Сборник стихотворений 24

Марат Капашев Поэт
Ветер ставнею стучит,
Вой метели, рёв метели.
Для меня ты - меч и щит
И напевы колыбельной.

Блики света на стене
От стреляющей печурки.
Замаячили в окне
Тени и колю я чурки.

И кладу их в штабелёк
И шепчу, что наболело.
А тебе и невдомёк
А не то бы прилетела.

Вой метели за окном,
Оборвало ставень ветром.
А в избе светло как днём:
Знаю, что ты есть на свете.

Потому что печь трещит-
Вьюга просится в покои,
Как собака, и ворчит,
Вопрошая нас с тоскою:

«А нельзя ли мне в уют.
И пожать огню ладони».
«Помолчи: тебя не ждут,
А меня никто не тронет

Потому что держит путь
За завесой снеговою
Та, которую и ждут
И которой дверь  откроют».


Летящие по небу шпили,
Распластанный в небе собор,
Гудящие автомобили,
Лощеной толпы разговор:

«О Рашен … Россия… Россия
О Рашен… Россия … О Русь!
Как девка, что вышла впервые
К сватам. Объяснить не берусь,

Где сердце твоё. А в соборах
Угасли уж колокола
Вновь божии храмы в разоре.
Ты с кем эти годы жила,

Что выцвели фрески и краски,
Загажен алтарь и притвор.
И, как чужеземная сказка,
Толпы неродной разговор.

Пусть щёлкают фотозатворы,
И пусть иностранец кричит:
« О Рашен!» Но русское горе,
Оно ведь от века молчит.

Как будто на речке Непрядве,
Срубила тебя татарва.
Как будто без солнца, без радуг,
И мысли тусклы, и слова.

Когда ж первозданной красою
Заблещут твои купола,
Малиновых звонов игрою
Душа насладится дотла, -

Не знаю. Автобусов морды
Хохочут спесиво в лицо.
Летят указатели с гордым:
Маршрут «Золотое кольцо».


Вы хотите заставить верить
В вашу вонючую политику,
Хотите доказать, что кворум
Важнее простого счастья.
К чёрту! Пойдём в луга
И нарвём ромашек,
Будем плести венки.
И водить хороводы.
И в самом деле:
Не стоит переживать,
Если декрет 2047-ой
По поводу моржей на Чукотке,
Их бедственного положения,
Был отклонён.
К тому же ведь есть надежда.
На то, что примут его
Хоть в чтении во втором,
Но всё-таки примут,
Так что не переживайте,
Товарищи- господа
Не  всё так плохо,
Как кажется оппозиции
И не кажется
Правящему большинству.


В чём смысл профессии строитель?
Начало самое начал.
Любой герой, любой воитель
До срока в доме созревал.

А дом - он был всему основой.
Зачатья, ссоры - все в дому.
И создавался он с любовью,
Чтоб всё по ладу и уму.

Добавлю, что и бог - строитель,
В шесть дней поставил этот мир.
И может, вымолвил: «Живите.
И страдный труд, и бранный пир-

Всё начинается отсюда
От хижин или от хором».
Я большего не знаю чуда,
Чем свой родимый, отчий дом.


Одичавшие кони
Уносят в галоп.
Не достанет погоня.
Только поверх голов

Добродушные пули
Безобидно трещат.
Ну чего же взгрустнули,
Что же рыщет ваш взгляд?

Ведь они - только вслед,
Ведь они – наугад.
Это лёгкая смерть,
Ах, пардон, виноват!

Аксельбант на плече,
Точно шарф золотой,
Точно наперечёт.
Мимо нет ни одной

Безобидные пули
Догоняют друзей.
Ну чего же взгрустнули,
Ну давай же скорей.

Слева- лес, справа- лес.
Никуда не свернуть
Точно наперерез,
Не дают и дохнуть

Всё снега да снега,
И деревья в снегу,
Что поделать- тайга,
Я уйти не могу.

Догоняет меня,
Точно птичка, свистя,
Убивает коня,
Расстаюсь, не грустя.

Конь мой верный, мой конь,
Ты опять за меня.
Не уйти одвуконь-
Нет второго коня.

Точно так же скажу, -
Нет второго меня.
И со смертью схожусь,
Не любя, не кляня.

Наша честь, наша смерть,
Точно в бездну  полёт.
Только надо суметь,
Чтоб не наоборот.

