Один хотел изысканных мелодий,
Которых не услышишь и в раю.
Другой хотел почти того же; годы
У ревности к сиянью на краю.
И всыпал он рукой неколебимой
В бокал с вином щепотку порошка,
Подумав едко: «Уходи, наивный,
Туда, где катит музыки река.
А я останусь, пожиная лавры,
Которые остались от тебя.
О, пусть невелика такая слава!
О, пусть моя двусмысленна судьба!
Но что, но что мне в мире остаётся,
Когда не остаётся ничего?-
И я пою лишь так, как мне поётся,
Забыть не в силах пенья твоего».
…
Как дева непорочная, родив
Себе на радость- не на славу- двойню,
Вдруг узнаёт, что есть презерватив,
Спираль для матки, есть контрацептив
Оральный, свечи есть, - она невольно
Задумается вдруг: «Мои сыночки!
Что было б с ними, будь я поумней? »
Вот где для размышления источник!
Для мудрой философии, верней.
…
Из тех, кто любит идеалы,
Из тех, кто не умеют жить,
Не выйдут трус, балбес, бывалый-
Не будут всё равно тужить
Они об этом. В космонавты,
В поэты, в лётчики им путь.
Ясон их взял бы в аргонавты,
И Леонид, поняв их суть,
В ряды трёхсот бессмертных принял
В проходе узком Фермопил.
Всё или «ради» иль «во имя»-
Их полон благородства пыл.
Такие рано погибают,
Но, свой предчувствуя уход,
Другим дорогу пробивают,
Как Амундсен, как Роберт Скотт.
Есть польза и от тех, и этих,
Но эти больше по душе.
Первопроходцы и поэты,
Пилот в смертельном вираже,
Себе прививший вирус гений.
Иль дерзкий, пылкий астроном,
Что вдруг постиг закон движенья
Светил- не с тем же ли огнем,
Который озаряет души
Избранников? – Их ряд так мал!
Но мир без них нелеп и скушен,
Как без веселья карнавал.
…
Любовь- прекраснейшее из явлений.
Ты это давно доказала мне.
Но двое нас в комнате: я и Ленин-
Фотографией на белой стене.
А ты- не в комнате, но ты- в этом мире-
Два равновеликих для меня измерения.
Ты- как драгоценное масло в потире;
Ты- как неугасающее видение:
Плывёшь через годы, и все эти годы-
Срок моего пожизненного заключения.
Смотрит на меня Ленин Володя,
А ты на другого глядишь, к сожалению.
Мне грустно от этого, от этого мне больно,
И это для меня прискорбно зело.
И поэтому со мною вечноживой покойник-
Хорошо, что не Политбюро.
…
Её не трахнул ни один.
Осталась девой до седин.
И лишь потом, уже в конце,
Когда морщины на лице,
Нашёлся добрый инвалид:
Еврей по имени Давид.
Но и тогда не знала ласку,
Лишь инвалидную коляску
Она толкала взад- вперёд
Кто это счастьем назовёт?
…
Не имеет ко мне отношения:
Как она? С кем живёт? Как живёт?
Но не принял бы я приглашения:
Всё, что дальше- меня не … … … … .
Не желаю худого и подлого,
Будь ты счастлива, но без меня.
Хоть не лучшего, может, но гордого-
Проживу, никого не виня.
А к тебе не приехал бы в гости,
Хоть и знаю: тебя допекло.
Но заслуженно буду я черствым
Ни тебе, ни себе уж назло.
Ворошить всё ж не надо былого.
Всё ведь так: уходя- уходи.
Всё сгорает: и чувство, и слово.
Остаётся зола позади.
Может чудною это игрою
Назовёт дурачок и фантаст,
Но, наверное, памяти стоит
Только тот, кто тебя не предаст.
…
Ах ты, степь, ты степь моя,
степь широкая.
Да звезда горит над ней,
одинокая.
