища тюленей,
Лежбища снов.
Застыло время,
Замрела кровь.


Я счастье унесу под полой,
Спрячу его, как скворчонка.
Я оттого такой удалой,
Что у тебя руки ребёнка.

И тело женщины, взгляд,
Как майская синева, сияет.
И я этому ужасно рад,
И мне тебя не хватает.


Бледнее небосвод
Лимонный и прекрасный.
Поверх текучих вод
Твой силуэт неясный.

Он врезан в неба твердь,
Он вбит в его железо,
Растаявший на треть,
Расплывшийся белесо.

Он милый и родной
И неосуществимый.
Тебе, тебе одной,
Одной тебе, любимой,

И неба желтизна,
Что смешана с лазурью.
И эта тишина,
Затишье перед бурей.

И мой спокойный взгляд,
И речи без соблазна
Всё так же невпопад,
Но всё равно прекрасно.

И золото полей,
Листва дерев живая,
И крики лебедей,
Что, в небе проплывая,

О чём-то говорят,
О ком-то сожалеют.
А твой влюблённый взгляд
Туманней и светлее.

И вот растаял он,
Как сахар в блюдце чая.
А может, это сон,
Нелепый и печальный?

А может, это явь,
Непонятая мною?
Но ты себе представь,
Что ты была со мною.

А ты себе представь:
Была такою встреча,
Что всё не сон, а явь.
И, богу не переча,

Прими, прими его,
Прими его как данность.
Ведь сердце для того,
Чтоб утешать обманом.

И представлять себя
Цветущим майским садом.
А жить как не любя?
И в этом вся досада,

Вся соль былых речей
И мудрецов ушедших,
И звон былых мечей
В часы удалой сечи.


Прости меня, господи, господи
Прости, если можешь, прости
И в леса осеннего ропоте,
В часах, что дошли до шести,

Прости меня в шелесте листьев,
Прости меня в страсти земной,
Прости меня в пуле и выстреле,
Прости под холодной луной,

Прости же под солнцем горячим,
Прости под холодной волной,
Прости меня грешным, незрячим,
Не понявшим: что же со мной?

Так что же со мной происходит?
О господи, что же со мной!
С чего это злоба находит?
С чего я от злости хмельной?

Прости меня целящим в  мушку:
За нею иль грудь, иль спина.
Прости меня просто бегущим,
Когда убивают меня.

Прости меня пьяным  и жалким,
И подлым и трусом прости.
За то, что я не был подарком,
За то, что о чем-то грустил.

За то, что не в звездное небо
Смотрел и совсем не в закат,
За то, что сидел я без хлеба,
За то, что я не был распят!

За то, что растерянный, жалкий
Искал своё счастье подчас.
За то, что при свечки огарке
Сидел, вдохновеньем лучась.

За то, что в трамвай- из трамвая,
За то, что в кино- из кино.
За то, что про всех забывая,
Я помнил про всех всё равно.

За то, что не в шубе собольей,
А в демисезонном пальто.
За то, что в детсаде и в школе,
За то, что…. За то, что… за что?

За всё. Исключенья из правил-
Лишь правил самих торжество.
За всех, кого в жизни оставил,
Хотя не забыл никого.

За ветер, за песню, за горе,
За море, за солнце, за дам.
За то, что в холодном просторе
Кричать не моим бы устам.

За то, что всё всуе, напрасно,
За то, что как рой мошкары
У света, мы кружимся в танце
И это, увы, до поры.

За шелест осеннего леса,
За красок багряных тона,
За то, что не сбудется песня,
За то, что не будет меня.

За холод могильный суглинка,
За свет поминальных свечей,
За то, что в своём поединке
Дрались, не жалея мечей.

За то, что лгуном и паяцем,
За то, что постылым и злым.
За то, что не мог догадаться,
Что вряд ли сдаваться живым

Мне стоило песне и горю,
И майского леса волшбе,
За то, что в лазурном просторе
Архангел запел на трубе.

И я, облачённый в хламиду,
Лечу через синий простор,
Простившись со всем без обиды-
Теперь-то какой разговор?

И ветры, баюкая землю,
Качают и воды, и твердь.
И все, безусловно, приемлют
И жизнь, и грядущую смерть.


Не ко мне плыла прекрасная Елена
По волнам лазурнейшего моря.
Не её я выручал из плена,
Отчего и пала, в общем, Троя.

Шею мне ярмо не натирало,
Я не грёб- да так, что нету мочи.
Под мостом с опущенным забралом
Я не караулил с полуночи.

