Снег таял, над страной огромной
Сочился с крыш, а возле нар,
Внизу, скопился лужей темной
И людям кровь напоминал.
Но он ее с земли смывал,
И лишь в горах взгремело звонко —
И снежно-каменный обвал
Убил бежавшего ребенка…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Их четверо, средь них витает
Дым сигарет и рой теней,
И каждый об одном мечтает —
Поговорить наедине
С другим. Вино на самом дне,
И льдинкой будущее тает.
Они сошлись к какой-то дате,
И каждый свой язык стерег,
И каждый знал, что здесь — предатель,
Подозревал двоих из трех.
И встретились они некстати:
Здесь крест трагических дорог
Стальным гвоздем скрепиться мог.
И с каждым вздрагиваньем лифта
Их в дрожь бросало, четверых,
И зарождалась не молитва,
Но неосознанный порыв
В их душах. — Прочь из этой темной
Поры тянул и к смерти звал…
Снег таял над страной огромной,
Сочился с крыш и кровь смывал.
И каждый видел два — враждебных,
Одно — любимое лицо.
В слепом преддверье дней судебных
Оно пленительной пыльцой
Пчелиной памяти казалось.
В слепом октябрьском саду —
Одна нетронутая завязь…
И в улей смерти рвался дух —
Влететь негаданно и круто,
С амброзией внезапных слез,
С последними словами друга,
С которым верил, плакал, рос.
Но даже это не сбылось…
Внезапно обрывался выдох,
Нежданно обжигался вдох:
Смешенье жизней — не разбитых,
Но тьмой растертых в порошок,
И голоса ослепших скрипок
Над крематорием надежд…
Как снег на крыше густ и свеж,
Как на земле от крови липок!
Кто нас судом неправым судит?
Он черен, зорок, не раним.
Он обрывает нити судеб,
Мы все виновны перед ним.
Кто братьев выстроил в колонну?
В тюрьму, на муку и во тьму
Они идут — по одному,
По тысяче и миллиону…