Сборник стихотворений 27

Марат Капашев Поэт
Я помню: в лавке букиниста
Высокая и светлая жила.
И в голосе звенящие мониста
Никак отдать другому не могла.

И на перстах и длинных и холёных
Сверкал где вызывающ маникюр,
Колечка не было, и невлюблённо
С обложки старой щурился авгур.

Портреты дам таращились глазасты,
Мерцала старых литографий медь.
В каком таком записано кадастре
Лет в двадцать восемь мужа не иметь.

И друга тоже. С узкими плечами,
Парящая, как будто на луче,
Хотя тебя не завлекал речами
И мало мы общались вообще.

Но видел я: умна, интеллигентна,
Особой деликатности полна.
На языке высоком без акцента
Со всеми говорить обречена.

А здесь важнее низкая рутина,
И сплетня актуальнее, чем стих.
Прекраснее, чем за спиной картины
С глазами- не найдёшь ведь у других:

Глаза оленьи, важенки- уж точно
Её заждался сказочный олень.
А время здесь бежит в часах песочных,
Песочку-то ведь сыпаться не лень.

И старится мечта моя былая,
Морщин незримо проступает вязь,
Всё также деликатно улыбаясь-
Улыбки этой где-то заждалась

Душа родная говорит: « Возьмите
«Двенадцать» Блока. Двадцать первый год».
Красавица, и вы меня простите
За то, что оголтелый мы народ.

И жаль, что до плеча Вам, а иначе
Пошёл бы без оглядки я ва-банк.
С душою что не требует ни сдачи,
Ни оговорок. Ринулся б как танк!

А может вышло б! – Этого не знаю,
Но к Вам определённый интерес
Имел. Какая светлая иная
И самых незатейливых чудес.

Исполненная жизнь ждала, быть может,
Но ты меня, конечно, не ждала.
Куда-то дальше уплывал тревожный
Твой взгляд. Из модернистского стекла

Выглядывала ты пленённой птицей-
Синицей, что в неволе не поёт,
И длинные бросали тень ресницы
На ярко-синий глаз твоих полёт.

И всё-таки такая неземная,
Наверно, ты обычного ждала,
А я ж стоял, лишь книжечки листая,
И уходил, - у каждого дела.


Бросил в море сеть рыбак-
С тиною вернулась.
Удивился: «Как же так?
Чем не приглянулась

Сеть моя; в морской воде
Миллионы гадов,
Рыб, медуз; всегда, везде
Был улов, что надо».

Бросил снова в море сеть-
С тиною вернулась.
Но блеснула в тине медь,
Наш рыбак был рад- заметь-
Чаша приглянулась.

Он в перстах её потёр-
Вылезла шишига.
В бородавках вся, остёр
Нос, в очках и с книгой.

«Ты почто меня позвал,
Вызволил из моря?
Али горя не видал?-
Дам тебе я горе»

Тут она свернула нос,
Выцарапав очи,
Щёку вырвала- нашлось
Много бед-короче,

Инвалидом стал рыбак
Самой первой группы,
Да вот так. Увы, вот так
Обошлись с ним грубо.

Он теперь судьбу клянёт-
Фарт свой проклинает.
Каждый что-нибудь найдёт-
Но чего? – не знает.

Не хватайте в руки зря:
Для беды и мига
Хватит: злобою горя,
Вылезет шишига.

Изуродует она
Вас, как бог верблюда.
Жизнь уже тогда ценна,
Если нет в ней худа.


И когда в зеркалах темнота.
Или то, что черней темноты.
И когда онемеют уста,
Чтоб не выдать заветной мечты.

И когда загорятся сердца
Робкой верой на светлый удел.
И когда ты дойдёшь до конца
И поймёшь: ничего не успел:

Даже слово, и даже любовь,
Даже птицу в чужой синеве-
То не верь, что родишься ты вновь-
Этот жребий уже не тебе.


Кара-кум- в первую очередь, это- не конфеты.
Кара-кум- в первую очередь, это- пустыня.
О чём вы песчинки поёте
С шоколада цветами густыми?


Чем больше тратишь денег,
Тем меньше их остаётся.
Смотришь порой на ценник,
Как на дно пустого колодца.


Глаза её… но что уж о глазах!-
Всё сказано о них давно не мною.
Здесь нового лишь то, что я – казах,
Не спутавшийся с чьею-то женою.


