Сборник стихотворений 21

Марат Капашев Поэт
Любимая! Как это слово прекрасно.
Любимая, милая! Сказка и жуть.
Ты помнишь, что этот начавшийся праздник
Ещё баснословен. Моление: будь.

Будь солнцем и светом, будь верой и белой
Тоской, что ползёт на ромашковый луг.
Отдай мне, родная, и душу и тело,
И изморозь звёзд и томление вьюг.

Все эти красоты отдай без остатка.
За дней непроглядную серость отдай.
Чтоб сердце моё озарилось догадкой,
Что это- земной, непридуманный рай.


Раздвигая густую, как тёмное масло, печаль,
Кто-то кролем плывёт и плывёт в для себя неизвестную даль.

А за ним, и надеждой и розовым светом полна,
Через зыбкие тёмные волны плывёт на буксире луна.

И сияньем и розовым дымом нежнейшим полна,
Отрицая свою невозможность, качается в море она.

Для того, чтоб хоть кто-то светил в темноте; наконец,
Чтоб дорогу обратно нашёл, заблудившись во мраке, пловец.


Я ещё подожду, я ещё подожду-
Мне не время ещё торопиться.
За собой заманю, за собой уведу.
Заскользили по солнечным спицам

Голубые огни. В голубую траву
Осыпаются сонные звёзды.
За собой позову, за собой позову,
Совершу для тебя невозможное.

Стану кротким огнём и горящей водой,
Стану алыми летними зорями.
Я тебя уведу, уведу за собой,
И к себе привяжу заговорами.

И живою водой, и дурманной травой,
Привяжу колдовскими настоями.
Я тебя уведу, уведу за собой
Самой нежной и самой покорною.

Я ещё подожду, я ещё подожду-
Мне не время ещё торопиться.
Всё равно я тебя за собой уведу.
Никуда не уйти, не укрыться.

Стану ветром степным-
И тебя догоню.
Стану в небе лучом-
И тебя догоню.
Стану в море волной-
Догоню всё равно,
Чтоб ночами холодными сниться.
Чтоб ты рядом со мной,
Чтоб ты рядом со мной,
Золотая из сказки Жар-птица.


Когда квадригами примят
Песок бушующей арены.
И честен пота аромат,
И лавра почести надменны.

И слава обрамит чело
Всех жаждавших и заслуживших.
И лёгкой маленькой пчелой,
В стеклянной выси закружившей,

Пусть будет упоенья миг,
И раздаются славословья.
И мир к стопам его поник,
Сограждане его с любовью,

Сломав тяжёлую стену
Через пролом проносят славу.
И медленно идёт ко дну,
Как всё, что не умеет плавать,

И город и его кумир
Всё в темноту, и в угасанье.
И гаснет день, как гаснет мир,
Который не нашёл призванья.


Над морем, над небом, над солнцем,
Над ветром, над песней, под богом,
Над хрупкой цыплячьей мимозой,
 Над нежной кровавой гвоздикой,
Над пышной боярскою розой,
Над жёлтым лукавым тюльпаном,
Над трав вылезающей щёткой,
Над глины сырой пластилином,
Над тучей, прижатою к морю,
Над тихим ночным разговором,
Над городом, мирно уснувшим
И видящим прежние сны.


Я потолстел. Притом изрядно.
Да, я изрядно потолстел.
Я облысел. Притом изрядно.
Да, я изрядно облысел.

Давно страдаю от запоров.
На смену им идёт понос.
Как жаль, что я умру не скоро.
И не утру знакомым нос.


Можно было и не возвращаться.
Можно было и не приходить
Продолжать беззаботно смеяться,
Продолжать безутешно любить.

И за тысячной, может, дорогой
Отыскать и тепло, и покой.
У чужих и ненужных порогов
За чужой и ненужной рекой.

Можно было поверить в удачу
И чужую Жар-птицу ловить
Можно было и как-то иначе,
Может быть.


Стекают в Лету наши годы,
Совсем как в марте ручейки
Что все элегии и оды
Перед лицом сией реки!

