Сборник стихотворений 30

Марат Капашев Поэт
Меньше блеска - больше смысла,
Форма стала содержаньем.
Наконец-то научился,
Подобрал всему названья.

Всё назвал: ловца и зверя,
Птице дал простор и небо.
И стою еще не веря:
Стал мой стих горячим хлебом

Прямо с пылу, прямо с жару.
А душа- попировала.


Она доступна всякой швали
И оттого моя едва ли.


Она прекрасна, но она-
Любому встречному жена.


Проси меха и бриллианты,
Рубин, топаз и изумруд.
Проси любые фолианты
И всё с поклоном принесут.

И даже то, о чём не знаешь,
Но будешь этого хотеть.
Ведь там, за юностью, смекаешь,
Не будешь ничего иметь.

Не поднесут ни фолиантов,
Ни жемчуга, ни изумруд.
Сейчас сама ты бриллиантом,
Когда глаза мои не врут:

И нецелованные груди
И мягкий мех на своде ног.
Ты таинства и нег сосудом,
Который мне дарует бог.


Не надо догонять ушедший ветер.
И звезды среди света догонять.
А надо верить счастливым приметам
А просто верить, если и не знать.

И потому, коль молодость умчалась
Тебе ли девы чистые глаза.
А мне уже одно с тобой осталось:
Смириться с тем, что можно, что нельзя.

И потому, коль молодость умчалась
Найдутся ль скакуны, что ей под стать.
И в чаше жизни с горечью смешалось
Вино любви и мне ли не понять,

Что всё уже отринуто не мною,
Что отлучён от синего луча.
И я смотрю с печалью и покоем,
На чью-то упоенность не ропща.

И потому, коль молодость умчалась
А что ещё осталось- всё равно.
Налей в бокал, чтоб пенилось, звучало
Прекрасное и терпкое вино.

Оно, как юность, было виноградом
И вот под старость сделалось вином.
Но всё ж вину в душе мы больше рады
И живы, удовольствуясь вином.

А что прошло- то горечь и обманка,
Сухое пламя с голубым огнём.
А мы с тобой - душистые останки,
Что называют ласково вином.

И уж не от вины ли это слово,
Ведь в нём, бесспорно, юности вина
И с прежним фанфаронством и любовью
Я кравчему кричу: «Налей вина.

И лей с краями, чтобы было вровень.
С той мерою, что юности дана
Ведь что-то в этой красноте от крови,
И радость столь пугающе красна,

Что я доволен этой терпкой влагой,
Душа моя отчаянно хмельна.
И я с задором прежним и отвагой
Кричу: « Эй, кравчий, нацеди вина.

Фалернского, токайского, а может
И Афродиты пьяный поцелуй.
Но я в душе не очень-то тревожусь.
Не говорю: «Эй , кравчий, не балуй».

Налей, что можешь, что ещё осталось.
А что осталось - это всё равно.
И в чаше жизни с горечью смешалось
Толковое и мудрое вина.


Так полно сердце - до краёв!
Стихи же – это выше края.
Дурманом позабытых слов
И желтизной былого рая

Опять повеяло во тьме.
И, точно кречет, встрепенулась.
Душа, и сложилось в уме
И там, под грудью, ворохнулось.

И заюлило, обожгло
И отлегло и онемело
Вот это самое число,
Когда душа моя запела
26 ноября 1990г.


За каждым гимном беспросветным
И грамогласной тишиной
За памятью о прошлом лете
В беспамятстве души самой

За жемчугами, кучерами,
Медвежьей полстью и дохой
Я вспоминаю вечерами
Журчанье памяти глухой.

И этот рот вишнево-алый,
Искусанный в огне страстей.
И за любовью небывалой
Такой, что не собрать костей,

За задыханьем, придыханьем,
За щепотью и за волной.
И за летящими домами,
За настающей тишиной,

За содроганьем и сплетеньем,
За умираньем, срывом в крик
Придет ко мне оцепененье
И будет жалок и велик

И этот рот вишнёво- алый,
Бутоны белые грудей.
И никогда тебя не мало
Тебя дорога отыскала
Средь множества других  идей.