И не я лежал стрелой пронзённый,
Умирая во широком поле.
Рук не целовал я, полусонной,
В раже от свиданья и задоре.

И не мне показывали полночь
Стрелки на часах Эскуриала
Не летели всадники на помощь,
Торопя коней на перевалах.

И душили не меня гарротой,
Не меня собаками травили,
И рогами царскую охоту
Егеря другому протрубили.

И не мне письмо в ладони евнух
Скрытно ложил в сутолке Стамбула.
Не меня казня восточной, древней
Казнью- оскопили. Обманули

Не меня и не в меня стреляли
 И рубили не меня мечами.
Я б и согласился, но едва ли
Плакала б красавица в печали.

В восемь я встаю, ложусь в двенадцать,
В жизни всё размеренно и чинно.
Не меня вам надо опасаться.
- Где вы, настоящие мужчины?

Где же, где же ваши серенады
Под балконом пламенной гитаны?
Где же кровью ставшая досада?
Где ж стилеты под сукном сутаны?

Где же вы, моря и каравеллы?
Где же призрак голубого рая?
Белою голубкой оробелой
В небесах мечта моя витает.

Где вы, конкистадоры и злато?
Где же вы, квадриги и личины?
В мире, ленью, скупостью объятом,
Где вы, настоящие мужчины?


Из завязи растущий плод,
Из семени встающий деревом.
Икринка, ставшая мальком,
Уплыла в заводи неведомые.

Из споры тянется грибница,
И молодой дубок из желудя,
Губами к вымени стремится
Ещё неопытный по молодости,

На подгибающихся ножках,
Телок, облизанный оленихой.
У птицы, на гнезде встревоженной,
Испуг за жизни нерожденные.

Из завязи растущим плодом,
Из заводи уплывшей рыбой,
Из желудя проросшим дубом,
Дождями выхоженным грибом,

В траву укрывшимся оленем,
В гнезде орущими птенцами
Встаёт другое поколенье.
В потоке жизни нескончаемом
Встаём и мы, земные люди.


Что настоящие стихи?
Ну что они и кто их пишет?
Что настоящие стихи?
Какой они печалью дышат!

Какой в них чистый аромат!
Какие жемчуга и лалы!
Как всё в них лепо, всё впопад,
Щемящая какая жалость!

Каким они опоены
Настоем из каких пахучих
Дурманов, трав, зачем они
Столь невесомы, столь летучи,

Как сны ребёнка, как душа
Поющей на рассвете птицы?
Какою негою дыша,
Что между строк из них сочится.

Они подарены бог-весть
Каким- а вот каким?- пиитом.
Какая в них для бога лесть,
Какая страстная молитва,

Какая нежная душа,
Как всё вдруг сбылось столь чудесно,
Что против правды не греша,
Одно лишь им названье: песня.


Мне кажется, что я- луны танцовщик,
Её заворожённый серебром.
Затянутый в трико сошёл на площадь,
Во тьме ночной светлее мне, чем днём.

Брусчатки грани чувствую ногами,
Уже давно готов пуститься в пляс.
И мне тепло холодными ночами
И горько мне и стыдно мне за вас.

О, вы! Забывшие родство с луною,
Её мерцанье и её прибой,
Уснувшие в довольстве и покое.
Что общего меж вами и меж мной?

Скорее висельник почувствует с верёвкой
Недолгое трагичное родство
А я топчусь на тротуара бровке.
И есть ли мне до этого всего

Какое-то родство иль отношенье
Ведь я – всего лишь подданый луны.
И танец мой прими как подношенье,
О месяц, среди полной тишины.

Уснувшие дома таят печали,
Дороги сон сулит тяжёлый путь.
А я- лишь миг, ребро, иносказанье,
Мне от своей судьбы не отвернуть.

Мне кажется, что я- луны танцовщик
И слышу стуки лунных кастаньет.
Мне кажется, что нас- всё больше, больше,
Но всё же самый верный я адепт.

Опять луна дома посеребрила,
И изгородь в чернёном серебре.
И снова новолунье наступило,
И старую луну постигла смерть.

И мириады эльфов или гномов,
Затянутых в прозрачное трико
Готовы в пляс сорваться исступлённо
И выступают важно и легко.


Меж памятью и мной,
Меж прошлым и грядущим.
За синей той чертой,
Наискосок бегущей

Ты видишь: полоса,
Гряда ночного света.
Ты видишь небеса
Совсем иного цвета.

Ты помни, вспоминай
Грядущее, былое.
Что было- так и знай:
Оно уже с тобою.

