Сон, эти тонкие ломтики
смерти, как я их
ненавижу © Эдгар Аллан По
ПРОЛОГ
«…7 января 1974 года произошел взрыв железобетонного газгольдера выдержки радиоактивных газов на первом блоке. Жертв не было, о радиоактивном выбросе нет данных…
…28-30 ноября 1975 года на АЭС произошла авария с выбросом большого количества радиоактивных веществ. Причиной аварии послужило расплавление ТВЭЛа в одном из 1693 технологических каналов, что привело к частичному разрушению активной зоны реактора первого энергоблока. Во внешнюю среду было выброшено 1,5 млн. Ки радиоактивности. Непосредственно после аварии радиационный фон в центре Соснового Бора достигал 8 рентген/час. Жители Соснового Бора и прилегающих территорий об аварии оповещены не были.
Первое упоминание об аварии имело место в марте 1976 году на коллегии Министерства иностранных дел СССР, когда премьер-министр А.Косыгин сообщил о запросе правительств Швеции и Финляндии относительно увеличения радиационного фона над их территориями…
…В ночь с 23 на 24 марта 1992 года в 2 часа 37 минут на 3 блоке Ленинградской АЭС произошла авария в результате потери давления и течи в технологическом канале. Результатом аварии был выброс в атмосферу I-131 и инертных газов выше установленных пределов. Третий блок остановлен на ремонт. Нарушение оценено уровнем 3…
…январь 1996 г. обнаружена течь (12 литров в сутки) из бассейна хранилища ОЯТ. Здание хранилища № 428 располагается в 90 метрах от Балтийского моря. Спустя полгода протечки возросли до 144 литров в сутки, а к марту 1997 г. достигли 360 литров в сутки. При участии финских специалистов протечки были частично ликвидированы…»
В.М. Кузнецов Доклад Анализ безопасности атомных электрических станций расположенных на территории Российской Федерации за период с 01.01.91 г. по 31.12.2000 г.
Атомная электростанция расположена на берегу Копорской губы Финского Залива в 36 км. к западу от границы Санкт-Петербурга.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Алиса сидела и смотрела вниз. Там по асфальту ходили люди… много людей в серых плащах и чёрных ботинках. Они шли, втаптывая окурки в грязь, моросил дождь. Вместе с ними шла осень, она тащилась по дорогам до самого горизонта, куда не кинь взгляд, охала, придерживая простуженную спину. Алисе стало холодно. Чердачное окно, на котором она расположилась, было выбито и, ветер гулял по помещению, перекатывая по полу обрывки бумаг. Алиса нервно поёжилась. Значит всё вот так и должно закончиться. На этом чердаке. Она отползла немного вглубь чердачного помещения и закрыла глаза, секунды тикали в её голове как часы. Зачем всё было. И сейчас, в одиночестве.… Ведь всё предрешено, верно? Так о чём же жалеть … она стала решительней и достала из кармана острую бритву. Вот она – её спасительница. Ведь там уже не будет ничего: слёз, нестерпимой боли. Всё пройдёт. Нужно только сделать шаг. Переступить грань… и всё прекратится. Девушка посмотрела на свою тонкую руку. Были видны голубые жилки. Страх. Он сконцентрировался у неё в голове, пытаясь сковать всё её существо. “Тварь ли ты дрожащая или право…”
— Оставьте меня в покое! – Алиса закричала в пустоту и потекли слёзы. Она ненавидела слёзы. Она ненавидела себя. Ему здесь не место. Ему вообще не место в её жизни. Она одиночка. Волчица, отбившаяся от стаи. Она должна уйти в ночь. Навсегда. А он должен жить. Это его судьба. Слёзы высохли, оставив солоноватые следы, и Алиса поднесла лезвие. Дверь распахнулась и, ударившись об стену, подалась назад с противным скрипом. Алиса вздрогнула и подняла голову.На пороге стоял он.
– Зачем тебе всё это? – Он кинул ей исписанный чернилами клочок бумаги, прошёлся по комнате и рухнул рядом с ней на колени. – Никогда. Слышишь, никогда больше не смей. – Карие глаза смотрели на неё прямо в упор. Опустошённый, он откинулся на выступающую балку напротив Алисы и долго смотрел на неё. Потом как-то неестественно болезненно улыбнулся . — Дурочка. Какая ты у меня дурочка. Он коснулся её руки, сделал это как-то настороженно. Коснулся и посмотрел на свои пальцы. Как они лежали на её загорелой коже.
