Раз пришел как-то парень к гадалке,
Говорит: «Предскажи мне судьбу!»
В яркой, пестрой циркачьей палатке
Он случайно накликал беду.
Сел за стол со свечой и колодой,
А напротив — цыганка в платке.
Он просил на грядущие годы
Рассказать обо всем по руке.
Говорит: «Есть красотка-невеста,
Только замуж не хочет идти.
Весь извелся уже! Как мне место
В сердце девушки этой найти?»
Посмотрела цыганка спокойно
И задумчиво сжала ладонь.
И ответила тихо, но твердо:
«Отступись, дай пожить молодой.»
Её голос был резкий, глубокий,
Будто в горле застыл птичий крик:
«Кого любишь — тем делаешь больно,
И жалеть никого не привык.
Ты Судьбой прокажен быть счастливым,
На алтарь бросив счастье других…
Отступись, дай свободу любимой…»
Парень хмурится, в кресле притих.
Чует — правду сказала гадалка,
Больно колят простые слова…
Мрачным склепом вдруг стала палатка,
Странно смолкла снаружи толпа.
«Кто ты, чтобы судить, ворожейка?»
Гадко скалится парень в ответ.
Слишком громко. Трещит пламя свечки.
Всё смешалось: и тени, и свет…
«Ты циркачка, а мнишь себя ведьмой!»
Очень нервно, срываясь на крик:
«Знаю ваше бесовское племя,
Хорошо лишь подвешен язык,
Да безмерно проворные руки
Вечно шарят в чужих кошельках…»
Ведьма хмурится, будто от скуки,
И с улыбкой на тонких губах.
Задыхается парень. Гадалка,
Резким словом его приласкав,
Ровным кругом обходит со связкой
Резко пахнущих тлеющих трав.
Шепчет заговор мягко и нежно,
Чуть касаясь чужого плеча:
«Ты в желаньях своих был небрежен,
Сам себе отыскав палача.
То, что жаждешь, я дам тебе мальчик —
Ты теперь сам себе господин.
У тебя теперь меньше удачи,
Берегись, а то будешь один.»
Тонко юноше вновь улыбнулась,
Но глаза жгли как медленный яд:
«Лишь тогда вновь с тобой повстречаюсь,
Когда будешь и Смерти рад.»