Река забвенья не обманет,
Она прозрачна, как стекло.
Зеркальный блеск её туманит
Харона чёрное весло.

Где все герои и поэты,
Красавицы былых времён?
Не слышно даже об эстетах-
Всё минуло, ушло, как сон.

И отражают наши лики
Все зеркала из всех времён.
Как ни печально, как ни дико-
Никто из живших не спасён.

Все переплыли реку эту
Под плач, стенания родных.
Нет жребия сильнее смерти,
Нет вовсе жребиев иных.


Среди ночей сиянья голубого,
Средь медных лун неяркого огня.
Я позабыл все отблески былого-
Они теперь не мучают меня.

Всё кануло в туманы безвозвратно,
Всё кануло во тьму и тишину
И мне теперь воспоминать приятно,
Как чьей-то чуждой были старину.


Моя любимая центурия,
Мой позолоченный штандарт.
Моя любимая центурия,
Тебе от цезаря виват.

И в громыхающих доспехах
Мне поступь мерная слышна.
И пусть везде разносит эхо
Как ты могуча и грозна.

Как ты прекрасна! Ветеранов
В боях изрублены тела.
Покрыта славою и ранами,
Полмира ты в боях прошла.

И отступали галл могучий,
И бешеный самнит, и грек.
Как гром, разящий из-за тучи,
Как колесниц военных бег,

Так ты была неудержима,
Так ты безжалостна была.
Моё в боях прославив имя,
Синонимом моим слыла.

Моя любимая центурия,
Мой позолоченный штандарт.
Моя любимая центурия,
Тебе от цезаря виват.


На каком-то чудесном подкладе
Моих снов незатейливый драп:
В пенных струях играют наяды,
Не наяды – русалки хотя б.

Там красивые ведьмы летают
Среди сонно мерцающих звёзд.
Там закаты в полнеба пылают,
И рассветы доводят до слёз.

Прямо с неба летят водопады,
Озаряя окрестную тьму.
И сирен голубые рулады
Не грозили бедой никому.

Не грозят. Только лиственным чадом
Изумляют до смерти леса.
И другой красоты мне не надо,
И другие не мне чудеса.

Просыпаться- такое несчастье!
Снов не видеть- такая беда!
Серебром оживлённым лучася,
Греет душу и плоть мне звезда.

На каком-то чудесном подкладе
Бремя ярких загадочных снов,
Где русалки поют серенады,
Будоража ленивую кровь.


Я родился в этот мир влюблённым,
Не по дням мужал, а по часам.
Что венцы терновые, что троны,
Что толпы разгорячённой гам!

Что над морем голубым ветрила,
Что над снастью нежная волна,
Что любовь твоя, коль ты любила.
И любила именно меня!

У меня в груди такая сила
- Множится она день ото дня- ,
Что все беды, подлости простил я.
Коль виновен- грешника- меня

Не судите. Не об этом речи:
Я принадлежу грядущим дням.
И, сквозь звёзды вглядываясь в вечность,
Я своей удачи не отдам.

Хоть сожгите на костре высоком,
Хоть в застенках мучайте кнутом-
Рукоположён по воле рока
Я в поэты. И поэт во всём.

Это только глупые Исавы
Продают высокую судьбу.
А у нас есть перья, пули, сабли
И одно заветное табу:

Я, навеки в этот мир влюблённый,
Следую заветам и мечтам.
Всё отдам: и славу, и корону.
Только первородства не отдам.


Вот хризантема. Хризантема.
А вот сосуд для хризантем-
Горшок цветочный. Как поэма.
Иль как поэма средь поэм.

Вот роза. Ваза вот для розы
Вот лепестки от этих роз.
Как чьи-то сбывшиеся грёзы
Иль очертанья этих грёз.

Неясный абрис. Вот пионы.
Вот распустившийся пион.
А остальные- как шпионы
Не распускаются. И в дом

Я их внесу. На белу скатерть
Поставлю прямо под торшер.
И всё. Цветов, пожалуй, хватит
Согласны, что их хватит, сэр?