Сияние замедленного жеста-
Уже угасшей музыки чело.
Как дуновенье тихого оркестра,
Которое на нет само сошло.

И гаснут свечи, озаряют свечи
И бледность лиц, и бледность париков-
Той темноты струящейся предтечи,
В которой меркнут тени облаков.


Если ударить канделябром по голове,
Последняя расколется половины на две.
Если ударить головой по канделябру,
Едва ли пожнёшь подобные лавры.
Ерго: канделябр прочнее, чем голова-
Всё прочее только слова, слова.


Заря отражается в тающих линзах
Диоптрию ночи глотнувших озёр.
Но это и радость: ведь мы не одни же
Средь тёмных своих и средь светлых сестёр.

Шар воздуха полон уже белизною-
Она разбавляет уже темноту.
Куда-то уплывшее небо ночное
Уже потеряло свою высоту.

И смена свершилась уже декораций.
И солнце стеной золотого огня
Всё будит и всех заставляет смеяться
Над ночи печалью, над радостью дня.


Поле, убитое копьями-
Это моё сердце.
Каким оно было робким!-
Даже не верится.


Минерва спросила: «Минёр вы?»
А я ей ответил: « О, нет!»-
«Какие железные нервы
И явно, что вы не поэт!»

Конечно, права оказалась.
Судьба моя- вечный минор.
В одном лишь она ошибалась:
Я- плотник. Но я – не минёр.


Если хочешь плохо жить,
Надо с водочкой дружить.


В этом треугольнике
Неравные углы.
Мы почти как школьники-
В сумятице игры.

А куда нас вынесет,
Упаси, Господь!
Ты- всего лишь вымысел-
И душа, и плоть.


Для чего, скажите,
Нам жизнь эта дадена?
Для порывов, наитий
Или вздохов о Сталине?

Чтобы помнить, чтоб помнили
Вплоть до минуты забвения.
Чтобы в худшие наши
И в лучшие наши мгновения
Как к пророкам библейским
Приходили и к нам откровения.

Чтобы вера сияла нам златом дневным,
Серебром полнолуния.
Чтобы тени домов
От наших теней обезумели.

Чтоб взрывалась чечёткой шагов
Мостовая алмазная,
Чтобы горе, любовь-
Чтобы в эти мгновения разные

Познавали мы жизнь,
Принимали её откровения.
Не о том, что живём,
А о том, что умрём- сожаления.

Пусть сначала шумит,
Как камыш, как деревья полночные.
И когда ты не спишь, или спишь-
Это звенья слабеют непрочные.

Всё равно понимай, принимай
Все что сбылось и всё, что не сбудется-
Даже в радостный май
Настигает порою распутица.

Даже кроткий июнь
Иногда задувает метелями.
Но серебряных струн
Не коснётся молчанье капелями.

Ворожи, ворожи
Над судьбою своей отцветающей.
То, что знаешь, скажи
В этот ливень лучей нарастающий

Чтобы сызнова кто-то сказал
Всё, что было тобою пропущено.
Чтобы вновь прошагал
Всё, что богом дороги отпущено.


Вот прошло уж не меньше ста лет-
Может, тыща, а, может, и больше.
Завивается смерчами свет,
Вьюга ведьмой хохочет вослед-
В ожиданье напасти все горшей.

И твой юный сияющий лик
Обещает былые блаженства.
Не Аллах коль, так Эрос велик-
Искушает не грех - совершенство.

Совершенства так жаждет душа,
Совершенства так жаждут тела.
Как по  свету пройти не греша-
Ведь душа молода и смела?

Не напастей, а счастия ждёт-
Может ждёт несказанная мука.
Не натягивай лука, Эрот,
Для любви, но всегда для разлуки.


Надо мной, надо мной, надо мной,
Над ещё не рождённою бездной,
Над тягчайшей, горчайшей виной,
Над страною моей сребро-звездной,

Над таящейся в туче пургой,
Над цветком, что таит целованье,
Над холодной  печалью, тугой,
Позабывшей уже о страданье,

И над тайной забытых комет,
И над бездной слепящего света-
Только след, только след, только след
Той, что будет потом не воспета.


Над какой-то забытою тайной
Арфа вьюги поёт и поёт.
Все рожденья и смерти случайны,
Всё известно всегда наперёд.

Пусть лукавы друзья и подруги,
Постоянны, как кремни, враги.
Землю солнечной, райской округи
Для другого, Господь, сбереги.