Ворожи на себя,
А она на друзей.
Ворожи на себя,
Не на верных коней.

Синеокий мой конь
С рыжей чёлкой своей,
Не уйти одвуконь,
Не хватает коней.

Это время - не пули,
Это сам виноват.
Никого не надули,
Это годы визжат.

Плющат наши тела,
Плющат наших коней.
Что ж, такие дела,
Смерти это видней.


Трубач, играй зарю,
Трубач, труби поход
У смерти на краю,
В черте горящих вод.

Расхечлить знамена
И пушки зарядить.
Война, война, война.
Нам некогда годить.

Прости меня, жена,
Прости, любимый край.
Что сделаешь- война.
Трубач, поход играй.

Пусть барабана дробь
Крепит чеканный шаг.
Красиво вздёрнув бровь,
В прелюдии атак

Идёт наш капитан,
На кортике рука.
Грохочет барабан
О славе на века.

И мушка ищет цель,
Она её найдёт.
Пред цепью офицер,
Ведь он её ведёт.

И вялая заря
По белизне лосин.
И всё, что будет- зря,
Конец всегда один.

Картечь развалит цепь,
И рухнет капитан.
И покачнётся твердь,
К бледнеющим устам

Слетятся имена
Его былых подруг.
Прости меня, жена,
Я скинул жизни вьюк.

Поэтому могу
Сказать другой: «Прости».
Последнему врагу
Грехи все отпустить.

Сегодня я сражён-
Все жребии равны-
Ни званий, ни имён,
Ни славы у войны.

Тверда её рука,
В крови её звезда.
Пред знаменем полка
Душа моя чиста.

И ангелы трубят
Последнюю зарю.
Спокойно спи, солдат,
Покой тебе дарю,

Теперь ни сухарей,
Ни спирта, ни рубах.
Теперь судьба добрей
И милосердней враг.

Трубач, труби отбой.
Увы! Трубач убит,
Полоской голубой
К земле покой пришит.

И в списках нет его.
Со всех довольствий снят.
И что нам до того,
Чему он нынче рад.

Знамёна шелестят
И на маневрах полк.
Спокойно спи, солдат,
Твой барабан умолк.

Другим сыграл трубач
Поход или отбой.
И твой солдатский плащ,
Как нимб над головой.

И каптенармус спирт
Другому. И другой,
Покуда не убит,
То всё-таки живой.

Со скаткой - по жаре.
В атаку со штыком.
А стяг горит зарей
И реет над полком.


Губы любимой трепетней, чем губы коня,
Глаза любимой пугливей, чем очи коня.
Имя любимой катится, как бубенчик, звеня.
Но что моя любимая одна, без меня?

Это как ветер без последней стрехи.
Это как без обонянья Шанель № 5 духи.
Это как песня без ушей и без уст.
Без меня для моей любимой мир этот пуст.

Так пусть же ветры поют во славу мою.
Так пусть же реки текут во славу мою.
Так пусть же горы встают во славу мою.
Ибо что без меня любимая? – говорю.

Это как гладь океана, но без волны
Это как звуки достана, но без струны.
Это как на взводе лопающаяся струна
Ибо что моя любимая без меня?

Так пусть же гордятся птицы лишь мной одним,
Февральская вьюга струится дыханьем моим.
И маем разнеженным разольются мои соловьи.
Ибо что моя любимая без моей любви?

Я - пасынок неба, глашатай своей судьбы
Я - памятью древней, огнём посреди травы
Я - солнцем по небу, во всех души тайниках,
Ибо держит мои стопы земля на своих руках

Ибо целует ветер мои глаза,
Ибо синего цвета небесный казан,
Именуемый небом, ликует, от мысли звеня,
Ибо что это небо и эта земля без меня.

Я  - ведь частица от прошлых и нынешних дней.
Я - слеза на мира ресницах, сказать верней,
Я - сам этот мир, его дыханье, глаза
Я – его при рожденьи купил и в этом мне отказать нельзя.

Но небо от неба, земля от земли-
моя любимая.
Но песня от песни, как гром, грохочет вдали-
Моя любимая.
Любя меня – обожайте того,
Кто мною любим,
От дыханья ветра,
От дыханья солнца таим

Этот цветок средь цветов
И пестиком, и лепестком.
Ибо это - любовь
В понимании никаком.