Семь громов прогремело над нами,
В семь завес прошумели дожди.
Над землею дожди пробегали,
Над землею шумели дожди.

Затихали и снова стегали
Водной плетью уснувшую твердь.
А грома над землею шагали,
А грома продолжали греметь.

Разноцветная радуги дрожь
В небесах, а казалось догонят
В тёмных тучах копившийся дождь,
В старых дуплах заснувшие громы.

Картошку ещё не выкопали,
Грибы ещё собирают.
Осень. Ещё не зима


Моление о Челябинске

О боже, сей город туманов и труб
До щепки, до камня мне дорог и люб.
О боже, сей город, но всуе слова.
Он будет, как поезд в ночи, наплывать.
И он заполонит, и он вознесёт,
И он околдует, и он же спасёт
О боже, сей город, но к чёрту слова.
А мне б перед ним на колени вставать
О боже, сей город- не голос, а крик-,
Что к склонам уральским по- зверьи приник.
Он - память, он - юность и он же - любовь.
Чарует как прежде, волнует мне кровь.
Весь в копоти, гари и звездной пыли,
Его через юность свою пронесли.
К нему возвращаться, его поминать,
До смертушки самой его почитать.


Пусть, пусть, пусть
Будет так, как есть.
Грусть, грусть, грусть
У меня вот здесь

Где душа живёт,
Где горячий ток.
А душа поёт:
«Есть на свете бог».

А душа в крови,
Но нежна печаль.
Так и жить в любви,
Как велела даль.

Как и бог велел,
Приходи во сне
Я тебя жалел-
Вдруг приснишься мне.


Что-то жалкое в этих глазах,
Беззащитное в этих ресницах.
Я тебе ничего не сказал,
Я с тобой не успел и проститься.

Ты молчала, я тоже молчал
Ни мольбы и ни слова упрёка
Кто-то первым из нас разорвал,
Что родилось до срока.

Электричка, летящий перрон,
И дрожащие хрупкие плечи.
В темноту улетает вагон
И не будет нам встречи

Я шагнул в электрический свет,
Ты осталась одна, ты осталась.
С электричкой, ушедшей в рассвет,
Унеслась навсегда, затерялась.

Дальше- проще, закончен роман.
Скоротечный такой, скоротечный
С электричкой, ушедшей в туман,
Ты ушла в бесконечность.


Подал вчера на алименты
Себе беру лишь «Аргументы».

Что новенького?
Новенькое-это хорошо забытое старенькое.
А дальше- хаос, Лета, авангард.


Было плохо,
Стало ещё хуже.
При чём тут эпоха? -
Если я ей не нужен.


Где-то свадьбы играют,
Где-то пушки стреляют,
Где-то в небе плывёт паровоз.
Где-то злые душманы
Всех воруют за мани-
Моджахеды, едрёная вошь.

Нет полгода получки,
Рыщут стайками сучки
В оживлённых хоть малость местах
Мысль одна, как липучка,
Как средь синего тучка:
Денег- йок и дела мои швах.

А страна- то нищает,
Но славян защищает.
В незнакомых совсем рубежах.
Нивы, горы тощают
Мыши в норах пищают-
Но куда мне отсюда бежах?

Вот и плачу, как все, я
Всенародной плачеей.
Ну а на фиг кому плачея?
Гой еси ты, Расея,
Всё добро ты посеяла,
Не осталась уже ни … … …

Погребальные звоны,
Подьебальные стоны.
Ноги врозь в XXI-ую тьму.
К небесам вознесённая,
С бодуна или сонная? –
Я и сам с бодуна – не пойму.

Похмелися рассольчиком
Иль ширнися укольчиком
И поправь на груди автомат.
Всё не начато- кончено,
Всё в начале- но звонче бы.
- Неужели остался лишь мат?

Время слишком тяжёлое.
Да, дела невесёлые,
Хоть бравурных немало речей.
То не злато, а олово,
То не кочки, а головы,
То кровавый, как время, ручей.

Вот сижу я и думаю:
Есть ли головы умные? –
То ли благовест, то ли набат.
А в Москве- то игумены
Нам готовят изюмину.
И проглотишь, хоть рад- хоть не рад.