И множась, множась- многолика.
Итожась - сумма какова?
И за заплаканностью лика
Ещё какие острова?

За ветром жалящим, холодным,
Беспамятством и пустотой.
Опять приду к тебе голодный
За этой жалкой красотой.

И грани худеньких лопаток
Почувствую своей рукой.
Средь многих лестей, среди паток
Я полюбил тебя такой

Бесславною и беззащитной
Стыдливой в жалкой наготе
И среди многих яств и пыток
Все наслаждения не те.

Все груди- не твои, не эти
Все плечи- не твои плеча
И все домашние секреты,
Все заготовки сгоряча.

И всю надуманность, бесстыжесть
И одухотворённость лиц.
Всё воедино память нижет
В бреду горячем небылиц

И все лопатки- нет, не эти;
Не тающий вишнёвый рот.
Не отдаешь свои приметы
Как я не отдаю отчёт.

Чем полюбилась, прилюбилась
И потерялась почему
Какая жалость или милость,
Какая впаянность в волну

Воспоминаний, наслаждений
И бытия - небытия.
Какая мера сожалений,
Какая горечь пития!

Но всё уже давно забылось.
И в памяти ко дну идёт.
Я помнить буду до могилы
Твой тающий вишнёвый рот.

Я буду верить до обмана,
До самой преданной черты
Во всё, что не сказать словами
Или не высказать почти.


Все жребии были высоки,
Была ослепительна даль.
Не зрило орлиное око
Грядущую тьму и печаль

Не слышало горестных стонов,
Не видело сердца в крови.
А было по-детски влюблённым,
Не зная ещё о любви.


Поём под гитару, хотя и не барды.
Единственной в мире поём мы: «Прости».
Но спутает карты, но спутает карты
Тридцатая сука на нашем пути

Хотя в пониманье высоких материй
Мы всё ж шимпанзе и горилл обошли
Но самки не хуже задами вертели
А мы и подавно б за предков сошли

И все разговоры, и все уговоры
Они не напрасны: ведь множится род.
Подкрутим усы и в серебряных шпорах
Уж мы наведём и веселье и шорох
И саблей махнёт Казанова: «Вперёд!»

Здесь юбок хватает, потом вылезают
Из юбок и дальше в чём мать родила.
А кто-то мечтает - о чём он мечтает,
Когда от обьятия женщина тает
А там: не заметишь - уже родила.

Мы пользу приносим большую народу
Всё это потом называется жизнь.
Чтоб «это» возвысить, слагаются оды.
Напрасно, ведь «это» не выйдет из моды
И брюха у женщин висят как комоды
И с «этим» пораньше, сеньор, подружись.

А всё же прекрасны и рифмы, и суки-
Об этом никто не ведёт разговор.
Всё это культурно зовётся «досугом»
И мы, обьясняясь случайным подругам,
Пришпорив матрац, подтянувши подруги,
Всё скачем и скачем всю ночь до сих пор.

Зачем философия эпикурейцам?
Они ведь от жизни и так всё возьмут
Чтоб только согреться,
Чтоб плавилось сердце
Они будут еться, пока не сотрут
И лучшего вряд ли придумаешь тут.

Прощаясь, напомню маркиза де Сада.
И славный Гуана пример приведу.
Чтоб вспомнить про юность свою без досады,
Стыдитесь не больше зверей в зоосаде
И знайте, что вам благодарны и рады.
И верьте в счастливую жизни звезду.


Счастье
Как всё же люди верят в эту птицу,
И верят всем обманчивым словам!
Пусть это в самой глубине таится,
Я всё равно читаю по глазам.

Как плачут, обретая и теряя,
И господа за всё благодарят!
Как сожалеют горько, умирая,
Последний допивая счастья яд!


Умрёшь - не единожды даже.
Родишься - в который уж раз!
И в этом судеб вернисаже
Не чаешь покупок - продаж.

А хочешь лишь истины, воли,
Покоя уже не найти.
И входишь с удачею в долю-
Хоть временно, но по пути.

А после всё те же зигзаги,
Судьбы озорной виражи
Но эту прекрасную сагу
Ты внукам уже расскажи.


