ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.
ПАДЧЕРИЦА
Пролог ( В. Новгород 1230…г )
На Софийской звоннице колокола гудят
Про лихую беду, про напасть вестят:
Как Великом Новегороде мор идёт,
Точно мухи люди мрут да во всех концах.
А во тьме ночной по окраинам
Только волчий вой с ветром крадётся,
А и днём порой у поверженных
Стаи злобных псов собираются.
У посадника Стратилата на запоре двор,
Не хозяев не видать и не челяди.
В ремесловой избе у семьи кожемяк
Умер дед и лежит на повети.
Нет не сына здесь, ни снохи с детьми
Лишь девчонка осталась Лукерьица.
Застывая сидит у холодной печи,
Непослушной рукой робко крестится
- Матерь Божия, помоги мене,
Куда деться, застываю вся,
Тут покинута как былинка в воде,
Спаси душу мою, заступница.
Видит девочка свет в окне бежит,
Приоткрыла дверь и отпрянула –
Весь боярский двор уж огнём горит
И к её избе ветер клонится.
А куда бежать – уж огонь стеной
И прижалась щекой к оконнице.
Да вдруг видит она, мчится всадник лихой –
Закричала она из последних сил
Может всадник тот к ней воротится?
Резко раму рванула рука сильная
И девчонку в седло сразу вскинула.
Из огня тогда князь девчонку спас
И с тех пор для неё самый любый.
Всё мечтала его увидать хоть на час,
А потом, уж что будет, то будет
Да и он порой вспоминал её
Как птенца с опалёнными крыльями
И расцветшей красой очень был удивлён
Как её, сироту, замуж выдали.
I
Жил Сидяк –кожемяка в подворьи
С молодою женой Лукерьей.
Хороша же была Сидяковна,
Раскрасавица на загляденье.
И Сидяк всё гордился женою,
Даже князь перед ней красовалася,
Никуда с своего подворья
Не велел ей Сидяк удаляться.
Да ведь жёнку, поди, не привяжешь,
И в краях их они почти вольны,
Уходила к торговым лабазам
Молодая его Сидяковна.
На торговой стороне у причалов
Всё лодьи теснятся Ганзейские
С дорогим заморским товаром
И другим богатством купецким,
Люд в торговых рядах суетится
И торговля идёт вокруг бойко.
Зазывают купцы горожанок,
Окликают призывно и звонко:
- Вот, смотри-ка, быстрей, молодица,
Аксамит бирюзового цвета.
Не ходи никуда ты сестрица,
Уж такого нигде больше нету.
И Лукерья тут тоже ходит,
Душегреей новой бахвалится
Да в сафьяновых красных сапожках
И в турецкой заморской шали.
Старый муж её холит и любит,
Ей обновы, наряды дарит,
Уважают её добры люди,
Только с падчерицей не ладит.
Своенравна та, непослушна,
И в невестин вошла уже возраст,
Да ревнует она к тому же,
Что жену отец холит и любит,
Что не ей достаются подарки,
Но её красотой он гордится.
Лишь она с гостевого застолья
Как всегда должна удалиться,
Даже всё, что Лукерья скажет
По добру и с весёлой улыбкой,
Она тут же переиначит
И ответит со злом, с подковыркой.
А Сидяк в это время уехал
По делам в дальний город Полоцк.
Он на ярмарке там приметил
Что купить, что продать найдётся.
Сидяковна его на хозяйстве,
Чтоб исправно всё было хлопочет,
Все дела ведёт обычайно,
Да порою тоска её точит.
А печаль в её сердце издавна:
Незамужней ещё девчонкой
Приглянулась она нежданно
Молодому князю Григорью,
Не дают ей покоя к тому же
Его сладкие, смелые речи.
Да теперь-то она при муже,
О какой же мечтать тут встрече?
II
Вот однажды пошла Лукерья
Ввечеру уже спать ложиться,
Распустила русую косу,
Сняла с шеи она монисто,
Положила на стол украшенья.
Слышит, в дверь кто-то тихо стучится:
Это кто же идёт так поздно?
- Эй, открой мне скорее, Лукерья,
Я хочу повидаться просто,
Уж узнала она этот голос,
Что ласкает и слух и душу,
А сама замерла от страха:
Как пустить, коли кто узнает,
Так наветы ведь будут мужу.
- Нет, Григорий, иди-ка ты с богом.
Я одна и пустить не смею.
Но всё слышит – он не уходит.
Он всё ждёт и стоит за дверью,
А потом вдруг толкнул сильнее:
Распахнулась дверца легонько,
И она вскричать не успела,
Как он обнял её с любовью
По рукам расплеснулись кудри,
Он ласкает нежно, голубит.
И в её дрожащие губы
С жадной лаской скорей целует,
Задыхаясь, слова ей шепчет,
Что от мужа она не слыхала:
- Ты - голубка моя, цвет вешний,
Мне дороже богатства и славы.