И под корень всё дочиста.
Нам за что эти почести? –
Лес не рубят, а щепки летят.
Ты Отчизна без отчества.
Позабыла пророчества.
Третьим Римом была говорят.

А теперь лишь покаяться
И с горы кувыркаемся,
Голым задом сверкая толпе.
Вновь здесь круг замыкается,
Богатырь просыпается.
Да впервой пропадать ли тебе?


Ну не нравится мне авангард.
Не по разуму соль авангарда
Ну, а мы, мой продвинутый брат,
В арьегарде?


И вот я вышел на заданье:
Мня бог послал писать стихи.
Но вот увидел я зад Ани.
И что же выдавил: хи-хи.

Ведь это всё же порученье,
Меж Космосом и миром связь.
Всё позабыл я, к огорченью,
С моей подружкою трясясь.

И дальше, дальше шёл по миру.
И видел мира красоту.
Потом зашёл в свою квартиру,
Навёл в квартире чистоту.

Прибил два гвоздика и плинтус
По месту стыка оторвал-
Потом прибью; какой я свинтус-
Ведь я красот не описал:

Все эти камни, эти воды,
Траву, два чахлых деревца.
А, может, я- не глаз народа,
Тем более, не глас народа
А что? – подумал я в сердцах

Быть может, стих- не порученье,
Ты- не разведчик, не связной.
А что?- всего лишь приключенье,
Для златоустов развлеченье,
Интрижка в пошлый выходной.


Сжёг стихи свои поэт-
Уходя, гасите свет.

Под пологом весны бродячей
Среди сомнений кривизны.
Там тополь есть прямоходящий.
Ушёл от матушки- сосны.

Та тянет ветви, всё прощает.
И всё тоскует о былом.
Последний белый снег летает
В пространстве диком, удалом.

И, свет смещая полосами
И размывая божий день,
Летит вослед за голосами
Моя непризнанная тень.

По лапидарности скучая,
Высокой песни восхотев,
Летит к востоку птичья стая
В лазури гаснущая дев.


Десантники прыгают с четвёртого этажа,
Солнце крутит ежедневное сальто-мортале.
А у трав и деревьев уходит в пятки душа,
Если она у них есть- как мы бы сказали,

Если б у нас было желание говорить,
Помнящих о горе, разрешившейся мышью
Губами трав шепча пересохшими: «Пить»,
Природа мается в зной с одной- единственной мыслью.

Когда это кончится? Извечен круговорот,
Банальна радость, тем более смерть банальна.
И нужен ей, в сущности, какой-нибудь приворот,
Прививка к жизни. Нерадостна, непечальна,

Взметая к небу, как пыль, скворцов щебетню,
Ломая льдины, как вафли, в весеннем экстазе.
Она мудра. «Догоню, догоню»-
Лепечет ветер звезде, хотя не догнал ни разу.

Не жаль десантников, ломающих ноги вотще-
Все они- отличники боевой подготовки.
А всего остального не жаль вообще-
У флоры и фауны законы страшней уголовки:

Прав сильнейший, а всякий другой- не прав.
И в лучшем случае светит жизнь в качестве атавизма.
Но маются губы бледных, желтеющих трав
И каждой клеточкой тянутся, тянутся к жизни.


Твои карие глаза
Вдаль по озеру скользят.

Твой вишнёво-яркий рот
В синеве небес плывёт.

Твои губы- жемчуга
Замела давно пурга.

Твоя гибкая рука
Машет мне: пока! пока!

Уплывая по реке.
И я мучаюсь в тоске.


Опять приходит к нам зима,
Что есть не здорово весьма.


Мотылёк, мотылёк,
Точно белый цветок,
Распустил лепестки
В середине зимы

И холодным огнём
Весь небес окоём
Затопила зима,
И ты сходишь с ума.

И уносит метель
- Ты же мнишь, что апрель-,
Как снежинку тебя,
Но ты гибнешь, любя.