А пули над миром летают, летают,
Как грозы в июле идут и идут.
Какая-то в этом идея святая,
Какой-то неведомый нам абсолют.
Пока своей цели они не найдут.

Какая-то грезится Фата - Моргана,
И словно в пустыне встают миражи.
Мир слеплен из правды, как это ни странно,
Как это ни странно, он слеплен из лжи.

Здесь всё вперемешку, запачканы руки
В крови у высоких и чистых идей.
Понять бы хоть что-то ещё до разлуки,
Ещё не расставшись  с обличьем людей.


Адреналин в крови играет,
Взрывает тромб холестерин
А кто ещё – никто не знает-
Над нашим телом господин?


Дождь, дождь, дождь,
Плещущий чернотой.
Дрожь, дрожь, дрожь.
Ночи явно не той.

Явно не тот поток,
Гладящий кожу ног.
Даже этот восторг,
Стынущий между строк.

Даже зарниц огонь-
Полная темнота.
Та, что нашла ладонь,
Тоже явно не та.

Ну, так забудь как сон,
Выплесни из души.
После приснится он
В какой-то другой глуши

Время не обозначь,
После его поймёшь-
Луны золотой пернач
И в темень булькает дождь.


Однажды всё случается на свете,
Ключ ко всему небывшему – «однажды».
Так начинают речь свою и дети,
Молчаньем тяготясь, и в слова жажде.

Так начинают речь свою мужчины,
Всё мыслимое знавшие на свете.
И женщины рыдают без причины,
Как без причин особых дует ветер.

Как кода к сказке слово: жили-были
Ах, как любил всегда я эти сказки!
Одновременность жизни и могилы-
Есть кода счастья полного, развязка

Но всё равно однажды смерть и счастье-
И та и то всегда благословенны.
Благословенно будет хоть отчасти
И это, ни о чём стихотворенье.


Умри, умри, умри.
Не жди, не жди, не жди.
Внутри, внутри, внутри.
Дожди, дожди, дожди.

Появится трава,
Растает белый снег.
Но где найду слова
И где найду ночлег?

В сиянье ухожу
И в спелый шелест звёзд.
И там, куда гляжу,
Я вижу млечный мост

И это- путь бродяг.
И мой, наверно, путь
А если что не так-
Забудь, забудь, забудь.


И кинулся в ярости он,
Взрывая последнюю муку.
И бросил богов пантеон,
И смертную принял разлуку.

И мусором были слова,
И тленом вдруг стали свиданья.
И та, что уже не жива,
Живою была по незнанью


Облобызал я в обе щеки
Её достоинства, пороки.
И тот сияющий фиал,
Что бог душою называл.


Любая Римма
Неповторима-
Уже готовы сердцу ковы,
С меня, певца и пилигрима,
Хватает Риммы Казаковой.


А главное это- главное,
Совсем не банальный бред.
Имеет историю славную
Своих поражений, побед.

И ты вглядись повнимательней
В такое простое лицо.
Какой он честный , старательный,
Как хочет быть храбрецом!

А сердце … стучит сердечко,
Но он свою линию гнёт
Пусть будет таким извечно,
Пусть так же себе он врёт.


Всё это когда- нибудь будет:
Детишки, дом и жена.
Греметь в нём будут посудой,
И книжки читать допоздна.

В нём будут мириться и драться,
И песни в нем будут петь.
А если мне постараться,
Пройдёт стороною смерть.

А будут греметь в нем балы,
А будут смеяться и петь.
Да-да, я смогу, пожалуй,
Чтоб в нём не гостила смерть.


Болезни витязя ломают
И в три дуги гнут молодца.
О, где ты пламень синий мая
И отблеск розовый лица.


Кто там ходит напрасно, извне
Пустоту подпирая
Очевидно об этом не мне
Рассуждать. – Рассуждаю

Горячусь- и бешусь сгоряча,
Наломаю поленницу дров
Буду плакать в четыре ручья,
Покидая неласковый кров.

И чему суждено на веку
Сбыться - значит тому суждено
Как не всякое слово в строку,
Как из глаза бревно.

Эта сущность бесполых пространств,
Пустоты притяженье.
Это вопли впадающих в транс
И протест без движенья,

Оголение сущностей всех
Это впрочем всегда бесполезно.
Только подлость имеет успех,
Но имеет железно.