У неё в глазах потемнело,
С головы его шапка упала,
И забыли они наверно
Всё, что было и не бывало.
За окном уже ночь редела,
Тихо сумрак стекал в низины,
На щеках её пятна рдели
Поцелуев неотразимых.
Наконец-то они расстались,
Ускакал на рассвете всадник.
А она всё вослед глядела,
Не могла ни дышать, ни плакать.
А к обеду Сидяк вернулся,
Он вошёл в её горницу споро
И вдруг невзначай запнулся
О чужую шапку у порога.
- Э кто ж у тебя был гостем?
Гостевал-то, похоже, ночью!
Иль ты стала такою смелой,
Не боишься, не прячешь измену.
И схватил он плеть-пятихвостку,
Стал он с силой стегать Лукерью.
Она пала пред ним на колени:
- Если хочешь, убей меня сразу.
Не вольна я в своей измене.
А люблю я Григория с мальства,
Так люблю, что ничто мне не мило.
Не хочу быть твоею женою,
Не хочу этой жизни постылой.
Или дай мне в распутстве волю.
Изумлённо он голову поднял:
- Что бормочешь ты , глупая жёнка!
Ты проси у меня прощенья,
Пока жизнь у тебя не отнял.
-А зачем мне жизнь-то такая,
Только ругань да срам увижу.
Пусть уж будет могила сырая,
Там зато ты меня не обидишь!
Громко в гневе Сидяк дверью хлопнул
И ушёл он из дома в горе,
Не хотел никого он видеть,
Как узнал о своём позоре.
И с тех пор Сидяк изменился:
Бил жену, да и зря наказывал,
Всё тужил зачем он женился.
Против князя же гнев не выказывал.
И Лукерья бежит часто из дому,
Дарит ветру печальную исповедь:
«Ветер с в влагой дышит с изморя,
Ветер ласковый дышит со степи,
Со злым мужем жить, со извергом
Нет ни радости, ни почести.
Как уж батюшке не поклонишься
Да и матушке не спечалишься,
Жить с немилым, что в неволюшке,
С тоской горькой обвенчаешься.
Как скажу я ветру со степи:
- Отнеси меня в травы росные,
Где растут-цветут маки алые,
Как на сердце моём раны рваные.
Как скажу я ветру влажному:
- Отнеси меня в море синее.
Чтоб залить-забыть горе страшное,
В глубине его пусть сгину я,»
III
Повстречалась она тут с Григорием
И на шею с рыданием кинулась:
- Ах, мой любый, да как уж горько мне,
Ни словами ни песней не высказать.
Растеклись лучи золотых волос
Да по синему бархату ферязи,
Пролились ручьи горьких женских слёз
На серебряных нитей перевить.
- Да Лукерья моя милая !
Ты не плачь, не горюй, не печалуйся,
Не терзай мою душу безвинную.
Без тебя нету сердцу пристанища,
Ты одна мне подружия милая.
Я во поле пойду – там лишь ветер поёт,
А в лесу, со зверями, пусть любо мне.
У тебя в дому моё сердце живёт,
Без тебя на земле бесприютное.
- Княже светлый мой!
Вскинь меня в седло
Да возьми с собой
В даль далёкую,
Чтоб не видела я ничего вокруг,
Лишь была бы с тобой, одинокая.
Пусть леса кругом, звери лютые,
Пусть ветра гудят, бури жгучие,
Всё сдюжаю я, лишь возьми меня,
Не оставь одну, бесприютную.
Как злой муж меня ест-то поедом
Да и падчерица насмехается,
И не ведом мне наш счастливый дом,
От любви к тебе сердце мается.
Отстранил рукой князь Лукерью враз:
- Да куда же теперь тебя дену я?
Да люба ты мне, хороша была,
Да и добрая ты подружия,
Но нельзя мне теперь оставаться здесь:
Не девица ты – жена мужняя.
Не хочу на тебя злое горе навлечь,
Да и слава такая – ненужная.
Что тебе Лукерья, Лукерия,
До молодого князя красивого?
Но не верила она, не верила,
Что не может быть тоже счастливою.
Пусть тайком, всё же любо встречаться,
Его голос услышать ласковый,
В его руки такие сильные
Замирая душой, отдаваться.
А Авдотья, девица вредная,
Всё следит, всё глядит испытливо.
Как же трудно теперь Лукерии
Быть спокойной и даже улыбчивой.
А девчонка в невестином возрасте,
Уж тринадцать весною минуло.
Хоть бы замуж отдать её вскорости,
Да вот нет жениха ей милого.
А Григорий на неё всё поглядывал
И смеялся порой по-дружески,
А она перед ним куражится,
Перед ним всё играючи кружится.
И однажды глазами, как полымем,
Обожгла князя девка шалая
И сказала ему жарким шопотом:
- Иль не видишь, я уж не малая.
IV
А Григорий-князь не хотел врага –
Да зачем срам в своём-то поместии,
Он решил к себе привязать Сидяка
И пошёл в его дом за невестою.
