Средь войск земли — благословенна будь,
До неба ростом — армия морская!
Тысячекратно преграждая путь
И снова беспрепятственно впуская,
Поешь: «Воскресни — и из тучи пей!»
И вновь — у губ, и вновь свистишь поодаль…
Бубенчики распавшихся цепей
И путы с неба спущенной свободы!
Когда в гробницу страха жизнь легла,
Когда безумье было облегченьем, —
На ум, как на спаленные поля,
Вы низошли пророческим реченьем!
Вы пели властно, к вечности будя,
У времени на густохвойных склонах.
Спою и я, за струями следя.
И терем без единого гвоздя —
Да будет крепче кровию скрепленных!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Был вечер густ. Играл бессонный Рихтер.
И, выйдя в мелочь свежего дождя,
Суть музыки запамятовал Виктор.
Она взошла в сознанье погодя —
Когда во всю ревущую длину,
Устав от запахов вокзальных, поезд
Обрушился в вечернюю волну —
И пел, во тьме мелкопоместной моясь.
И в тамбуре мелодию одну
Зрачки твердили, станции встречая.
И в ней стакан недопитого чая,
И лишний, осчастлививший билет,
И дама, поводившая плечами
От скуки, и концерты прошлых лет —
Кружат весенней сорванной листвой,
И каждый лист — живой в многоголосье,
И длится равновесья торжество
Как чудо в их нахлынувшем хаосе.
И это — Бах и музыка его…
…Одиннадцать мелькнуло полустанков.
Шлагбаумы с расцветкой арестантов
Впускают поезд. Виктор видеть рад,
Как на плакате два бойца из танков
Встречают прошлой осени парад.
Дождь, бывших пассажиров подхватив,
Как опытный носильщик чемоданы,
Уносит их. И в суете мотив
На станции сиротской долгожданной
Теряется, свой скользкий луч скрестив
С березовыми мокрыми ветвями.
И Виктор ищет, шевелит бровями,
Но нет — не вспомнить. И темно притом.
Здесь только пьяный хвалится правами,
Да туча ловит мир открытым ртом.
И свет заката тает восковой,
А через рощу путь еще не близкий, —
Да ну его, мотив. Ведь не впервой.
Ведь он не паспорт: выбросишь без риска…
…Большим плащом накрывшись с головой,
Уходит Виктор в воинскую чащу.
…И жизнь с дождем несут сквозь лес журчащий
Его, как полуспящее дитя
Отец усталый, засыпая, тащит…
Забывшись, словно медленно летя,
Он шел меж веток, не заметив, как,
Мелодию тропинки прерывая,
Фонарь в дотоле незаметный мрак
Вонзился и сгустил его, кивая
Дубов косматых тенью. Лай собак
Прошел, как дрожь, по утреннему лугу.
И вдруг, подобно вспугнутому кругу
На камнем растревоженной воде,
Расплылся бас: — Привет душевный другу!
Здорово, Виктор! Пропадаешь где?
Дождь, пробуждая, падал на лицо…
Всмотревшись, он вскричал: — Откуда, Яков?! —
И под навес на ветхое крыльцо
Взошли. — Во всем и всюду одинаков
И сызмальства считаясь подлецом,
Ты опоздал часочков этак на; семь…
И на крыльце запахло пятым классом
И окриками школьного двора…
— Вчерашним чаем эту полночь скрасим!
— Я так подумал — дверь открыть пора…
…Возня с замком, каникулярный смех,
Скрип, запах чая и сырой фанеры.
— Полдня в кустах скрывался ото всех,
И только ливень действовал на нервы.
— Переоденься! Не соболий мех,
Но рубище, достойное дервиша…
Строй дождевой маршировал по крыше…
— Так от кого ты прятался? Ответь!
— За стенкой кто? Соседи? Можно тише?
— Там Васька. Расхрапелся, как медведь.
— А, это тот, что восемь лет назад…
Он жив еще? — Как слышишь. — Снова стонет?
Он, видно, жизни и во сне не рад:
По крикам судя — и горит, и тонет…
— Что ж, получил по долгу службы, гад…
Так что ты? Не по этому ли делу?
— А разве так не видно? Не в беде ли,
Ушедши из дому, под ливнем ждут,
Пока душа не отсыреет в теле,
Глядясь в стекло стекающих минут?
А в чемодане — шесть любимых книг,
Электробритва, рижский хлеб и вафли…
Сидишь — и поджидаешь каждый миг
Гостей незваных… Ну скажи — не граф ли?
— Так ты боялся, чтобы не настиг
Тебя закон карающий на даче,
Притом не на твоей? — Могло б иначе
Все обойтись, не так, как в прошлый раз…
Я верю в Бога, только не в удачу.
Два года ссылки. Бог от срока спас…
…Вдруг свет погас. Тогда в беседу их
Включился дождь, безмолвно-говорливый,
И от его признаний Яков стих
И сидя задремал, почти счастливый…
…И был рассвету дорог каждый штрих
Дождем густым расчерченного сада,
И он решил: художнику не надо
Мешать, а рядом тоже места нет —
И за садовых влажных туч ограду
Он скрылся, седоватый сея свет…
— Я утром, дом разыскивая твой,
Названье слышал — «Воинская роща»…
Неужто там, прикрытые листвой,
Стоят ракеты? Объясни попроще, —
Спросил, очнувшись, Яков, чуть живой
От сновидений тягостных без счета.
— Там, кажется, в войну стояла рота, —
Василий врал. — Не помню уж сейчас.
Иль просто так — назвали в честь кого-то:
Помещика… Пошли туда, как раз!..
…А дождь к утру немного отдохнуть
Намерился, друзьям предоставляя
Свою замену мелкую и путь
В глухом лесу, хранившем запах чая.
Им воздух и теснил, и полнил грудь
Предчувствием полетов небывалых,
Им жизнь в сменяющихся покрывалах —
В зеленых, голубых — входила в кровь
И пела им, как могут на привалах
Петь воины очищенных миров:
«Средь скал и садов твоих —
Как вихрь,
Олени, олени!
Сквозь сорок слепых поколений —
Ты сердцем лови их!
Здесь — полночь и полурассвет:
В родстве с глаголами вещих,
Там — дети убитых, воскресших —
В сиянье, в игре, в торжестве!
Прислушайся и пойми —
В семи
Свечах
Твой фитиль зачахший
И воск
Твоих войск
Зажжен
Моленьем мужей и жен —
И пламя вскипает в чаше!
Кому во врата вступить —
И солнечной крови
У мертвых веков в изголовье
Горстями испить?
Средь скал и садов,
Средь оленьих следов —
От света миров замри!
Там луч, не ломаясь, длится,
Там грозных Ангелов лица —
В границах
Новой земли!..»