Это - ничто, ибо это- всё.
И катится, и катится колесо
Жизни, судеб, своим ароматом маня,
Полном цветов, полном грехов и огня,

Полном дождей, листопадов и тёмных ночей-
Имя любимой - звенящий во тьме ручей-
Полном маков и розовых лепестков,
Полном знаков и каждый из них таков:

Каждый живущий - да будет этому рад,
Почкой встающий – пусть опадёт в листопад.
С ветром пришедший – уйдёт за ветром вослед.
Больше, чем вечность - крыльев бабочки свет.

В пестроцветущем, жарком костре бытия.
Богом отпущена жизнь и её, и моя.
Пусть же растает облаком средь облаков
Тот, кто мечтает- тот  и найдёт любовь.

Тем же, кто верит, - по вере воздастся им.
Настежь все двери, всё улетает, как дым.
Всё исчезает, тает, как эхо, вдали
Ибо что это небо без земной любви.


NOSTALGIE
В этом городе ходят трамваи,
В этом городе ездят в метро.
В этом городе ты пребываешь,
Поживая квасок и ситро.


Душа и рада, и не рада
Шипучей пене лимонада.


Чтоб горе не вошло в твой дом,
Всегда носи с тобой кондом.


Какой восторженная существо!


Я – без любви проживу,
Я - без жены проживу,
Я – без детей проживу.
Но как мне прожить без газет?

Ешь баурсаки, жуй бесбармак.
День твой последний приходит казах.


«Бух»,- сказал главбух.


Любовь, конечно, не картошка.
И ты люби меня немножко.


Он живёт в своей блочной трущобе.
Коротает земной свой век.
Между книг и картин. Незлобен,
Что не слишком уж часто в наш век.

Вечерами гуляя с собакой,
Он часами глядит на луну.
И на звезды. Обычен - не так ли?
И, конечно, любил не одну.

Но остался один он, как в небе
В этот час полуночный луна,
И ни с кем не преломит он хлеба,
И ни с кем он не выпьет вина

Помогите ему! Пропадает…
Пропадет! Помогите ему.
Усмехнётесь: и это бывает,
Что не нужен совсем никому.

Степень малая кандидата-
Невеликий уж, в общем, почёт.
Скромен, честен, умён и опрятен
В лыко - даже когда и соврёт.

Но один он, один он, один он.
В целом свете огромном один!
Любит книги читать на латыни.
Представляете: знает латынь!

И ещё кое-что он умеет.
Только кроху не может чудак:
Своё сердце никак не согреет,
Не согреет себя он никак.

Помогите ему, помогите-
Вам за это воздастся не раз.
Отыщите его, отыщите.
Не потом отыщите- сейчас.

И скажите ему: «Человече,
Мир и счастие дому сему».
И найдите и слово для встречи,
И вина и тепла. Одному-

Что песчинке, молекуле малой.
Среди прочих молекул- людей.
Подавляя печаль и усталость,
Он умрёт, он погибнет скорей,

Но признается вряд ли. Часами
Он один под багровой луной.
Пропадает в толпе между нами.
И тяжёлой густой тишиной.

Обрываясь, скользя, упадая.
В немоте средь людской суеты,
Безутешно и горько мечтая,
И смеясь  над бессильем мечты.


Светская хроника №- го колхоза.

Ладони отмыв от тавота,
Садится колхозник в «Тойоту».

Доярка, как крови принцесса,
На дойку летит в «мерседесе»

Главбух - канцелярская крыса-,
Как герцог влюбился в маркизу.

А скотник убит на дуэли.
Коровы все осиротели.



Ехали боги в трамвае.
Сидя надменно Перуны,
Зевсы, а Ника - я знаю-
Где- то сошла в Камеруне.

Спали Афины Паллады,
В воздухе нимфы плескались.
Сет выводил серенады
Носом, а джинны смеялись.

С крыльями мальчик лукавый
Стрелами сыпал в прохожих.
Тихого скромного нрава
Были Камены пригожи.

Что же касается Тора,
Все разбегалися в страхе.
Вспыхнули синие шторы,
Чтобы рассыпаться прахом.

Рушились зданья от взгляда-
Взгляд, как лихой пулемётчик
Толпы  косил, но от зада
Не отрывался наводчик

Геры - румянилась кожа,
С тела ползла лоскутами.
И рассердилася всё же
Зевса супруга и, камень

Бросили словно раздора,
Вдруг началась потасовка.
Прежде, чем выбросить Тора,
Бороду выдрали ловко.