- Не взыщи, к тебе бью сейчас челом,
Приходил я ведь просто свататься.
У тебя есть дочь и исправный дом,
Пусть женою мне будет Авдотия.
И не ждал Сидяк этой свадьбы сейчас,
Да ведь лучше что же придумаешь?
Будет зятем его да владетельный князь,
Дочка будет княгней-заступницей.
Лишь Лукерья при том обомлела вся,
Ничего мужу враз не ответила,
Но заметила она, заметила,
Как стрельнула глазами Авдотия.
А Григорий – князь безответственный:
- Будешь ты, - ей сказал, - мне невестою.
Не смутилась она, не потупилась:
- Я давно уж жду, аль отступишься?
Сидяковна твоя – баба старая,
А мне мачеха распостылая.
Я свободна сама, да и воля отца,
Чтоб я замуж шла, да по выбору.
А потом, ввечеру, в её горнице
Говорила Лукерья Авдотьице:
- Да зачем тебе за князя идти,
Иль в отцовском дому нерадостно?
Ведь не любит князь, да и знаешь ты,
Нелюбимой-то жить несладостно.
- А не любит меня – не твоя печаль.
Поживём, тогда вот и слюбимся.
Да княгиней мне по судьбе-то стать,
Не введенкой какой, не подружией.
Злато-серебро, что лежит в дому,
Все меха-соболя, что приглянутся,
И любые дары, что людишки несут –
Для законной жены да посадницы.
Вот княгиня она в расписном терему,
Только счастье всё в дверь не просится.
Грустный ходит князь, и всё льнёт к нему
Повиликою липкой Авдотьица.
- Милый князюшка, обними меня,
Без тебя свет не мил, всё горюся.
Ты, чуть свет взойдёт, всё бежишь со двора,
Я одна лишь печалюсь в горнице.
- Не печалуйся зря, у меня дела,
Да и нрав у меня переменчивый.
Не к лицу тебе донимать меня,
Мы законом с тобой перевенчаны.
Разве мало в дому для хозяйки забот?
Хоть займись ты любым рукоделием.
Ну, а счастье в наш дом поскорей придёт,
Как родишь дорогого наследника.
V
А Григорий опять идёт в дом кожемяк,
Чтоб с Лукерьей там перемолвиться,
И не в силах забыть её женских ласк,
По былой любви сердце томится,
А она ему: - Нет, любезный князь,
Уж любовь назад не воротится.
У тебя теперь есть княгиня в дому,
Молодая краса – Авдотьица.
Ты забудь всё что было меж нас,
Грех наш, может быть, и замолится.
Но горячий князь не хотел уступать.
Как же так вдруг не покорница?
Он схватил её и давай целовать:
- Я ведь князь тебе,
Да и ты, поди, не затворница.
- Ах, и ты, поди, не затворница.
- Ах, бесстыжий пёс, что ж ты делаешь?
Я своей судьбе покорилася.
Или мало тебе моих горьких слёз?
Хоть жену свою сделай счастливою!
Но не верил Григорий, не верил,
Целовать продолжал её пламенно.
Размахнулась со злом Лукерия
И ударила его пестом каменным.
И упал он враз, как подкошенный.
Тут вразмах вдруг дверь отворилась,
С криком горестным на его грудь
Жёнка юная повалилась,
А потом пошла на Лукерию
И к её лицу руки вскинула:
- Ах, ты, мачеха распостылая,
Душегубица ненавистная,
Счастью нашему да семейному
Стала лютая ты завистница.
Аль не верила, не хотела ты
Быть родной, доброй матушкой?
Всё лелеяла зло чёрное,
Ты разлучница, баба старая.
- Не кричи со зла, не усердствуй зря,
Ведь не я твои беды посеяла.
Счастье краденное да не грело вас,
Горе чуждое не печалило.
Так чего ж горевать сейчас
Да по мужу-то нелюбимому.
Ведь добро его всё теперь с тобой,
Что нажито или что скрадено,
Все меха-соболя, злато-серебро
У тебя в дому сердце радуют.
Так зачем тебе зря печалиться?
А за свой-то грех я ответчица,
Не тебе обо мне заботиться,
И не мне тебе теперь каяться.
Убежала Лукерья к Волхову
И с обрыва она в реку бросилась,
Утопила в волнах бедну голову,
Залила печаль свою горькую.
И на том берегу да по осени
Вдруг турецкая шаль цвела розами
Как прошёл дурман, и Григорий встал,
Видит, плачет жена, заливается:
- Эй, не плачь, я ведь жив.
Зря ты зла не держи,
Не суди не меня, ни Лукерию.
Мы с тобой будем жить,
Всё пройдёт, не тужи…
Только с той поры нету счастия
Да на княжеском на подвории,
Умер старый Сидяк,
Не дождавшись внучат,
Нету радости для Григория
И Авдотия в тоске мается,
Не дал бог детей, нету радости.