– Тебе пойдёт фиалковый, — задумчиво произнёс он и улыбнулся. Грустно. – Ты похожа на нимфу. Помнишь, ты шла по песку? Такой я запомнил тебя. Твои следы тянулись цепочкой по прибрежной черте и терялись за холмом. Я смотрел на них. Долго. Ты скрылась из виду, а я стоял и смотрел. И всё не мог уйти, словно надеясь, что ты вернёшься. Алиса слушала, слегка наклонив голову, скользя взглядом по его лицу, такому родному. Как же ей нужен был этот человек. Взгляд его карих глаз, в полумраке казавшихся черными, становился добрее мягче. Она хотела что-то сказать, но лишь приоткрыла рот и не произнесла ни слова. Её руки обвились вокруг его шеи, она закрыла глаза и прижалась к щеке. Оба они думали о чём-то, но никто не признался друг другу. Алиса первая нарушила молчанье. Она положила голову ему на плечо и едва слышно прошептала – Может быть поедем в Рим этим летом? Как мы хотели…
— Может. – Также задумчиво произнёс он.
Они спустились по лестнице и вышли на улицу. Прошли несколько кварталов и снова поднялись по лестнице. За это время они не проронили не слова. В комнате царил слабый полумрак . Сделав шаг от дверного проёма, Алиса остановилась. Она давно не была здесь. Много-много дней прошло… дней и ночей.
Алиса всегда мечтала побывать в Сиракузах, этот город на юго-востоке Сицилии имел какую-то особую, ни с чем не сравнимую атмосферу, история и легенды сплелись в этой точке земного шара в нечто необыкновенное, пропитавшее собой все окрестности… волшебство… тс… казалось, сделай паломничество к источнику Аретузы, шепни желание, и твой суженый непременно объявится и предложит руку и сердце. Это Алиса и сделала. Вдруг поможет. А не поможет, что ж, это всего лишь легенда. Алисе нравилось бродить по пляжу. Она брала машину и отправлялась на Mondello. Там до самого заката она могла гулять по влажному песку по прибрежной черте. Иногда она садилась на камни и долго смотрела вдаль, думая о чём-то. Может она представляла себя юной Ассоль*, и ждала когда же, наконец, в море появится корабль под алыми парусами, кто знает. Иной раз мужчины провожали её взглядом, когда она в длинной хлопковой юбке, шла по берегу. Волны докатывались до её ног и, наверное, она была прекрасна в отблесках алого заката, но мужчины оставались, никто из них не возжелал опуститься на колено и предложить руку и сердце. Они курили сигары и говорили между собой на непонятном языке, вот один направляется к морю и тоже останавливается посмотреть. Красивый. Алиса ловит себя на этой мысли, на мгновенье останавливая на нём взгляд. Немного теплоты разливается по телу, но она одёргивает себя и идёт дальше. Назавтра карнавал. Алиса берёт машину и едет в Фонтане Бьянке. Это провинция Сиракуз, где и проходит ежегодный фестиваль. На таких мероприятиях Алиса ещё не была, она как восторженное дитя озиралась вокруг и улыбалась всем и всему: причудливым карнавальным маскам, пляшущим вокруг неё, дамам в юбках-бутонах, музыкантам в отороченных золотом кафтанах.… Такой восторг был у нее, пожалуй, когда родители ребёнком отправили её в первый раз на новогоднюю ёлку в столицу. Улицы бурлили весельем, казалось, что все были счастливы на этом празднике жизни, скоро и Алиса, позабыв о своих проблемах, была подхвачена в безумный поток веселья. Она не помнила, сколько выпила к тому времени, когда встретила его. Она стояла у стойки в баре. Она чертовски много выпила, мужчина спросил что-то, но она лишь рассеянно помотала головой в ответ и усмехнулась. Да что ему собственно нужно от неё. Её рассеянный взгляд остановился на лице незнакомца, и она сморщила лобик, да, это его она видела вчера на пляже, Алиса снова чему-то усмехнулась.
Это было наваждение. Твой взгляд. Зачем он разговаривал со мной… какая теперь разница. Все давно замело опавшими листьями. Призраки прошлого. Они приходят. Заходят в холодную комнату в темноте, что им от меня нужно… я отдала все… молодость, иллюзии, мечты, наивность… не осталось ничего. Так, что теперь? В андрессолях достаю коробку. На крышке пыль. Сколько она пролежала здесь в темноте… Обрывки бумаг, фотографии… это они приводят сюда эти призраки… нужно избавиться от них… унести их отсюда. Сажусь прямо на пол, включаю маленький ночник и открываю ящик. Пальцы касаются старой помятой бумаги, пробегаюсь взглядом по строчкам. Попадается фото. Задерживаю на нем взгляд, рассматриваю внимательно, сосредоточенно, откладываю в сторону. Подношу несколько листов ближе к свету. Почерк нервный, чернильным пером, не сильно изменился… Ты уже очень давно не снился мне, это было в апреле… Мы сидели на лавочке рядом с домом, а неподалёку от нас росла, яблоня.