Вымерли напрочь мамонты
В постледниковом периоде.
Но в чьей-то остались ведь памяти,
Ведь мы не совсем ещё ироды?


Нет холодного совершенства-
Вдохновенье всегда кипит.
Ходит совесть рядом с блаженством,
И с восторгом соседствует стыд.

И во что-нибудь вечно влипаешь-
Не тебе – это точно!- расчёт-
Вдохновения сила слепая
Прямо к цели тебя ведёт.

Будет пениться влага хмельная-
Здравствуй, здравствуй, Кастальский ключ!
Для другого и влага иная-
Не из этих- поверьте!- туч.


Приснилось то,
Что другим не снится.
Влюбился так,
Как другим не влюбиться.

И пелось так,
Как другому не петься-
Как терпишь только,
Скажи мне, сердце.


Циркулем её ног
Очерчена моя вселенная.
Хорош этот мир, или плох-
Он мой- он мой!- вне сомнения.

Сомненья уходят прочь,
Рождая- зачем?- надежды.
Кто может- кому?- помочь-
Кто мог это делать прежде?


Забыть- обо всём забыть!
Бежать- но куда бежать?
Любить- но кого любить?-
Как этот капкан разжать?

Всё в мире лишь «баш» на «баш»,
Всё в мире за «око- око».
Скажи, отчего, карандаш,
Так грустно мне, так одиноко?


Глаза её сияния полны
И вера в радость жизни горяча.
И не было бы лучшей мне жены.
И для души измученной врача.


Мир этот стал тесен,
Мир этот стал грязен.
Мне не хватает песен-
Песни не нужны разве?

Мне не хватает солнца,
Мне не хватает неба!
Пусть крикнет, кто может, громче-
Но нет в моём голосе гнева.

А есть печаль пониманья:
Всё смешано: радость и мука.
Расплатой за песню- страданье,
Расплатой за счастье- разлука.


Пора бы дать тебе имя,
Из тьмы выводя постепенно.
Быть может, зовут Марина?
Быть может, зовут Елена?

Не знаю, не знаю, не знаю…
И кто это в мире знаёт?
«Ты знаешь это, родная?» -
Лишь, молча, слёзы роняет.


Меняю, меняю, меняю…-
Всюду торговли посевы.
линяю, линяю, линяю-
Меняю землю на небо.


Аллах- ипостась Бога- сына?
А, может быть, Бога- отца?
Бог - дух с кулаками тугими
Накажет ужо подлеца.


Я небом горжусь, как землею,
Я морем горжусь, как землей.
Потом меня в землю зароют-
Я был ею в жизни былой.


Пора бы лечь и уснуть
Чур, чур! – до утра- не навеки.
Конечно, и этот мне путь:
И степи, и горы, и реки.

И звёздная будет река,
И синее небо в итоге.
Как эти белы облака,
Как эти черны дороги!


Попытка песни

Ступай по венам дорог,
Набухших горячей кровью.
Вот- Бог, ну, а вот- порог.
И не хмурь, пожалуйста, брови.

А просто ступай, ступай.
Иди, куда хошь, ради бога.
Ведь есть ещё ад или рай-
Хоть вымысла в этом немного.

Но есть миллион дорог,
И есть миллион прохожих.
Ты был не хорош, и не плох-
Но ты станешь одним из них тоже.

Так будет: проси- не проси.
Поверь мне: так было надо.
Возьми с собою часы,
А компаса брать не надо.


Чтоб лучше узнать мужа,
Познайте его жену.
И вы станете тем, кому ужин
Оставляли всегда в старину.


В море полно воды,
Как в жизни полно беды.

Куда-то текут моря,
То вспышками янтаря,

То зеленью радуя глаз.
И волны за разом раз.

Качают лодки борта.
И не поймёшь ни черта,

Зачем здесь столько воды,
Смывающей все следы.



Уехать бы к чёрту куда подальше,
Покинув этот постылый свет.
Где много фальши, где много фальши,
Где сдох уже не один поэт.

Душа устала, душа устала.
Но нету жизни, и смерти нет.
Того, что будет- мне будет мало,
Того, что было- уж больше нет.

Всё то, что было, всё то, что было.
Неужто было со мной?- ау!
Забыло сердце, душа забыла-
Воспоминаний я не люблю.