Да гуляют в ней ветра,
ветры буйные,
Да ещё течёт река
в ней небурная.
Как я сяду на коня
да буланого,
Как я сабельку возьму
безобманную,
Да уеду с ветром в даль
безымянную,
Где судьба моя совсем
да туманная.
Как я встречу во пути
злого ворога,
Он заплатит за неё
очень дорого.
Да и я паду в ковыль
ароматную-
Пусть плывёт душа в страну
невозвратную.
Пусть рассыплет по степи
ветер косточки,
Пусть оплачут смерть мою
в небе звездочки,
Пусть поёт по мне метель
похоронную.
Эх, за удаль за мою
беззаконную.
Чтоб летал я на коне
в чистом полюшке,
Эх, как сокол в вышине
да на волюшке,
Чтоб мне пилось и спалось,
как боярину,
Чтоб на сечу выходить
с басурманином.
Да не жалко мне себя
бесталанного-
Своего мне жаль коня
да буланого
Только матушку мне жаль
да родимую!
Если я уеду в даль
нелюдимую,
С кем останется она
да сердешная?-
Будет век свой куковать
безутешная.
Да ещё мне жаль сестру
беззащитную:
Если я в бою умру-
не обидели б.
Ну, а больше мне не жаль
никогошеньки,
Не прольёт по мне никто больше
слезоньки
Ах, седлайте мне коня
да горячего,
Опояшьте вы меня
да удачею.
Поклонюсь я до земли
на три стороны,
А в четвёртой стороне
злые вороны,
Да гуляют в ней ветра,
ветры буйные,
Да ещё течёт река
в ней небурная.
…
Тогда даже фотографии были не цветными,
Понятие «модно одетый» включало всего один атрибут.
И таяло на губах, как персика мякоть, имя.
И лишь всеведущий ветер шептал и тогда мне: «Забудь».
Тогда и сорок рублей были большие деньги,
Новая «шестёрка»- недостижимая для студента мечта:
Пик Коммунизма, пик Ленина или Хан- Тенгри,
Но наличность в кармане была тогда не густа.
Тогда после экзамена шли кутить в кафе, в рестораны,
Тогда срывались с лекции на итало-французский фильм.
А вечером, насосавшись какой-то подкрашенной дряни,
Спорили о чём попало, уже готовые в дым.
Тогда запрещалась громкая музыка вечерами,
Требовалась виза коменданта на день рожденья и пр.
В Красном уголке проводилась встреча с героями Афганистана,
Килограмм колбасы со шпротами считался за пир.
Тогда, приглашая на чашечку чая даму,
Покупали бутылку шампанского и шоколад-
Джентльменский набор, говорящий прямо-
Чему имярек будет сегодня рад.
Тогда, презрев миллионы возможностей к счастью,
Я выбрал к несчастью, быть может, единственный путь.
Как юный валет червонной, как золото, масти,
Упавший беспечно пиковой даме на грудь.
…
Как клемма- к языку, вторая- к низу-
Прости, стыдливость наша!- живота.
Чтоб, пробежав по телу, ток бесстыжий,
Свёл с жизнью окончательно счета.
И в свой журнал в отличницы манере
Приборов показанья Люда Вольф
Вписала: «Сила тока- два ампера
И напряженье- десять тысяч вольт».
…
«Я для тебя зажарю дочь,
Я сына для тебя зажарю!»-
Ты молча убегаешь прочь.
Как будто я не то гутарю.
Ты даже не находишь слов,
Чтоб перемолвиться со мною.
А я ведь для тебя готов
Отдать и самое родное.
…
Читаешь поэтов вполне благонравных,
В них след оппозиции, право, смешон.
И вспомнишь: был в лагере Эмка Коржавин
Не так уж и сильно судьбой пощажён.
Как Юрий Домбровский в ЧК на допросах,
Как сгинул в колымских снегах Мандельштам-
И больше уже не возникнет вопросов:
Так кто же был более верен мечтам.