Акробатом софистики стать,
Превращая всё в символ и знак.
И к рукам потихоньку прибрать.
Это так, это именно так.

Очевидцы- порода- увы-
Нелюбимая мною.
Лишь тому не сносить головы.
Кто приемлет виною

Что творится во тьме, на свету
Лучше ль было родиться незрячим?
И как женщин в любовном поту
Раскалённые груди горячи.

Так и истина. Ведь не абстрак-
Ция. Очень и очень конкретна.
Концентрация или экстракт
Всех духовных секреций.

Не скрывайте за парою шор-
Не помогут и шторы.
И конкретен всегда разговор.
Как конкретны всегда разговоры.

Оттого и молчу, что кричу.
Оттого и спокоен, что взбешён.
Буду плакаться сам палачу
Чтоб рыдал безутешен.

Чтоб пыльца опыляла тела
И пространство вокруг до рассвета
Наслаждением жгучим жила
Но ведь есть и на это

Запрещение, договор.
На манер социальных утопий.
Или жертва всегда или вор-
Это жизненный опыт.

Но кончаю: к чему выпендрёж?
Здесь желанье одно: потрепаться.
Всё равно среди лиц, среди рож
Первых меньше раз в двадцать.


Вторая половина сути-
Твои прекрасные стихи.
А с тем, что в первой много мути,
Твои сомнения, грехи,

Смирись. В условии задачи-
И тьмы и света пополам.
А если было бы иначе,
Скользнуло мёдом по устам

И улетело? – как бы плакал
И о небывшем сожалел!
Да, есть плевелы среди злаков
И много больше тех плевел-

Но делают тебе погоду
Всё ж эти серые хлеба.
Вся суть стиха, его природа
Стоит горою за тебя.

Французы - это французы,
Японцы - это японцы,
Казахи - это казахи,
А туркмены - это туркмены.


В серебряных путах признаний
Пойду у тебя под уздой.
Но только придумай заранее
Маршрутик весьма непростой.

Чтоб в мыле я был по колена,
Чтоб ситец пространств разрывал,
Чтоб в общих трудах постепенно
О прошлом своём забывал.


В пчелиных сотах городов растет
Какая-то сияющая вьюга.
Тьма тем роинок света воздух ткёт,
Крючками тьмы цепляясь друг за друга.

И благостна земля и воздух свеж,
И валится сияние снопами.
И музыка исходит из мереж
Молчанья, оставаясь нам на память.

Но темнота, вползая в эти соты,
Сиянье убивает на лету.
И умирает музыка в полете
И небо набирает высоту.


Над позлащенною водою
Какой-то зыбился провал.
Балда стоял там под балдою,
Чертей из бездны вызывал.

Кружились черти, как чаинки
Средь закипающей воды.
И злились: «Знай, Балда, скотина,
К тебе не выйдем никогды»


Над тучами тучи взлетают,
Над лесом воспрянут леса.
Подняться- затея пустая
Пустая. Но я поднялся.

Витаю теперь выше неба,
Морочу теперь облака.
Весь в мыслях: спуститься как мне бы,
Но та ж подо  мною река.

Из сини, сияющей сини,
Из белых как лед облаков
Нетающий вечности иней
На сердце накинул покров.


Два глаза золотых на тёмно-голубом
Лице его, слоистом, точно камень
Об этот взгляд я буду биться лбом,
И буду взглядом этим я изранен.

Два золотых жука, ползущих к переносью,
Два слитка золотых – несметна им цена.
Немолод ты уже, уже настала осень,
Пришли уже совсем другие времена.

Такие мысли мне навеяли те взгляды,
Как странно мыслью той я в сердце ублажён.
Пусть осени златой вливается отрада,
Пусть осень дарит мне нерадостный свой сон.

Но золото в цене всегда, всегда пребудет.
За пару глаз вдвойне ведь ценится оно.
И плещется печаль из алого сосуда,
Как из сосуда тёмного вино.


Опять она войдёт в задрипанное царство,
Забывшее навеки про царя.
И Ангел  голубой взмахнет крылами: « Здравствуй»,
Невыразимой ласкою горя.