А то, что не придёт-
Оно уже и память.
Тебя который год
Своей красой дурманит.


Был Гефест невысокого роста, Афина Паллада
Рябовата и ноги имела кривые,
Зевс кряжист и сутул и имел дурную привычку:
Ногти грыз и впадал он в буйство при этом;
Апполон- вислозад и женственен больше чем надо-
Если даже они таковы- то что уж о смертных
Нас. То что уж о грешных
Нас вести разговоры.
Ведь нет совершенства в природе.
Если нет и на небе –
На тверди его не ищи.


Всегда есть возможность вернуться назад
По своим же следам, всё опять возвращая:
Рогатку, забытую в старом дупле,
Белую  мышь, убежавшую из картонки,
Ржавое стремя, найденное в куче железа,
Свисток из пластмассы,
Верещавший как стая девчонок,
Детскую саблю, что ты впопыхах при отъезде
Забыл положить и, конечно, ещё барабан.
Да-да, настоящий, нарядный такой, пионерский,
Который идёт во время линеек четвёртым-
Сначала идут знаменосцы, горнист, барабан.
А за ними идут ассистенты.
А, может, не так- я не помню.
Я помню лишь то, что был барабан настоящим.
Много чего можно вернуть, но верну ли
То, что никто никогда не сумеет вернуть?


В, общем-то, корона- это не власть,
В, общем-то, корона- не теплый слиток,
Золота с алмазами слоёный пирог.
Это не географическое понятие.
То бишь столица плюс всё, что впридачу
К этой столице, к этой короне,
К этим августейшим особам,
К ляжкам, обтянутым снегом лосин,
К любому числу орденов и медалей.
Любых земель и любых племён,
К любому званию, включая «генералиссимус»,
К любимой книжке, но не «Симплициссимус».
Боги праведные! Ведь это же призма,
Собирающая солнечные и лунные лучи,
Это от всех городов ключи,
Спичи купцов наипервейшей гильдии,
Оды поэтов, включая даже самых великих,
И самая капля от оргий диких:
От женщин голых, бегущих по снегу толпою,
Когда трещит голова с перепою,
От пушек палящих по самым пустячным причинам,
Бледность, текущая по самым храбрым мужчинам,
Стоящим во фрунт,
Когда проходит августейшая особа,
Хотя, впрочем, жена всего лишь пышна, как сдоба,
Скулы воротит от её анемичных детишек,
А сегодня у статс-адьютанта мальчишник,
Невеста красива- быть ей фрейлиной
А там и до фавориток путь недалёк.
Храни её императора бог!
Это- святая святых- лейб- гвардейский
Великий Преображенский полк,
Который знает в женщинах толк,
В мужчинах тоже.
Это фривальная шутка,
Облетающая весь Петербург.
В течении часа, беглость холёных рук
На кости слоновьей точёных клавиш
И белизна прокламаций: «Товарищ».
Товарищ- совсем новое слово,
Ещё не понятное, совсем не в ходу
В одна тысяча восемьсот девяностом году.


Двенадцать часов. Шестнадцать минут.
Монтёр Иванов ползёт по трубе,
На двести сорок девятый этаж,
Где ждёт его крановщица Людмила.
Сейчас он уже на шестом этаже,
Точнее сказать, на отметке его.

А в городе вьюга, горят фонари,
А в городе жалобно плачут трамваи.
И только влюблённым бродить до зари
- Как классик сказал-, о часах забывая.

Они- бедолаги- но нам бедолаг
Не очень -то жалко- нам жаль Иванова.
Ведь он проползает двадцатый этаж.
А надо на двести сорок девятый,
Где ждёт его крановщица Людмила,
Ударник труда и член комсомола.

Над городом плавает чёрная мгла,
И голос трубы о рассвете мечтает,
И только поэту бродить до утра
И он до рассвета шагает, шагает.

Худой, остроносый, в потёртом пальто,
И курит одну за одной сигареты.
А тёмное небо- почти решето
И сыплется снег и плевать бы на это,

Когда бы не наш монтёр Иванов
Он тридцать восьмой этаж проползает.
Проворно ползёт и проворно мечтает
О милой  своей пышногрудой Людмиле.
С широкими белыми бёдрами, с телом,
Налитым здоровьем и энтузиазмом:
Она в профкоме ещё заседает:
Комиссии член по льготным талонам,
Член общества дружбы с «Буркино-Фасо»-
Страною, ставшей на путь соцьялизма.

В сверкающих глыбах небесного льда
Надежда на солнечный луч умирает.
И только луна своей ношей горда:
Который уж век она свет отражает.