Как Лермонтов бросил в лицо Николаю
И своре придворной его: «Палачи»
И ведь не Дантес на дуэли стреляет
В поэзии солнце. В кромешной ночи
Пытались они обогреть своим словом.
От мысли о благе своём далеки.
И раз ты- поэт- не бывает иного:
Ведь жизнь переходит в дыханье строки.
…
Славно жить на белом свете,
В золотой катить карете
Чтоб корона набекрень.
День угас, родился день.
А карета катит, катит.
А дороги хватит, хватит.
На весь день и на весь век.
Вдруг пастушки звонкий смех
Услыхал монарх и прыг-
Все услышали тут крик.
Бьётся бедная пастушка-
Нет и мысли у простушки
Осчастливить короля.
Тут такие кренделя
Начали творить; потехе
Лишь ответствовало эхо.
Рад король, и дева рада:
Королевская награда-
Бриллиантовая брошь
Успокоит кого хошь.
Вновь царит покой в природе.
И молва идёт в народе:
Как он щедр и как богат-
Наш король- ему виват!
Как он любит свой народ-
Не на смерть, а на живот.
…
Как хорошо стеклом округлым
Извлечь из солнца яркий луч.
И раскурить свою сигару,
И, насладившись благовонным,
К мечтаньям тянущим дымком,
Зажечь свечу на канделябре,
Старинном, золотом покрытом,
И поднести огонь свечи.
К роскошной шторе златотканой,
В грифонах хищных и драконах.
И побежит огонь по шторе,
Коснётся лаковых покрытий,
И мебель сухо затрещит.
Паркет, сгорающий, как порох,
Картины прошлых мастеров:
Рембрандт, Ван Дейк и Тинторетто,
Да Винчи, нежный Рафаэль
И замок полыхнёт, как спичка,
Как фейерверка огнь взорвётся,
Сердца и очи веселя.
Но что сгорело- то сгорело,
И не вернёшь уже обратно
Ни Рафаэля, ни Ван Дейка
И ни Палладиева замка.
Проклятое стекло повинно,
А не светило- видит бог,
Я солнце защитил, как мог.
…
Как будто из Корана
Клянусь священными дарами
К престолу сущего всего.
И чалмоносными горами
И светлой белизной снегов,
Клянусь верблюжьим караваном
В пространстве пламенных песков.
И книгой вечною- Кораном,
Дыханьем смерти у висков.
Клянусь рождением ребёнка
И негой хлеба и воды;
Звездой, мерцающей в потёмках
И счастьем видеть свет звезды.
Клянусь зрачком и силой чресел
И мощью праведной меча.
Чтоб в Рамадан- священный месяц-
Благословением луча
Послал отраду в этой жизни
И дал надежду в жизни той
Всё претерпеть без укоризны,
С Его смирившись правотой.
…
Се Ля ви
Украли телек,
Купил себе велик.
Но от велика
Меньше удовольствия, чем от телека.
…
Ни в Северном, ни в Южном Казахстане
Не встретите красивее, чем Таня.
Не встретите, клянусь своей душой
Я это знаю, знаю хорошо.
Ни в Северном, ни в Южном Казахстане
Я это знаю: не забыть мне Тани.
И не вымаливал я этой дани.
Я это знал, я это знал заране.
Я всё скажу, про всё скажу в достане
Об этом полевом цветочке Тане.
Она во всём была необычайна,
Она была красива чрезвычайно.
И на мосту, за речкою Почайной,
И на мосту, Калиновом мосту
Я воспеваю эту красоту
А смерть всего о дюжине голов.
А Таня… Ну о ней не хватит слов.
Я прост и прям и мыслю без обмана
Я буду помнить после смерти Таню.
При жизни- свет единственный в окне,
Который разожжёт она не мне.
…
Я – Моцарт и я же- Сальери-
В обоих я лицах един.