Бились кентавры, сатиры,
Дрались титаны, лапифы.
Трус становился задирой,
Стать чтоб легендою, мифом.

Доблесть свою показали
Римляне, персы и греки.
А скандинавы бежали,
Точно от мести абреки.

Всё же трамвай развалился,
Грудою стал он железа.
Только Меркурий не бился,
Был потому что тверезым.

Перстни собрал золотые,
Нимбы святых, диадемы,
Стрелы из молний литые,
Утварь былого Эдема.

Слава не вечна, добыча
Всё же прочней мародёра.
Этот старинный обычай-
Главный исток волонтёров.

Вот и вербуются толпы
Алчных в войска, маркитанты
Всем заправляют, но сопли
Слов, золотых аксельбантов

Головы кружат поэтам-
Все ведь внимают Гомеру,
Думая вряд ли о смерти,
Вряд ли включая в потери

То ли себя, то ли сына,
То ли жену, то ли тёщу-
Умные славят наивных,
Мудро считая, что проще

Всё ж в стороне оставаться,
Толпы готовя к убою.
Вписаны смертники в святцы,
Злости полны с перепою.


Если вставить пистон удаётся,
Через раз, через два, через три,
Лишь в заборе сучок остаётся
С недоказанной дыркой внутри

Если время ломает и крутит
И всегда не на месте душа,
Всё же кто-то, наверное, кутит,
Входит в спальню к любимой дрожа

Значит, есть ощущение дрейва
Из неведомых мест в никуда.
Пусть тебя не коснутся ни слава,
Ни забвенья при жизни вода.

Пусть засыплют гремящие камни
Твоей жизни былой пустоту.
Бьётся то ли звезда под руками,
Точно птица, стремясь в высоту.

То ли жаждут на миг хоть забыться
В смерть ушедшие как покурить.
Остаются терпенье и песня
И глоточек любви, может быть


Эта сучка Красуева
Ну кому, ну кому ни давала!
Понимали игру её,
Второпях - второпях! – обнимали.

И топили свои наконечники
В её щели, широкой и сладкой
И шумела, как ветер в скворечнике,
Похоть в буйном и ярком припадке.

Как она выгибаться умела,
Как свои бесконечные ноги
Возносила на плечи, как млела,
Чтобы брызнула сладость в итоге.

Маникюром царапая спины,
По- кошачьи мурлыкала нежно.
Как она улыбалась, скотина,
Провожая потом безмятежно.

Как головкою крошечной после,
Когда шла по посёлку, качала-
Сквозь штанины вылазили гвозди
У прохожих, но слюни сначала

Всё же капали- бабы ругались,
За своих  мужиков беспокоясь.
И мерцала то ль жалость, то ль зависть
В их глазах- бесконечное то есть.

Да, свобода всегда бесконечна.
Даже в похоти, даже в страданье.
И в глазах даже первого встречного
У Красуевой есть оправданье.


Сломаешь целку, да ещё не одну,
Когда твою не докажут вину.
И райских гурий полна кровать,
Но есть ли гарантия, что это- не ****ь.

Там райских Мичуриных
Сгибают ветви плоды.
Когда окочуришься,
Быть может, их есть будешь ты.

Там сладких мелодий
Полна у любого гортань.
Всё сходится вроде,
Но жизни мне нравится дрянь.

Пусть пьяной и нищей
Порою она предстаёт
Я б выбрал из тыщи
Лишь то, что меня не ждёт-

Уже существует,
Сгибает меня в три дуги.
Целую листву я
Зелёной весенней пурги.


За последнею самой чертою,
За последнею самой чертой
Покачнутся ли сердца устои
И рассудка гранитный устой?

Пенье ангельских лир не услышит
В рассиявшейся бездне душа,
Тише, тише, всё тише и тише
Недопетою грустью дыша.


Я забуду, забуду про всё.
Ничего, ничего не забуду.
Прорастёт васильком средь овсов
Грусть моя- неизжитое чудо.

А по сини плывут облака,
Белоснежны, как наши надежды.
Отражает их то ли река,
То ли то, что случилося прежде.


О, счастливы Гомер и Еврипид:
Тогда не знали, что такое СПИД.


Я искал покой среди рощ.
В тростниках у большой реки.
Но остался во мне только дождь,
Вызывающий приступ тоски.

В набегавших лазурных волнах
Видел алчную пасть крокодила,
Но душа забыла про страх
И покой реки возлюбила.