Двенадцать. Сорок четыре. Монтёр
Сорвался с трубы и – увы!- не к Людмиле
Летит. Расстояние больше и больше
Меж ним и Людмилой. Всё так же она
«ОСВОДа» член, значкист «ГТО»
И даже какого-то член «ВТО».
Хотя, зачем нам Людмила? – ведь к ней
Уже не вернётся монтёр Иванов.

Конец счастливый, вполне хэппи- энд:
Фуфайкой монтёр за балкон зацепился
На двадцать шестом этаже и орал
Матом благим и не только благим
Минут пятьдесят, и дверь распахнулась,
Его втащила мадам Королёва,
Вдова или нет, не вдова- разведёнка-
Какой, ну какой хэппи-энд со вдовой?
Растёрла его, накормила кефиром.
И он в благодарность до 5- 46
Любил её и довольна осталась
Мадам Королёва. Дала ему ключ,
И сердце впридачу, и триста пятнадцать
Рублей на сберкнижке вручила ему.

И было утро, и было солнце
И звёзды, осыпавшись с неба, застыли
Сугробами белых пушистых снегов.
И в сердце каждом печаль и любовь,
Надежда на что-то – прощай, Людмила.


До чего же она хороша!
Как прозрачны и хрупки ключицы.
Как в лице проступает душа,
Как длинны с поволокой ресницы.

Как идёт- нет плывёт!- над землёй,
Попирая стопой дерзновенной,
Как довольна кокетства игрой,
Сколь бесценны такие мгновенья,

Где сроднились душа и душа,
Где глаза усмехаются в душу.
Где идёт иль плывёт, не спеша,
Благочестья зарок не нарушив.

Но, отринув возвышенность чувств,
Обретает возвышенность мига,
Где превыше мгновенья- искус,
Тяжелы сладострастья вериги.


Памяти Б.Ш. Окуджавы.

Чёрного неба светлый собрат,
Алмаз мой бесценный в тыщу карат.
Слышу твой голос отныне с небес.
Поёшь ты оттуда, а слышно и здесь.
Так я мечтал повидаться с тобой,
Песни услышать, пока ты живой.
Знал, что на время подарен ты нам,
Счет не на годы, и к этим смертям
Так непривычна живая душа.
Ты по Арбату идёшь не спеша.
Ты всё уходишь, уходишь и нет
Слова прекрасней и чище, чем «смерть».
И безнадёжней -вечность сильней.
Знаю, что в мороке тающих дней
Была утешением песня твоя
Умной печали своей не тая,
Ты всё поёшь, и поёшь, и поёшь.
Вечной дорогою бардов идёшь.
Вечной дорогой, вечным путём.
А мы всё живём, покамест живём.
Льётся рекою прозрачный асфальт
Плачет, прощаясь с тобою, Арбат.


Все те ушедшие когорты,
Которых я не ветеран,
Уверен я: могли до чёрта,
Поёт от зависти аорта,
Но я боюсь идти на брань.

Я слишком хил и анемичен.
Я слишком хрупок, утончён
И это, хоть и неприлично,
Не понимаю я различья
Между кимвалом и мечом.


Опять потеплело, подсохли
Дороги, апрельская чудь.
И мы запасаемся – впрок ли?-
Иль может, на самую чуть

Улыбками. Чудный мой месяц
О мой ясноглазый апрель.
Дурачеств средь всех, околесиц
Ты, милый, - всего лишь капель.

И только, а этого мало
Для счастья, но хватит вполне,
Чтоб все без причин улыбались
Покою, теплу и весне.


Мне и день- не за день,
Мне и утро не утро,
Мне и солнце- за тень,
Мне и глупость- за мудрость.

Мне и хлеб- не за хлеб,
Мне и счастье- не счастье.
Среди тысячи неб
Над собою не властен-

Выбираю твоё,
Пусть не яркое очень,
То, в котором живёт
Хоть частица, кусочек

От огня твоего
И небесной лазури.
Мне б совсем ничего:
Чтоб глаза утонули

В синеве твоих глаз,
Чтобы встретились пальцы.
Мне и бог- не указ.
Над собой ли смеяться?

Мне и полночь- не ночь,
Мне и звезды- не звезды.
Ничего не пророчь.
Слишком рано и поздно.

Слишком медленный сдвиг
По судьбе и по фазе.
Мне б одно на двоих-
Не бояся, что сглазят-

И веселье, и песнь,
И позорище казни.
Важно то, что ты есть,
Всё иное- не важно.