Хоть временно я не при деле,
Но всё ж никогда не один.
Всегда мой двойник и подельник
Со мною и всё мне – вдвойне.
Порою беспечный бездельник,
Но чаще гораздо на мне,
Такая великая тяжесть,
Что кости в суставах трещат.
И что-то мой Моцарт мне скажет,
Что он бормотнёт невпопад.
Что скажет коварный Сальери,
Изыскан, умён, деловит?
И каждый мне вечер премьера,
Прощение бед и обид.
Душа возопила от гнева:
«Доколе такое со мной?»
О Матерь, пречистая Дева,
Такою жестокой ценой
Даются волшебные звуки
Однажды лет в тыщу иль в сто.
И огненно светит разлука,
И Моцарт уже распростёр
Над миром волшебную гамму
Певучих лирических снов
И яда коснулся губами-
Опять потрясенье основ.
И вечное это боренье,
И вечный судьбы приговор.
Но господу благодаренье
За этот немеркнущий спор.
…
Я думал о тебе весь вечер,
Я о тебе всю ночь мечтал.
Вздыхали трепетные свечи
И воск под пламенем сгорал.
И думал я, что жизнь вот так же,
Как эти свечи, эта мгла.
И кто и что потом докажет,
Что ты любимою была?
И я прошу: «Отдай мне тело,
Сама бестрепетно вручи,
Чтоб жизнь мгновеньем пролетела,
Сгорев на пламени свечи.
…
Я – рикша, изгой босоногий,
Под солнцем палящим бегу.
До йоты знакомы дороги.
И я всё бегу и бегу.
Сагибы, сеньоры и леди,
Кого я возил на себе,
Не знать никогда вам, не ведать,
Чем были в моей вы судьбе,
Я – рикша, но я вечерами
Писал о вселенной стихи,
О Шиве великом и Раме,
О том, что не пахнут грехи,
О том, что прекрасная роза
Меж бёдер у женщин цветёт,
О лживости счастья и позы
И что никогда не умрёт
Работа- тяжёлое бремя
Писать о прекрасном стихи
Под солнцем, стреляющим в темя,
Под гнётом дающей руки.
Но честен мой хлеб и тернисты,
Тернисты господни пути.
И вы все склонитесь, склонитесь,
Чтоб солнце таланта почтить.
Но я благодарен и спицы
Сверкают, сливаются в круг.
И песнь в моё сердце стучится-
Высокая песня разлук.
…
Мы – две державы,
И я предлагаю мир.
Я предлагаю,
Чтоб мы уважали друг друга.
Мы- две державы,
Где правит бряцание лир.
И рвёт тишину и пространство
Лиричная вьюга,
Где ждут кучера
У старинных высоких дверей-
А там, за дверями,
И музы, и шпоры, и плечи.
И я предлагаю:
Про всё позабыть поскорей
И кануть во тьму и сердца
Разрывающий вечер.
Кто скажет потом,
Что была тишина и любовь?
Кто скажет про вина,
Шандалы, стихи и про свечи?
И всё отойдёт,
И уже успокоится кровь,
Ты будешь права,
Ну а я уже буду далече.
Всё именно так и лишь так
Представляется мне.
А всё остальное- пустяк
И безумные речи.
Что всё это - сказки фантом
В тридевятой совсем стороне,
Но всё это будет потом,
А пока я надеюсь на встречу.
…
Можно ли быть высоким,
В чём-то себе потакая?
Можно ли быть высоким?
Можно ли? Кто его знает.
Можно обманывать, можно
Чьею-то мукой питаться
То, что не делал острожник,
Делать и чистым остаться.
Можно ль, в дерьме утопая,
Стать с исполинами вровень?
Можно ли? Кто его знает.
Только бы алою кровью
Вот как Есенин Серёжа
Кровью последнее слово.
Всё прожитое итожа,
Лягут цветы к изголовью.