И несказанна ночь, и несказанно утро,
И ярки поцелуи янтаря.
И будешь ты опять прекрасной и немудрой,
Блаженством недостойного даря.


В любом из годов бывает минута,
О коей с гордостью вспомним наутро.

В любом из веков бывает намек:
Ты вечность не зря перешел человек.

В любом из столетий, тысячелетий
Есть миг, когда мы мудрее, чем дети.

Пусть светит нам  в вечности эта минута,
Пусть яростным ветром в пожары раздута,

Бушует над миром, как вечность, она-
Такой наша жизнь быть когда-то должна.


Давно уж погасли гитары,
Давно уже хор отгремел.
И свечи погасли устало,
Во тьму улетела метель.

И ночь вороная всхрапнула,
Копытами бьёт у ворот.
И в страсти печаль утонула,
И скрипка о счастье поёт.

Пусть счастье погасло навеки,
Как этот печальный закат.
Но есть ещё горы и реки,
Есть наша любовь невпопад.

Пусть плачут и стонут гитары,
Пусть кровью пылает закат.
Пока мы с тобою не стары
И жарок насмешливый взгляд.


Хочется нам песен,
Хочется нам вёсен.
Мир этот слишком тесен,
И на пороге осень.

Хочется нам бравады,
Хочется нам куражу.
А чего нам с тобой не надо,
О том никогда не скажу.

А всё, что ещё не спето,
Не будет спето уже.
Как ветер кружит, как ветер
В моей опустевшей душе.

Хочется нам песен,
Хочется нам весен.
Мир этот слишком тесен
И на пороге осень.


Чего ищу - о том и сам не знаю.
О том, что потерял - и не грущу.
И, как хрусталь я жизнь свою роняю,
И в небо запускаю, как пращу.

И не ищу ответов на вопросы,
Всегда мешаю с удалью серьез.
Пунцовую целую в губы розу,
А, может, и тебя - не разберешь.

Иду уже стотысячной дорогой.
Как цыган, весь в рванье, как цыган, бос.
Ищу себе всё то ж: любви немного
Иль верности- но где ж её возьмешь?

Луна монетой крутится по небу,
Как блюдо, солнце крутится. Одна
Мысль в голове: на жизнь свою не сетуй,
Ведь лишь твоей является она.

А прочему - все прочие напасти,
Болезнь, погибель- с жизни есть ли спрос?
Вот говорим: удача, слава, счастье,
Не говорим: беда и море слез.

А есть и то и это в жизни нашей.
Умей сказать об этом без стыда
Пусть будет полной нашей жизни чаша,
Хоть не вино в ней будет, а вода.


Тягучею струей стекает меда
То ль грусть, то ль радость - явно не беда.
И губы сластолюбца и рапсода
Нектара этого вкушают иногда.

Текут года, текут тысячелетья,
И мёд течёт, как рыжая вода.
То знают мудрецы и знают дети,
Чего другим не ведать никогда.

Граниты скал со временем ветшают,
И высыхает лужей океан.
Но боги ничего не обещают
И наши судьбы - утренний туман.

Грохочут по равнинам колесницы
И рвут ракеты синий целлофан
Небес. На эти синие страницы
Да не запишут подлость и обман

Пусть станет льдом вода, пусть лед растает,
Деревья сбросят легкую листву.
Мечтанья наши время наверстает,
И сбудутся мечтанья наяву.

И вот тогда, шатаясь, точно пьяный
Аллах сорвется в сумасшедший пляс.
И сбудутся пророчества Корана,
А Библию писали не для нас.


Так много белизны вокруг-
О непорочности невесты.
Мне в голову приходит вдруг
Мысль. Ну, а кто она по чести?

Иль долгожданная зима,
Иль долгожданное ненастье
Я всё равно схожу с ума,
При мысли о коротком счастье.


Он должен написать себя,
Он должен написать об этом.
Не умирает, не любя,
Тот, кто рождается поэтом.


Развоплотившись, воплотишься
Ещё в какой-то образ ты.
Кому всего пока лишь снишься,
Кому всего лишь снишься ты.