Точно света струя,
Эта вера твоя.
В светлый солнечный май.
Умирай, умирай

Не печаль на устах-
Ты у счастья в гостях.
Гибель рядом, ну что ж:
Ты своё ведь возьмёшь.

Жизнь цветка коротка-
Счастья короток век.
И, как синь облака,
Завалил тебя снег.


Чем-нибудь да заплатим за хамство.
Обязательно. Чем-нибудь.
Мне из странствий да в новое странствие:
То ль земной, то ль небесный мне путь.

Я плачу золотою валютой.
Не скажу, что несметна казна.
Наплевать. Для того ведь и утро,
Чтоб в полнеба горела вина.

Чтоб, оплёванный и недалёкий,
Всё равно ушагал далеко
По каким-то несбывшимся строкам,
Утончённей, чем шифр рококо.


Слово- не воробей, не птица
И, вообще, не синица.

Метафорой мир толкаю,
Как будто поэзия- ралли.
Ведь я- не дурак, понимаю:
Развитие идёт по спирали.

Но видим мы только прямую,
Где белая пыль да Эол.
Да девочку глухонемую,
Которую я произвёл

В принцессы, но жесты и знаки
Пора менять на слова.
И сверху все Зодиаки
Мне шепчут: «Ну, ты- голова»

И девочку эту немую
И глухо- за руку повёл.
Я в мире всё зарифмую.
Ты веришь хоть в это Эол?

И всё не пустая затея:
Она цветёт, как пион.
И я оживил Галатею,
Как новый Пигмалион.

Теперь хрустальные своды
Дробит золотая вода.
И ночь разьедает, как сода,
Всё светлое и без следа.

Исчезнут во мраке и кущи
Когда-то зелёных лесов,
И облак по небу бегущий.
Средь всех часовых поясов

Воздам похвалу пространству,
Что льётся потоком миль.
Учёный- физик в прострации,
Но я и его умыл.

И вот, выходя в дорогу
И веря в конец пути,
Я знаю: метафор- много,
Но как мне свою найти?

Ведь миг попирает вечность.
А вечность- не тот же ли миг?
Поэт подпирает млечность.
И этим лишь он и велик.


А после смерти слава слаще.
Как поздне яблоко она-
В ней чувств избыточных, горячих
Совсем нам мера не дана.

Она – строга, она – печальна,
Она – возвышенна всегда.
Себе лишь равен стих опальный,
Пробившийся через года,

Как сквозь асфальт травы былинка-
Раздроблен зеленью асфальт.
И в этом мрачном поединке
В последнем соло льётся альт.

И говорим себе мы с грустью:
Здесь нет докучной мишуры.
Осталась чистота искусства,
Осталось таинство игры.


А Карфаген не должен пасть.
Не должен милый принц жениться.
Он должен горевать и клясть-
Журавль ведь выше, чем синица.

Вода должна струиться, течь,
А лёд- синоптика оплошность.
Рубить железо должен меч,
Что под железом- тоже можно.

Должна ладья по ветру плыть.
И раздувать свой белый парус.
Красотка ветреною слыть-
Быть ветреной хотя бы малость.

Должно нам пламя руки жечь,
Любовь же- обжигает губы.
Над алебастром нежным плеч
Должны довлеть похода трубы.

Так пусть же славится война-
Ребят невыросших игрушка.
Всегда ведь рядом тишина
И голос промолчавшей пушки.

Зима- затем она зима.
Что за зимою- голос лета.
Рассветной сини терема
Ночными звёздами воспеты.

И не лаская чьих-то рук
Прожить на свете всё же можно.
Есть слово «враг», есть слово «друг»,
Ещё есть слово «невозможно».

Ещё есть слово «никогда»-
Приходят к нам слова какие!
И есть рассветная звезда,
Что тает в солнечной стихии.


Колебания небу
И душе вопреки.
Всё, чем был я и не был.
Не чурался руки

Вражьей, друга тем паче
Я всегда находил
И не требовал сдачи:
Хризолит и берилл.

И у аквамарина
Тишины я просил.
И путями любыми
В Поднебесье спешил.