Как много надо, как мало надо
Для человека в средине лет!
В чём моя сущность, моя монада
И кто докажет, что я – поэт.


Песенка

Жил да был,
Жил да был
Маленький бычок.
У него,
У него
Морда с пятачок.

Он любил,
Он любил
Хвостиком махать.
И совсем
Не любил
Сеять и пахать.


А на погосте
Лишь только кости
А перспективы
И вовсе нет.
«Вы это бросьте!»-
Кричу я в злости
И сочиняю
Лихой сонет.

А в нём, поверьте,
Пишу, что смерти
Намного лучше
Любая жизнь.
А мне соседка
Ввернула метко:
«Конечно, лучше-
Теперь молись».

А что в итоге:
Не сделать ноги.
Обратной вовсе
Дороги нет.
И на пороге
Своей берлоги
Встречаю хмуро
Скупой рассвет.

Идут девчонки,
На них юбчонки
Короче маек
Былых времён.
«Ах, погодите.
Ко мне зайдите!»-
Но заходить им
Какой резон?

И в этом горе.
Я всё проспорил.
Что не проспорил-
Сумел пропить.
Живите, люди,
С вас не убудет.
Авось, сумею
Вас не забыть.

А здесь лишь черти
Как хочут вертят.
И превращают
В бифштекс мой зад.
На сковородке
Пляшу чечётку.
Слова рифмую,
Но невпопад.

За это, может,
Меня, мой Боже
На кухню эту
Определил.
А я ведь смелый,
В себя лишь верю,
И тех лишь помню,
Кого любил.

Смерть больше жизни,
А горе- тризны,
Я в бесконечном
Уже пути.
Рукой махаю,
Не забываю
Всем тем, кто помнит
Кричать: «Прости».


Я вес набрал весьма успешно,
Теперь как похудаю, грешный?


« Он умер, чтоб расход на кушанье сберечь»1
А также на одежду и на печь.
1- стр. Хемницера.


Ничто не вечно в этом мире,
Не прочна ни одна судьба.
Пьёшь чай иль спишь в своей квартире,
Не знаешь ты, что ждёт тебя.


Кто знает, какие нас ждут перемены?-
Роди человека себе на замену!


Не страшны мне ни ЧК, ни Абвер.
Я- Чапаев. Дайте мою саблю.


Зарплата в десять тысяч рэ-
Давно предел моих мечтаний.
Ночь и деревья в серебре,
Осенних дней очарованье-

Давно всё это позади-
Свиданье, лунная дорожка,
Восторг, волнение в груди.
Хоть мягко стелет, падать жёстко-

Ты такова- что делать?- жизнь.
Крутые горки укатали.
И всё же горших укоризн
Дождутся от меня едва ли.


Хрустела костями солёными мышь,
А кошка урчала, мурчала: « Кишмиш!»


Как хочется удочерить дивчину
Семнадцати – не более- годов!
Развеять сиротиночке кручину,
От горя не оставить и следов.

Случись такое- было бы гуманно
Одну иль двух удочерить ещё.
Снимал бы с глаз  слезиночки губами.
И к сердцу прижимал бы горячо.


Уйдя из возраста Христа,
А также возраста Бальзака,
Она уже совсем не та,
Как в юности была, однако.

Покрылась сеткою морщин,
Седела, красилась, линяла.
И взоры нежные мужчин
Она собою не пленяла.

Лишь вспоминала иногда
Всех тех, кого она любила-
Неотразимая звезда
Мужчин посредственных и хилых.


Когда мне было сорок лет,
Уже мне было сто- не меньше.
Ведь я- несбывшийся поэт,
Изгой среди мужчин и женщин.

И, проклиная ремесло,
Что пропитанья не давало,
Писал стихи всему назло,
О том не думая нимало:

Зачем они и каковы,
Что ждёт меня в конце дороги?-
Я был подобием  травы,
Чужие любящей пороги.


Оттянуть свой полтинник,
Ну , а больше- не надо.
Жить как ветке полыни,
Соловья серенаде.

У поэтов считают
Не года, только песни
Часто глупо решая:
« Автор слов неизвестен».


Нет, далеко не всё равно
С каким подходим мы итогом
К тому, что снилось нам давно,
Что мы зовём жилищем Бога.

А что там, как там? – всё равно
Не безразлично, что осталось.
И смотрим вниз мы, как в окно,
К живым испытывая жалость.