Этот огненный жидкий зной,
Что окутывал стройные пальмы.
Оставался весь день со мной
И сбегались гиены стаями,

Чтобы терзать подарок льва-
Полусожранный труп антилопы.
И качалась небес синева
Посреди белооблачных хлопьев.

И вопила стая гиен,
Восхваляя царя животных.
Но ведь высший есть сюзерен,
Шлющий смерть из стволов коротких.

Будет вспышка и грянет гром,
Под лопатку пуля ударит.
Лишь бежит носорог напролом,
Всех ногами топчет и давит.

Расступайся честной народ,
Даже лев – уступи дорогу.
Даже если сафари идёт-
Никогда носорога не трогай.

В знойном небе кружат орлы,
И в саванне пасутся жирафы.
Носорог летит, как болид,
Подминая кусты и травы.

И опять воцаряется тишь-
Лишь нестойкая тень покоя.
Только ты напрасно грустишь
И мечтаешь над синей рекою.

Будет солнце и будет дождь,
Вечно небо и вечна саванна
Так забудь про сомненья и ложь-
Ведь природа не знает обмана.


Ах, донна Моралес
Каноны морали
Писаны верно- увы! – не для Вас
Ах, донна Моралес
Но, впрочем, едва ли
Отыщете пару прекраснее глаз.


Там, где клонится день на ущерб,
Иль восходит пьянящее солнце,
Меж склонённых изогнутых верб
Золотистое пламя пасётся.

Охватив розоватую гладь,
И блистая на гребнях волны,
И настроив на благостный лад,
Канет в омут лесной тишины.

Осязая на кончиках перьев,
Преврати в соловьиную трель.
Только глаз удивлённых не делай,
Розопёрстый  насмешник апрель.

Соловьиные эти рулады
Я прошу: сохрани про запас.
Только глаз удивлённых не надо-
Это верный и точный компа;c.

И оно уведёт по тропинке,
И оно заведёт в глухомань
Пусть неяркой немаркой сарпинкой
Станет неба рассветная рань.

Все тревоги и все передряги
Отпусти за изгибом тропы.
Пусть насмешник и праведный скряга-
Луч рассветный – тебя окропит.

И пойдёшь, исцелясь и окрепнув,
Принимая как должное свет.
А апрель, и вихраст и растрепан,
Начинает обычный свой трёп.

И подслушай журчание листьев,
Бормотанье лесного ручья.
И с какою-то праведной грустью
Сунь мне руку - мол, мир и ничья.

И на донышке самом заката
Остаётся тягучая лень.
Это славно и честно, ребята,
Что не зря проворонили день.

Отпущаем и ныне, и присно
Миллион нерождённых грехов.
Пусть тягучей и клейкой ириской
День стекает к подножию мхов.

И свеченье невольной улыбки
Озаряет мальчишеский лик.
Это вовсе не было ошибкой,
Это было не грубо, старик.

Это чисто - и тем уже свято,
Это светло – и тем уже рай.
Только всё это – было, ребята,
И пролилось, как день через край.


Так ли, этак ли, с горя, с печали ли,
Но однажды привиделось мне:
Я иду безнадёжно отчаянный
И качаюсь как будто во сне,

По железному обручу глобуса
К медной шишке- на Северный Полюс.
И сюжетом нелепого опуса-
В каскадёры как будто бы пробуюсь.

С дирижабля следящий Рязанов,
Пароходом плывущий Гайдай.
А на плёнке плывущие заново
Кинокадры. Поди, угадай:

Где - удача, а где – неудача.
А забава - она не для всех.
Под рубашкой ознобом кусачим
И тревогой, упрятанной в смех,

Раскачнулся большой и великий
В горбах волн Мировой океан.
По команде я падаю с криком,
Но в движеньях таится изьян.

Вновь вхожу я с застывшей улыбкой
В светло- синюю толщу воды
А  Гайдай недоволен ошибкой
А Рязанов кричит: «Повторить!»

И опять, балансируя телом,
Жду команды. Хоть плачь, хоть рыдай!
«До чего каскадёр неумелый»,-
Улыбнулся весёлый Гайдай.

Я прошёл над экватором жарким,
Я купался в воде ледяной.
Только миг Михаилом Боярским,
А точнее - актёрской спиной

Я мелькнул у тебя на экране,
В кинофильме, снискавшем успех.
Рукоплещут далёкие Канны.
Я ж … болею теперь без помех.