Эти высокие девочки,
Пишущие стихи.
Истово, без издевочки,
К дешевым посулам глухи,

Они добывают золото,
Ищут и ищут слова,
От коих и проку немного-то,
Но кругом от них голова.

Эти высокие девочки-
Поэзии маяки.
Не шелуха, не обсевочки.
Моё Вам пожатье руки.

Дай бог, дописаться до счастья,
Словесную плавя руду.
Я верю в Вас не отчасти,
От Вас я многого жду.


Лови ту ускользающую нить,
Соединяй собой те мирозданья,
Которые нельзя соединить,
Чуть раньше не сказав им: «До свиданья».

Струятся параллельные миры,
Суля не сомневавшимся спасенье.
Я не приму условия игры-
Не для меня в тех кущах растворенье

Пусть эта благодатная игра
Дана нестойким душам или стойким
А мне б лишь равновесье до утра
В слоеном торте трезвости с попойкой.

Живи, живи надеждою одной,
Не отвергай всю горечь сожалений
И, восхищаясь жизни глубиной,
Не отвергай возможности паденья.

Когда же доиграешь до конца,
Когда уже не сможешь отпереться,
Сотри лишь грим с усталого лица
И с более морщинистого сердца.

И доживи хотя бы до утра-
Как верят все, то утро мудренее.
Но кончена, но кончена игра-
Не начата, сказал бы- что вернее.

Но крутится ещё веретено,
И вспыхнут напоследок ярче свечи.
Забыв про поминальное вино,
Вскричи хоть для себя: ещё не вечер.


Без поцелуев, без обьятий
Плывем по воле ветра  мы.
И веруем, что люди - братья
И станут светлыми умы.


Стихи ещё неочевидны,
Стиха ещё неясна вязь.
Сшивают в тишине друиды
Времен оборванную связь.


Кто-то может от удачи сбрендил,
У кого-то на несчастья вето.
Все мы- нераскрученные бренды,
Все мы- неизвестные поэты.

И летает в небесах удача,
Сыплет перьев огненных метелью.
А у нас немножечко иначе.
Может, не сработали поверья.

Всё равно поймаем эту птицу.
Привезём прекрасной королевне.
И не надо на невзгоды злиться.
И набраться надо нам терпенья.


Наверно, выкован из злата
И солнца очежгущий круг.
Сказал бы: будем мы богаты.
Быть может, будем. Но не вдруг.

Из серебра, наверно, вылит
Луны в сиянье нежном таз.
В богатстве будем. Только мы ли?
Быть может, зря вошёл в экстаз?

Вот так по зрелом размышленьи
Везде отыщут очи клад.
Протянешь руку в нетерпенье,
Ан после думаешь: навряд.

Не наше то. И слава богу.
И ум в спокойствии опять.
А мне хватило бы немного:
Квадриллионов тысяч пять.


Ты коснешься меня глазами,
Я коснуся тебя рукою.
Между явью и милыми снами
Нега счастья течёт рекою.


Я думал: ты - игла Адмиралтейская.
А ты - всего портняжная игла.


По-моему, не стоит делать
Того, что делать нам не стоит.
Хотя вполне ты можешь смело
Изобрести гиперболоид.

А вот последствия ужасны-
Читай в романе А.Толстого.
Жизнь удивительно прекрасна,
Но без изобретенья злого.

Но кто-то ж думает над этим.
Уже несметные века.
Предать града, ландшафты смерти
Не дрогнет дерзкая рука.

Но - слава богу! – то не наша
Такая дерзкая рука.
Мы запиваем тюрю квасом,
Чтоб сьесть потом два пирожка

Живём в неведеньи, прекрасны,
Как тень от этой от стены.
А Гарин хоть и зол, несчастный,
Но нет ни власти, ни жены.

Ему в обьеме светит целом
Одна сплошная пустота.
И пишет формулу он мелом,
Стирая думает: не та


Каким покажется предвзятым
Мой стих в грядущие века:
Картонный меч, в картонных латах
Ненастоящая рука.

Как будет мне тогда обидно,
Как стыдно будет мне вдвойне-
Ведь стих, нелепый и невидный,
Не поднимается в цене.