Ошивался у самой
Широчайшей тоски.
И с рекою упрямой
Мановеньем руки

Управлялся. Лишь звёздам
Свой докладывал путь.
И не прятал я слёзы
И на женскую грудь

Упадая, хмелел я
От любви без вина.
Выше синего неба
Мне когда-то одна

Стала- или не стала
Я и сам не пойму.
Лишь молочность опала,
Изумруда волну

Почитая, смелел я
И, смелея, не пел:
И какое мне дело,
Если что не успел.

Останавливал взглядом
Птицу в небе, звезду.
И одну лишь награду
Почитал на роду.

И остались мне вёсны
И осенние дни.
И осталось мне просо,
Маков ярких огни.

И осталось мне лето,
Первоцвет, огнецвет.
И до самой до смерти
Сладу господу нет

И со мною и с силой
Огнецветной моей,
Меня зори вспоили,
Синеоких коней

Мне Россия седлала,
Каждый тополь мне- кмет.
Бирюзы и опала
Чище камушка нет.


Любовь- во благо и печаль- во благо,
Тревожной криптограммой- Орион.
И терпит всё безропотно бумага,
Любой дурацкой мысли в унисон.

И радуется вешнему покою
Эрозией обьятая земля.
И есть ли для неё словарь толковый?
Что скажет лепесток календаря?

Печальный вижу сон. Все сны печальны,
По сути. Лишь кусочек бытия,
Задуманный иным первоначально,
И, что-то несвершенное тая,

Ласкает нас неведомою негой.
Мы перед ним безропотны, тихи.
И ни о чём не скажет сонник снега.
И эти- ни о чём, по случаю- стихи.


Семена твоих взглядов в благодатную почву ложатся,
Прорастает из них сомнение: почему?
Ну, что ж, во всяком случае рано стреляться,
Но поздно уже оставаться всегда одному.

И твой локон, русый и милый, качается прямо в сердце,
Задевая его каждым своим завитком.
Так зачем сомневаться: во благо ли встреча
И смотреть на тебя, минуя взгляды, тайком.

Прорастает во мне желание встречи
И разная ей подобная чепуха.
И тает, и тает во мне недоверия глетчер,
И мои к твоим стремятся уже облака.

И сердце уже изранено каждым взглядом,
Щупают взгляды небо с тоской: спасения нет.
И, как маленький ребёнок, жмурясь, шепчу я: «Не надо»,
Но сладкая боль пронзает мне сердце в ответ.


Над верою моей рождается печаль:
Как втиснуть в узкий день огромность мира?
Скорей, скорее в ночь, беспечный мой, отчаль
И не купись на ангельскую лиру!

Скорей, скорей огонь возьми в свою ладонь,
И оживляй его своим дыханьем.
Забудь, что было днём, забудь, что было днём-
Не выше ли его ночная тайна?

Над городом моим в небесных тростниках
Летит луна, как огненная цапля.
И звёзды, как пунктир ночного дневника-
Средь темноты мерцающие капли

Не нанеси урон дневному рубежу,
Не вспоминай про день, его заботы.
Я никому про ночь, клянусь, не расскажу-
Фантазии немеркнущие соты.


Кредо твоих фиаловых губ-
Дорог и люб.
Кредо твоих распахнутых рук-
Счастия круг.
Кредо твоих сияющих глаз-
Только сейчас.
Кредо твоих агатовых ног-
Вот он- мой бог.
Там он таинственно чудный цветок-
Нежен и строг.
Не сожалея! – вся хороша!-
Жаждет душа.
Сердце бушует, как в мае метель-
Милая, верь.
Неба дороги, земные пути-
Вместе летим.
Будет прекрасен этот полёт-
Солнце встаёт.
Солнце огромное плещет в груди-
Милая, жди.
Каждому стуку наших сердец-
Звёздный венец.
И, поверяя счастьем свой путь,
Милая, будь.


В огне Бахчисарайского фонтана,
В сиянии приметно озорном.
Начало моего небывшего дивана,
Конец повествованья о былом.