— Достанешь?
Ты улыбнулся и, поднявшись, пошёл к дереву. Нарвав крупных красных яблок, ты вернулся и дал мне несколько. Яблоки были очень сладкими. Странно, что во сне так явственно ощущался вкус. Мы сидели рядом. Ты протянул мне очень крупное яблоко и улыбнулся.
— Спасибо. Откусил от другого яблока, ты повернулся, предложив укусить и мне, и улыбнулся глазами. Откусила. Зажав яблоко зубами, подвинулся ко мне, улыбнувшись. Кладу руку тебе на плечо и кусаю яблоко. Ты откладываешь яблоко и легонько целуешь меня в губы.. нежность…
Стою на балконе. В небе на черном бархате переливаются светляки — звезды, близко, можно дотянуться рукой. Внизу, на земле, в лунном свете блестит хрустящий свежий снег. Сделала вдох, выпустив белое облако, прислонившись к холодному стеклу, задумалась. Бесконечность… Маленькие светляки, словно начищенные к Рождеству, подмигивали, игрались. Там, в неисчисляемых километрах от нас, они выжигали планеты, и оттуда мы светим лиш маленькой искоркой. Весь наш мир — лишь крупинка затерявшаяся в бесконечности. Устремляю взгляд ввысь… Сириус, переменная — подмигивает, начищенная с особым усердием, — всего лишь светлячок, целая система звезд, а для нас всего лишь светлячок. Смотрю вниз с окна — по снегу бежит кошка. Черная. Что за дело ей до бесконечности… Остановилась. Подняла голову. А может… За углом мигает фонарь, — переменная… «Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?!» [с] В. Маяковский
Я увидела его на набережной , он был задумчив,неумолимо, словно бы олицетворяя собой этот город, был неразделим с ним, словно его дух. Поразил его взгляд — глубокий, потаенный, непостижимый. Появившись внезапно, он исчез также, оставив лишь легкий привкус стального неба, мокрых набережных, ягодной горечи на губах. Иногда, закрывая глаза, я вижу его — он стоит облокотившись о парапет канала и смотрит вдаль, словно видит там что-то, чего не видим мы, и никогда не увидим.
Алиса проснулась рано, ещё до будильника, и зарывшись в одеяло, стала вспоминать сон. Сперва казалось, что ничего вспомнить не удастся. Алиса закрыла глаза, чтоб свет фонаря попадавший в окно, не мешал ей, и начала перебирать образы. Мужчина. Он стоит в пол оборота и Алиса не видит лица, хотя осанка кажется ей знакомой, но она не может вспомнить кто это. Любопытство заставляет её подойти ближе. С удивлением Алиса замечает, что не слышит своих шагов.
-Привет. – Голос мужчины прозвучал негромко, в соблазнительной бархатной тональности, оставляя ощущение поцелуя. От неожиданности Алиса поскользнулась на ровном месте и, потеряв равновесие, упала. Мужчина обернулся и протянул ей руку. И вот теперь Алиса лежала с закрытыми глазами и пыталась вспомнить черты его лица. То они казались ей знакомыми, то совсем неизвестными. Она точно где-то прежде его видела. Но она не могла вспомнить… Только ощущения – тепло, какую-то детскую радость, запах карамели… вспомнила – он протянул ей карамель, большую, коричнево-прозрачную, почти золотую, словно из янтаря… Алиса внедоумении открыла глаза. Шмыгнула носом и поплелась на кухню варить кофе.
Сегодня я купила на ярмарке идиотские бусы. Длинная цепочка деревянных бусинок — круглых и в виде сердечек, вокруг шеи их можно обматать два раза. Держу их в руках и думаю, что с ними делать. Книга вчера застопорилась. Файл весит на рабочем столе и с укором смотрит на меня. Нада лечь спать, уже очень поздно. Хочется уехать. Найти смысл, свежий глоток воздуха. Сегодня пришла открытка. С Рождеством. Она лежит на тумбочке. На ней фото Шерлока. Мир сходит с ума. Спать. Все, нада спать. Прежде чем выключить свет еще раз дотягиваюсь до открытки.
- С Рождеством, Бен.
