Пару лет назад я оказался по делам в Турции. Пытался продавать угли Донбасса местным металлургам.
Переговоры закончились перед выходными и меня пригласили на побережье.
Мы жили в отеле, где редко селятся европейцы.
Вместе со мной заехала большая группа из Ирана – в те дни в Иране начались праздники.
Я никогда до этого не видел столько иранцев и разглядывал их во все глаза.
Иранки, завернутые в ткани с головы до ног, вынуждены использовать очень яркую косметику.
В сочетании с огромными чёрными глазами и большими губами яркая косметика отпугивает меня.
На мой вкус иранкам вообще не нужно краситься, настолько у них крупные черты лица.
Мусульмане-шииты используют парфюмерию на основе масел вместо спиртов.
Запахи у иранских духов приятные, но через пару часов в холле дышать стало тяжеловато – эфирные масла на жаре во влажном воздухе не особо приятная вещь.
Мужчины бросились играть в футбол. Все три дня они прерывали игру только ради пищи и сна.
В Иране запрещены мужские шорты выше колен, но здесь в Турции можно и иранцы их подвернули.
Ранним утром я ходил по окрестностям и встретил пожилого иранца, который поздоровался со мной по-французски – французский язык был на Востоке лингва франка до 70-х годов.
Оказалось, что мы с ним земляки – оба родились в СССР.
Его родители покинули Нахичевань в 1946-м. От него я узнал об Иранской Советской республике в 20-е годы и иначе понял историю Фазиля Искандера, чей отец-иранец вынужден был оставить жену с ребёнком в Абхазии.
Мои хозяева просыпались поздно, и я завтракал в одиночестве.
За мой столик иранцы не садились. Неожиданно ко мне попросилась одинокая девушка.
Она прилетела из Канады, чтобы встретиться с матерью.
Тараторит настолько быстро, что я и на русском языке тоже ничего бы не понял.
Единственная из всех в джинсах, но тоже в платке.
Её мать вся в чёрном с головы до ног, с лицом до половины закрытом белой тканью подошла к нашему столику так, что мне, чтобы поздороваться пришлось привстать и изогнуться.
Мать ничего не говорила, но в её глазах я прочёл тихий ужас.
Говорить вообще не обязательно, но мне удалось долго пообщаться с иранцем лет 35-ти.
Он был полностью в курсе того, что происходит в Украине и настроен настолько антиамерикански будто смотрит ОРТ.
Я спросил его, почему в шиитском Иране нет многожёнства, а в суннитской Турции есть, хотя не официально.
Он сослался на традиции.
Разговаривали мы на третий день. К моменту нашего разговора с иранцами произошла разительная перемена.
Многие женщины одели совершенно прозрачные платки, а некоторые сняли их совсем.
На платьях и кофтах появились даже на мой вкус довольно глубокие декольте. Должен сказать, что низкорослым иранкам поистине есть, что скрывать в этом смысле, но волосы очень красивые.
У меня стало рябить в глазах от разноцветья тканей. Огромные рисунки – яркие бабочки и цветы на каждом платье.
Мужчины просто одели короткие шорты.
Все стали заметно громче разговаривать, а женщины – смеяться.
Моя в джинсах вывела мать в белом платке на прогулку.
А мой собеседник продолжал проклинать Америку.
Поссориться мы бы не смогли, во-первых из-за чудесного морского вида, открывающегося с нашей лавочки, а в-вторых, я тогда понял одну важную вещь – чтобы поссориться нужно знать язык как родной – на чужом языке все силы уходят на понимание.
Я обратил его внимание на перемены, которые за три дня произошли с его соотечественниками.
Мой английский не позволил мне выразить мысль, и я замолчал. Иранец тоже задумался.
Должен сказать, что я и на русском языке не сумею закончить эту мысль.
Вдруг, не знаю с какого панталыку, я обвёл рукой всё окружающее нас великолепие – мельтешащих среди ярких цветов разноцветных бабочек, чудные перси и ланиты, выплеснувшиеся из полупрозрачных штор на зелень лужаек, играющих в коротких шортах в футбол мужчин, и сказал вопросительно: «Гитлер капут?».
Я сказал это себе под нос, так, будто разговаривал сам с собой – от бессилия перед всеми языками мира, включая родной.
Молодой иранец задумался на секунду, обречённо махнул рукой и нехотя согласился: «Гитлер капут».
Лингва франка, понимаете ли.