И позабудут о многом,
Только ведь души- не тело.
Бей барабанщик тревогу:
Песня в силки залетела!
Песня - она не сдаётся:
Можно в крови, но не в тлене.
Жизнь- это как уж споётся,
Знать бы лишь главному цену.
…
Я не хочу побеждать,
Я не хочу бороться.
Я не умею ждать-
Живу как могу, как придётся.
Как птица живёт в лесу:
Поёт и прозрачны рулады.
Я песню свою несу
А большего мне и не надо.
…
Как много скепсиса в стихах-
Всё: от иронии до боли.
А счастье было в двух шагах,
И сей разлад не оттого ли,
Не оттого ли эта ночь,
Что сердце обручем сковала-
Что не могу ничем помочь,
Как помогал тебе бывало.
И как по свету ты идёшь
Такая хрупкая, как свечка
Чего теперь от жизни ждёшь,
Какая ожидает встреча?
Ах, всё игра: лишь чёт- нечёт.
Чёт- горе, а нечёт- не лучше.
И что тебя теперь влечёт?
Какой подстерегает случай?
Всё- мимоходом, второпях.
Всё- из тумана, издалече.
Всё- в ожидания цепях
Всё – мимо, как и наша встреча.
…
В кругах концентрических света- борьба
С размаха, с разлёта, с навала- гурьба.
Мелькание лиц, мельтешенье теней.
Чем хуже- тем лучше, точней и верней.
Сердоликом вспыхнул ласкающий глаз
И замерло сердце: сейчас вот, сейчас!
Кружатся лучи в золотистых кругах.
Ну что ж- не молчи и всего в двух шагах.
Ведь рядом же, рядом, скорее, скорей.
И сердце и руки мои отогрей!
Пульсирует свет и сужается круг.
Всё сходит на нет и без всякого вдруг
Накатисто, хлёстко, сейчас вот, сейчас
Сердоликом вспыхнул ласкающий глаз
И синий, как сейнер, в мигающей тьме
Он выплыл, он выплыл и сразу ко мне.
Настойчиво- ласков, кудряв и лобаст.
С улыбкой, с хитринкой, красив и глазаст.
И сразу- улыбка и сразу- поклон.
Ошибка, ошибка! Ведь это не он.
И руки не эти, не эта мольба…
Всё к чёрту. Какая же это судьба!
…
Какая связь неотторжимая
В сплетенье тёплых чутких рук.
Какая ясь неопалимая:
Немеет мир и гаснет звук.
Из мглы сквозь годы одиночества
До дна души глаза твои.
И не нужны уже пророчества.
Зачем пророчества любви?
…
Я – полурыцарь полутьмы,
Я- полудемон полвселенной.
Зажав в ладони поллуны,
Вскрываю ночи тёмной вены
…
Мне снилась страшная дорога
Средь ужасающего дня:
Простоволоса и нестрога,
Уходишь тихо от меня.
Пылит дорога через годы
И сквозь последнее «прости»
Ты всё уходишь и уходишь,
Не в силах насовсем уйти.
…
Если я проживу
Десять лет- хорошо.
Маргариткой во рву-
Это лучше ещё.
И хребтиной и тягой
И крылом ломовым.
Но ни шага, ни шага
Ни в обман и ни в дым.
О, пустот пустота!
О, хребтина хребтин!
О, моя немота!
О, молчанье пустынь!
В уходящем ряду
Молчаливых крестов
Я иду и иду-
Не стрелять из кустов!
Мне и этак хана,
Всё едино пропасть.
Душу тянет со дна
Сквозняковая снасть.
Вся продута до дна,
Вся холодная страсть.
Вся до рёбер видна-
Потому не попасть.
…
Главное- путь, И ночлег-
Это всего лишь приманка.
Стрелок устойчивых бег,
Сути и формы изнанка.