Мучает бессонница. Нет, совсем не могу спать. Лежу с открытыми глазами час, два, … пока не начнет вставать солнце. Опустошенность накрывает, сводит с ума. Все хорошо… есть, или будет… нужно только подождать. Дождаться. Или не в этом суть. Или это не выход. Ложь, которая не поможет, но что же тогда… Как все это изменить, или нужно просто смириться, принять. Проклятые часы, нужно их вынести. Лучше полная тишина, чем слушать, как идет время. Что неправильно, что то идет неправильно, но должен быть выход, выход есть всегда, нужно только понять, понять за какой он дверью.
Пеку пирожки. Это очень увлекательное занятие. Вообще я убеждаюсь в мысли, что самое вкусное в этом мире
- это пирожки. Румяненькие, с хрустящей корочкой, тающие во рту… окончательно утратив доверие к магазинной выпечке, приходиться долго простаивать у плиты, но дело стоит этого времени. Солнышко играет на подокойнике… жмурясь от слепящих лучей и ароматной сдобы, хочется замурлыкать. Вчера достала книгу про короля Артура… она лежит на столе в гостинной… сегодня несколько раз замечала её, входя в комнату. Нада будет вспомнить о ней вечером, хотя вечером традиция читать Памелу Трэверс. Она возвращает в детство. Порой это полезно. Я не шучу.
Видно я старомодна. Люблю перечитывать хорошие книги, люблю гулять под дождем, люблю длинные расшитые юбки и фото в стиле ретро, люблю напевать «Вальс Бостон» по утрам, люблю смотреть на закат и сочинять тут же в голове стихи… люблю слушать как поет Одри Хепберн, ту песню особенно, где она с утра играет на гитаре на пожарной лестнице, я пишу пером, а когда грустно рисую дождь, я плачу когда смотрю «Дом у озера», цитирую Шекспира, когда волнительно и верю в счастье, как в истину, хотя это сложно.
Алиса уже неделю собиралась написать письмо подруге. Это не просто на самом деле. Ведь врать не будешь, какой смысл писать, а плакать горючими слезами тоже как то наверно нехорошо. Конверт лежит на столе, уже давно подписан, Алиса потеряла счет времени, сколько уже он лежит тут. Марии Гордон Западный Йоркшир ( West Yorkshire)… Они не виделись пять лет. Мария присылает рождественские английские открытки, однажды пришла посылка. Это был свитер… и записка «Пусть тебя согреет наша дружба».
Бенедикт ходил по площадке репетируя сцену снова и снова, от софитов болели глаза. Все были немного раздражены за сегодня, холодное помещение постоянно выдувалось сквозняком и к концу дня Бенедикт начал кашлять. Он присел на пол, держа iPone в руке, продолжая отговаривать текст, а потом просто лёг вытянув ноги. Закрыв на мгновенье глаза, он представил, как в выходной поедет в Soho, заглянет в «Blacks» и закажет там жареного ягненка, лучше которого не отыскать во всей Англии, пропустит стаканчик Whisky sour, прогуляется по заснеженному Лондону.
Вечером, выключив свет в номере, Бенедикт долго стоял у окна, смотря на ночной Берлин. Дом так далеко. Дома его, как маленького принца, ждет роза. Он посади ее шесть лет назад и за этого время она отвоевала пол комнаты. Из окна немного дуло. Бенедикт растянулся на кровати, закрыл глаза. Он снова поймал себя на мысли, что хочет позвонить… но там снаружи была только пустота и фальш и он просто уснул.
Наверно хорошо не чувствовать. Слишком сильные эмоции оставляют после себя пепел, которым после припорошит твою душу. Не чувствовать проще, тогда все разумно и правильно, спектакль расписан наперед и играть по-своему нельзя. Но отыграв свою роль в этом спектакле, чувствуешь только утомление, ведь все ненастоящее — лишь декорации, игра не отзывается внутри. Только маски, только заученые реплики. Эмоции ломают пьесу, ломают вас, как наркотик, вливаются в вашу кровь, и вы уже не существуете — вы растворились, вы пламя, вы сжигаете страницы чертовой книги, вам не простят.
Потом делаешь усилие над собой, чтобы забыть, не думать, не дышать. Чтобы не чувствовать, самое страшное — чувствовать. Это приходит так внезапно. Ты даже не знал, что есть такое оружие для самоубийцы, или знал, но предпочел забыть, когда во время прошлого воскрешения собирал свою душу, когда зализывал раны. И оно опять накрыло тебя, потопило, безжалостно, оно опять подарило тебе это, сопротивляйся, если хватит сил, туши пока не поздно, пока огонь не проник внутрь, не прожег насквозь, хотя… уже поздно.