И плачет ветер судорогой ночи,
Целует нам колени тишина.
Фонтан лопочет. А о чём лопочет?
Не всё ль равно? Его ли в том вина?
...

Мера длины поглощается мерою света,
Центнера три забот висят на моих плечах
Ночь на день налагает своё безупречное вето,
Частично день идёт кое-где, при свечах.

Все мадонны, взрослея, уходят в путаны,
Все путаны, в конечном итоге, вершат повсеместно мораль.
Все декабри, январи, феврали хрустят под ногами,
Но даже этого грешного хруста не жаль.

О господи, в чём виноваты мы все пред тобою?
И какова сентенции этой мораль?
Неужто всё небо в апрелях во всех голубое.
И сердце сжимает в любом из мартов печаль?

Да, вы правы: мы все потихоньку доходим до ручки.
Под тяжестью всех уколов, насмешек, обид.
Между добром и злом не яственна очень разлучка.
Эта тончайшая грань и есть и совесть, и стыд.

Но всё равно потихоньку мужают все вёсны,
Все феврали проползают сквозь щелочки в март.
И не поймёшь: не то рано, ещё, не то уже поздно.
И по ветру летит колода разбитая карт

Не то растаявших дней, сифонящих острой жалью,
Не то несбывшихся, канувших в Лету потерь.
И застит не суета сует- суета обычная- дали,
В которые верить приходится даже теперь.

Потом тем более. Дней позвонки считая,
Вправляя их и слушая радостный хруст.
И не то живя, и не то не живя- обитая,
Помня лишь то, что когда-то тебя наизусть

Заставили помнить: присягу, что должен дневальный
И что не должен дежурный по роте, тем паче начкар1.
И в груде пёстрой событий этих обвальных
Зияют, как вспышка, бемоль, диез и бекар.


1 – начальник караула


Приёмыш моего сознанья,
Стучащий в барабаны немоты,
Опять твердит: немыслимо страданье,
Не опускайся с этой высоты.

Но под рукой песок шершав и влажен,
Перед глазами пасмурен закат.
И ветер синий нежен и протяжен,
Как голоса приснившихся девчат.


Всадник, куда летит твой конь?
В огонь летит, в самый огонь.
Ветер, куда несёшь облака?
Дорога моя далека.
Песня, куда устремляешь взор?
От синих морей и до синих гор.


Печаль моя, как бедуинка,
На белом едет дромадере.
С бурнуса белого пылинки
Сдувает горе.

И плачу я и мне не снится
Ни серенада, ни фанданго.
Лишь пыль фонтанами вихрится
Под звуки танго.

И умирая- воскресая
Забыть я ничего не в силе
В прозрачном и горячем мае
Моя могила
Меня любили


Августовские любовники лежат, пересыпаны хмелем,
Перевиты цветами,
Полные той тяжестью наслаждения,
Которая даётся лишь зрелой страсти.
Они слышат щебет звёзд,
Крики ветра, паденье яблок,
Их мирозданье полно с краями,
Как чан с бродящей насыщенной брагой.
Они ощущают запахи ветра,
Стрелы, дождей, сырое дыханье туманов.
Августовские любовники лежат,
Уткнувшись плечом в плечо,
Ощущая свою наготу
И наготу юного сильного мира,
Чьей частицей, в общем-то, они и являются
И у них странные желания появляются:
Увидеть Марс, походить по Луне
А как там на дне морском?
И много вопросов о разном другом.
Им можно: они- августовские любовники.


Они посмотрели друг на друга,
Встретились глазами,
Но из этого ничего не получилось.


Ты где-то живёшь, Виолетта,
В сиянье полуночных звёзд.
В душе твоей- вечное лето
И запахи роз.

В ней много веселья и пенья,
В ней много лазури, весны.
Хоть есть в ней печали, сомненья,
Но всё ж не довлеют они.

Распахнута всякому свету,
Подвластна любому теплу.
И самому лёгкому ветру,
Ты носом прижмёшься к стеклу.

И будешь смотреть на дорогу,
Выискивать мой силуэт.
И нежности дымкой нестрогой
Лицо твоё радость зальёт.