Главное- путь, а ночлег-
Алый и пьяный твой смех,
Огненной мглы колыханье.
Точечка маленькой раны.
С капелькой крови и света,
В мерном движении четок,
И в уголечке кальяна,
В неприхотливом обмане,
И в незатейливой лжи.
В чём же ещё? Подскажи.
…
Вся в жгутиках и мотыльках,
В цветных фазаньих опахалах.
С сирени веткою в руках.
Одно горячее дыханье.
Из красной пасти жемчуга,
Отборных, чистых и белейших.
И вся лучиста, как снега,
Как потемневшая скворешня,
Как талый лёд твоих дорог,
Как грубое коры шуршанье,
Как исполнение тревог
И искупленье ожиданий.
Как веер синих облаков
И первый дождик. Частый, частый.
Как запахи твоих духов,
Как нелюбовь моя отчасти.
…
Какие были времена!
Какие были имена!
Какие девушки любили,
Хотя потом о нас забыли!
Какие утра и закаты,
Ветра какие и раскаты
Громов среди каких дождей,
Каких имели мы вождей,
Какие были магазины,
Где со знакомой тетей Зиной.
В подсобках велся тет-а-тет,
За что у нас авторитет
Имелся пред лицом соседей,
Каких имели мы медведей
В берлогах в сумрачной тайге,
И были на одной ноге
С NN – писателем известным,
С WW- не очень может честным,
Но добродушным человеком.
И мы меж мёдом и меж млеком
Не выбирали молоко.
Ходить не надо далеко:
Два-двадцать стоили колбасы,
Всегда имелись деньги в кассе,
На чай давали мы таксисту,
С TT- знакомым морфинистом
Трепались о модерне- пост,
И даже в стенке глупый гвоздь
Сидел с достоинством огромным.
А мы своим трудом упорным
Давали хлеба на гора,
Ещё озонова дыра
Нас беспокоила ужасно,
И были многие несчастны
От злополучной сей дыры,
И покупали мы шары
За три копейки, пара- шесть,
И торопились мы прочесть
Макулатурного Дюма,
Что было здорово весьма!
Писатель был такой Леонов,
Известный диссидент Аксёнов.
Ругали дружно все «Гулаг»,
Хотя понять за что и как,
Обыкновенья не имели,
Мы мало смелости имели,
Работать вовсе не умели.
И немцы морщились: «Утиль»-
Зато могли купить бутыль
Прекрасной самой бормотухи.
В Париже, Лондоне по слухам
Фуфайки наши были в моде.
И даже сам «отец народов»,
Сказав: «Жить стало веселей»,
Был почитаемым ей-ей
утеряно
И средь немногих изобилий
Благополучен сытый юг.
И вот пришёл всему каюк.
Сейчас мы нищи и несчастны.
И это всё- таки ужасно.
Тогда ….мы все…. моложе были.
И как бы мы о том забыли.
Ведь наша юность, наш полёт
Всегда, всегда в душе живёт.
Те времена воспоминая,
Слезу натужную роняя,
Конечно, плачем о себе,
О злой насмешнице судьбе.
Мешая ложечкой в стакане,
«Какая грудь была у Ани!»-
Вдруг задыхаемся порой.
И сам я тоже удалой
Конечно был- ведь там- о боже!-
Все были женщины моложе.
…
Броситься бы на шею
- Да некому, к сожаленью!-
Выть, кататься как зверю
По полу, одолженья
Прося – у мечты? У бога?
У тех сквозняков, что душу
Губя, роднее немного,
Чем те, кто твердя: «Не струшу.
Люблю… Люблю…» Но на деле
Любят себя и только.
А нас полюбить не успели.
«А вам отрезать на сколько
Заветных самых желаний?
Самых любимых песен?»
Прощая за опозданья,
За то, что наш мир так тесен,
Что сталкиваемся лбами,
Иль тем, что спины пониже.