Как люблю я красотки корсаж
И французских духов фимиамы!
Но когда я включаю форсаж,
Она попросту «крутит динаму».


Всё кончится гангреной языка,
Начавшись слуха, зрения гангреной.
Беда вся в том: не скажешь ей: «Пока»,
Прощаясь навсегда без сожаленья,

Храня лишь только долга ипостась-
Всё остальное продано навынос.
Теперь, когда линяю не таясь,
И взглядом от него не отодвинусь.

И буду что-то вспоминать в уме.
Бравурное, фривольное на редкость.
Ведь если даже смерти не суметь,
В чём явлена в делах житейских меткость?

Прощайте, пани. Всё уже всерьёз.
Хотя , что в шутку- тоже непонятно.
Их бин влюблённый некогда барбос
Дороги не нашёл к себе обратной.

А это- клиника. Тогда с ума
Любой сойдёт совсем не понарошку
Не исключенье- правило весьма-
Покорный ваш слуга и друг немножко.

Оревуар, а попросту Адью.
И данке шён за прошлые страданья.
Успеть бы прыгнуть в чёрную ладью-
Ведь герр Харон не терпит опозданья.


Как описать сиреневую майку,
Всю в дырочках – Увы!- не дремлет моль-,
В башке твоей отвёрнутую гайку?-
Здесь виноват не только алкоголь.

Взамен платка хронические сопли
Рукою по привычке вытирать.
Писать стихи, точней сказать бы: вопли,
Глаза сощурив, думать: « Наплевать-,

Что думают- коль думают- другие.
Всё временно: и дружба и вражда.
Одрябли мышцы, некогда тугие,
Взамен стихов хороших- ерунда.

И, веря в правоту Екклезиаста,
Вручить свой жребий прихоти волны,
Что было б справедливо не отчасти-
Ведь  музы счастья людям не верны.


Сообщение ТАСС
(Только для Вас)
Сегодня 37 июля.
(Поди взгрустнули?)
Двадцать тысяч сорок седьмого года.
На глазах у всего народа.
Астронавт Одиссей.
(Известный Галактике всей)
Улетает на К-8
Между прочим, уже осень,
Хотя и начало июля.
За ним Пенелопа, как за выстрелом пуля.
И их сынок, известный всем Телемак.
Между нами: такой дурак!
Ну, в общем, почтенная эта семейка
(Сказать по-другому, поди, посмей-ка!)
Улетает на К-8.
Календарное лето и настоящая осень.
Клин журавлиный тянется от Урана к Венере.
Скоро ядерная зима и наши потери.
Составляют два триллиона 6 миллиардов.
У противника- вдвое больше. Снарядов
Осталось не больше, чем на три века.
Враг увозит наши горы и реки,
Изменяя напрочь земные ландшафты,
Роет шеститысячекилометровые шахты,
Выкачивая земное ядро- меняется наша орбита.
Слово « атмосфера» давно забыто.
И, по- большому счёту мы проиграли
Космическое это ралли.
Ракетопланы Кассиопеи
С каждым столетием свирепеют
Их численность выше на два порядка.
Поэтому приходится нам несладко.
Но наше правительство поёт «Варяга».
Одиссей улетает. И, как дворняга,
Забытая хозяевами при переезде,
Себе уже не находит места-
Так мы- пора покидать эту Землю!
Любой вариант обмена приемлем.
Даже К-8 лучше «Варяга».
Лети, Одиссей! До-свиданья, бродяга!
Быть может, дождёмся через столетье
Если не мы, то хоть наши дети.
Будут  cча;стливы (или счастли;вы)-
(Вместо говорящего- воронка от взрыва).


Может славословия страницы
Власть оценит. Может быть, и нет.
Но кому тогда ты будешь сниться,
Поведенья лёгкого поэт?

Слово- это молот и железо,
Слово- и расчёт оно и страсть.
В ярких перьях, глупый и облезлый,
Можешь в прах, в ничтожество ты впасть.

Ну, и где они, твои таланты,
Движущие горы и века,
Если чья-то прихоть и команда,
Если чья-то барская рука

Управляет Музами, но Музы
Так легко уходят от опек-
Стал для них ты тягостью, обузой,
Суть свою предавший человек.


Я – не гурман. И не был гурманом.
Наверно, им никогда и не буду.
Но я ходил с тобой в рестораны.
И этого я  никогда не забуду.