Простудился в высоких широтах.
Что же делать: такая работа
Что же делать: работа такая.
Каскадёра ничто не пугает.


Дом Цветов, наверное, в Долине Цветущих Роз?
Из сиреневых туч, наверное, льются чернила?-
Что небо хочет сказать земле?


О, хмель молодого вина!
О, свежесть дождя и ветра!
Молчанье глазастых звёзд
На чёрном бархате ночи.
О, смуглость твоих коленей,
Волна блестящих волос
Засыпала мне лицо.
Лилейная кожа твоя
Осыпана блёстками света-
Лучи встающего солнца
Коснулись твоей наготы.
В изгибе моей руки
Уснула твоя головка,
Тяжёлые веки укрыли
Очей нестерпимую синь-
Осколки вчерашнего неба.
Надуты шторы, как парус,
Струей прилетевшего ветра.
Вплывает в тихое утро
Наш тихий и старый дом.
И гулкие ветви деревьев,
В другие часы молчащих,
Спугнули ночную темень,
Стучатся в твоё окно.
О, свежесть и ярость красок!
О, хмель молодого вина!
О, Мигель - Пинта дель, Мондо,
Моя молодая жена!
В твоих уснувших глазах
Таится новое небо.
Проснись же скорее, родная,
Впусти этот новый день.
О, гулкие ветви сада!
О, свежесть и ярость красок!
Размерные звуки танго-
По крыше стучащий дождь,
Приснившийся нам на рассвете.


Хрусталь струится в ржавых желобах,
В звенящих нежно трубах водосточных.
И бабочек- летуний милых- прах
Разбрасывает ветр поодиночке.

По воздуху, струящему тепло,
По нежному, струящему прохладу,
По воздуху и шепчет: «Всё прошло»
И, слава богу, ничего не надо.

И всё вернётся на круги своя.
И будет боль и будет, может, сила.
Всё отдавать, ни капли не тая,
Всё сделать так, как ты меня просила.

И босиком по тёплому песку
Пройти к реке, в спокойную прохладу.
Мне большего не надо на веку.
Мне - слава богу - большего не надо.


Хороший конь и добрая жена,
Клинок дамасский, меткая винтовка,
Тропа, что через пропасти ведёт
И, всё-таки, его приводит к дому-
Ещё что надо путнику от бога,
Когда он молод, весел и здоров?


Добрый человек из Сезуана,
Наш порог переступивший в месяц
Облетанья листьев на деревьях
И начала зимних холодов,
Я прошу: «Откликнись, ради бога,
И приди в невзрачный тихий дом,
Чья хозяйка позабыть не в силах
Голос твой, плетущий сеть беседы
Под дождя спокойные напевы,
И глаза, в которых отражались
Отсветы пылающих поленьев
И ещё бог- весть что отражалось.
И загадка эта беспокоит
Бедную, печальную хозяйку,
Что стоит часами на пороге-
Ожидая твоего прихода,
Добрый человек из Сезуана,
И водою тёплой из кумгана
Жаждая ступни твои омыть.


Жизнь ничему не научила,
Помимо опыта и книг.
Всё ж сердцу человека мила
Вся тяжесть кандалов, вериг.

Я - сам. И голыми руками
В огонь. Опять - я- сам, я – сам.
Я – сам. И босыми ногами
На лёд. И верить чудесам

Не свычны мы. Коль это диво
Со слов другого - стороной
И наши горести и срывы-
Всё нашей, нашей же виной.

О, как сладка ты, боль ошибок!
О, как сладка ты, боль утрат!
И всё нам внове, всё нам вдиве
И, право, сам порой не рад

Такому диву: любопытство,
Желанье трогать самому.
Порою даже и бесстыдство.
И только богу одному

Понятно: люди - всё ж не боги.
И грешны с Евою Адам:
Но есть ли судия, тот строгий,
Кто б мог судить? – судить не вам.

А, эрго, тысячи ошибок,
А, эрго, тысячи утрат.
Метания, проклятья, срывы.
И даже трусость- виноват!

И подлость- всё ценой обычной
Простых, обычнейших людей.
Но только сам я, сам я – лично.
Без выкрутасов, без затей.

Всё сам - прошу я, ради бога!
Советы - прочь! С дороги – прочь!
Ещё покуда носят ноги,
Покуда день сменяет ночь.