И очень редко губами,
Да так, что порою дышим
Из губ да обратно в губы-
«Искусственное дыханье».
Хотя и страстно, но грубо.
А следом идут желанья.
За ними- удов- летворенье
Желаний, а, значит, их гибель.
Какое-то помраченье.
Умов, где путями кривыми
Выходят опять к свободе.
Синонимом- бестелесность,
А, значит, она – не в моде,
А, значит, опять окрестность,
Как-то кусты, беседки,
Полна сокровенных вздохов.
Опять золочёные клетки,
Что тоже в общем неплохо.
…
Был я и паном,
И челядью был.
Был я Иваном,
И Фролом я был.
Был я и богом,
И червем я был.
Кем я не был-
О том позабыл.
Это не вспомню
Во сне, наяву.
Тихий и скромный
Живу и живу.
Синее небо
Копчу и копчу.
Ферязь надену
И епанчу.
Буду я воевода
И смерд.
В слове «свобода»
Тысяча «сметь».
В слове «удача»
Сто тысяч «ура».
К небу подвешены
Прожектора.
Синее пламя
Бьётся в окно.
Неба динамо
Крутить всё равно
Ангелам, грешникам
Или чертям.
Бог из скворешника
Смотрит упрям.
Тихо качает
Седой головой.
Мы забываем-
Нам не впервой
Эти дороги,
Эта луна.
Чем они стали
Теперь для меня?
Чем они станут
Когда-то потом.
Сердце, как знамя,
Забрали в полон.
Песня, как крепость,
Сдалася врагу.
Глупо, нелепо-
Но я не могу.
Чёрные дыры,
Космос, беда!
Бьётся в квартире,
Как птица, звезда.
…
Я весь в ухабах, в колеях,
Во мне ни крошечки асфальта.
Я весь в давно прошедших днях,
В тисках ушедшего азарта.
Я громогласен, суетлив
И весь изнеженность обмана.
И я ж, про всё и всех забыв,
Гляжу через проём стеклянный
Моей души на костерок,
Что замерцал и залукавил.
И мне же, мне же невдомёк,
Что я уже тебя оставил.
И помутнело волокно
Сердечной огненной спирали.
Ведь ты была уже давно,
И не была уже едва ли.
Ни в чём, ни даже в пустоте,
Сквозь призматические стёкла.
И все чужие, все не те,
И сплошь, и рядом, и не окло.
И вся вдали, и под рукой,
И вся оттяжка, и отсрочка.
И, если бог создал такой
Тебя, он вылепил до точки.
С любовью, с истовой душой,
И с упоеньем, и с заботой.
Шептал: «Прекрасно», «Хорошо»,
«Какая тонкая работа!».
…
Повелителем шара земного,
Обладателем неба и туч,
Рассыпается жёлтой половой,
Растекается утренний луч.
И своей не подскажет приязни.
Он усмешлив, конкретен вполне
И росу подвергающий казни,
И скользнувший небрежно по мне
Он рождает земли созерцанье,
Жёлтой спермой стекая на луг.
И копается в серых туманах,
Уловляя предметы на слух.
Преломляется в линзе озёрной,
Достигая забытого дна.
И кидает нескромные взоры,
Розоватую свежесть ценя
Угнездившихся в мелком заливе,
Оголившихся смело девчат.
И соперник его суетливый
Той же самой картиною смят:
Из кустов наблюдает пристрастно
И смакует любую деталь.
Появляясь, как белые астры,
Через дымчатый водный хрусталь,
Засияли и юность, и девство,
Золочёные хрупким лучом.
Только лучше б на них не глядеться-
Не забудешь потом нипочём.
И продетая в ушко жемчужин,
Спица света пылает в росе.
И поэтому чист и воздушен
В первозданно- нелепой красе
Этот синий, туманящий взоры,
И тепло набирающий свет-
Над землею пролитое море
В белых пятнах медуз и комет.
…