Не помню, что ели, не помню, что пили,
Не помню вовсе, что было в меню.
Но помню- до слова!-, что мы говорили,
А в том, что расстались, себя лишь виню.

Какая мелочь: еда и напитки,
Какая малость: сердечная боль!
Но из тысяч и тысяч других событий
Я вспомню те яства и тот алкоголь:

Твои глаза и твои улыбки,
Душистый запах твоих волос.
И не было в мире прекрасней ошибки,
И не было в мире отчаянней слёз.


Урони монету в темноту,
В праведные воды бытия,
Схоронив нелепую мечту:
Всё вернётся на круги своя.

Будет снова синим небосвод,
Будет снова влажною вода.
Ну, а то, что вовсе не придёт,
Не придёт, пожалуй, никогда.


Точно женский волос в супе,
Пустоту толочишь в ступе.
Красота- то- красота,
Но попала как туда?

Там зачем она, ей- богу?
Стала жалкой и убогой,
Вызывающей протест-
Значит что, мой друг, контекст.


У Сани С. разбита плешка:
Он ей колол кедровые орешки.

Пусть тонконогая любовь
Не жаждет пошлых плотных ляжек-
Во мне от страха стынет кровь
Уже при мысли о продаже.


Когда, как картофельная ботва,
Отцветёт навсегда любимая.
Когда, как от щуки плотва,
 В смерть уплыву с другими я,

Разве я вспомню тебя,
Разве тебя я забуду,
Плавником краснопёрым гребя,
Безутешный, почти как Иуда.


У подлеца
Жуть пол-лица.
Взглядом вампирши
Рядом вам пир же.
И в том пиру
Слив том беру
Тёмную брюкву,
Томную букву.
Чьи -то следы-
Читан - с- лады
То не потеря.
Тонет поверя
В искренность чувств.
Рыскает грусть.
В поисках жертвы
Происки мертвых
То не досада
Тоня до сада
Трусики сняв
Русенький шкаф
Ветхозаветный
Метко заметив
Так мне не надо
Пахнет менада
Вечера грустью
Нечего русый
Юный хохол свой
Струны расстройства-
Песня синицы
Если приснится.
Всё же не вспомню
Можем огромным
Стало нам утро
Падала мудро
Навзничь и сразу.
Разных рассказов
Много на свете.
Тога бессмертья.
Впору тебе ли?
Порох, Тиберий
Годы, проказа.
Вот и доказан-
Истина светом
Выспренно пето.
Качество бога:
Плачено много
Это напрасно
Меток нам праздник
В тёплые руки
Сопли и муки.
Это - потеря.
Вето недели
Счастье у бога
Властвуй, убогий.
Плохо тебе ли?
Лох, но Тиберий
Сто легионов
То ли Гийома
Апполинера
Лапа ли Неру
Джавахарлара
Ржавы харь лары-
Попросту ряхи.
Опусы пряхи,
Режущей нити
Брезжущей мнити
Тенью вечерней
Мены плачевны.
Скупы подарки
Глупо под арки.
Рыбкой ночною,
Липкой от зноя.
Тщетны потуги
Смертной подруги.
Бешеной в страсти.
Тешат причастий
Алые розы.
Стало лепрозой
То, что манило.
Сочно, но мило.
Это анданте
Веток аканта
Чающих зноя
Чай уши Ноя
В ваты тампонах
Хватит – там помнят.
То, что забыто
Почта событий
Ветрено, скука
Мёртвого Кука
Аборигены
Абы рентгеном
Тёмные души.
Вспомнят неужто
Вкус того мяса
Чувства томятся-
Язва желудка
Разве не жутко
Стадия рака
Гадит двояко
Неисполнимы
Нерест Полины.
Волги верховья
Мог ли, легко ли
Кто же узнает?-
Кожа иная.
И альвеолы-
Вихорь виолы.
Пойте кретины.
Топот ратина.
С треском картона
Стрессы Катона.
Соек либидо
Стоек ль обида?
Ада ли корчи-
Падали кротче.
Вьётся тесьмою
Моцарта смою
Не современно
Не сов рамена.
Пьяные чресла.
Ранены если.
Не отвертеться
Невод ведь средство.
В тихой опале
Вы хоть пропали.
Кованы свечи-
Кто вы на вечер?


За окном зелёная картошка
И берез зеленые листы.
Подожди, хотя б ещё немножко,
Отдохнёшь и ты.