Приснился сон — море, черное, ядовитое, накрытое грязным едким туманом. Лодка по корме которой бьются черные маслянистые волны. Они плыли, долго ,несколько человек команды, потерпевшие кораблекрушение, измученые от жажды и дыма, пока, наконец, глубокой ночью не пристали к илистому берегу… Я помню, как это было. Этот туман. Огонь посреди океана, отравивший все живое. Я помню.
Везде носить маску невыносимо тяжело, но если снять ее, раскрыть лицо и душу, боль заставит одеть ее снова, заставит уйти глубоко в ночь, потому что никто не поймет, люди чужие друг другу, слишком. И ты никогда не сможешь сказать все. Даже если будешь пытаться, тебя не услышат, каждый человек живет в мире своего Я, и возвел слишком высокие стены. И близость невозможна, ведь для нее нужно сломать ограду, распахнуть себя и довериться. Но кто согласиться на это. Сколько сил потрачено на возведение этой стены. Открывая дверь ты лишь пускаешь холодный воздух и мерзнешь. Затыкаешь щели, чтоб не дуло, накрываешься одеялом, чтобы ни что не потревожило тебя. Но свет гаснет и ты уже не чувствуешь себя таким защищенным, ночь приносит пустоту, во мраке не видно стен, лишь беспроглядная мгла, и почему то становиться прохладно, и не так спокойно, и ты хочешь позвать того кто за стеной. Но дверь закрыта и в темноте ты не найдешь ключ.
Сново приходит воспоминание.
Обогнув кремль, оставив позади Мариинскую башню, спускаюсь вниз, к реке. От дома Лажечникова сворачиваю направо, внизу, под обрывом течет спокойная вода, иду по Соборной площади, молодожены фотографируются у храма, пускают голубей. Окунувшись в прохладную темную арку Пятницких ворот, выныреваешь в переулок. Тут вниз. До моста. Стоишь долго, холодный ветер треплет воротник. Вода под ногами темная, с легкой рябью, окидываешь взглядом купола на левом берегу, успокаиваешься. Мысли проясняются. Время идет незаметно, неспешно проскальзывает течение под мостом, превращая в настоящее каждую секунду будущего. Завтра не наступит никогда. С каждым новым бликом рассвета наступает только сегодня. Не готовься к будущему, прими настоящее.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Алису разбудил телефон, он упрямо вибрировал в кармане её джинсовки. Она нехотя вылезла из-под одеяла, поёжилась и подняла трубку.
- Да. Но я же в отпуске. Найдите кого-нибудь ещё… ладно. Слушаюсь.
Пошли гудки. Алиса натянула джинсы, схватила со столика ключи от машины и отправилась на парковку.
В Пулково её уже встречал Таврич, он проводил до чёрной штабной волги и закинул чемоданы в багажник.
- Я даже не заеду домой? К чему такая спешка?
- Тобачевский объявил ситуацию 4 уровня, всё подразделение сутки работает в авральном режиме, я сам 18 часов на ногах, три раза пил кофе, уже не помогает, — Таврич улыбнулся, но суровая морщинка на лбу так и не разгладилась.
Когда Алиса в сопровождении Таврича вошла в кабинет полковника, Тобачевский нервно мерил его шагами от стены до стены.
- Прилетела. Ждали-ждали. Дело тут у нас наметилось, так что не обессудь, позагораешь в другой раз. На, взгляни.
На столе в беспорядке были разбросаны снимки. Куча снимков.
- Пять случаев за два дня. Полиция в панике. Все тела найдены у воды. Вот, взгляни на карту, там сейчас работают, свидетелей нет, впрочем, как всегда.
- Такое зверство,- Алиса взяла в руку одну из фотографий, и лицо её побледнело.
- Я уже видел такое, — Тобачевский снял с полки папку с делом и подошёл к Алисе,- это был глухарь. Четыре года назад. Помню до сих пор… Я не из робких, но и мне стало не по себе, когда я его увидел. Молодой парень. Его словно разорвал дикий зверь,- Тобачевский, наконец, сел в своё кресло, и потёр лоб,- его нашли у стока.
Всю ночь Алису мучили кошмары. Она просыпалась с криком и в холодной испарине, за ней кто-то гнался, она не могла разобрать кто – был сильный туман, ничего не было видно уже в двух шагах, она слышала только шаги и жуткий скрежет зубов за своей спиной. Фонари тонули в дымке. Алиса бежала, но расстояние до них не уменьшалось. Внезапно чья-то ледяная рука коснулась её плеча и в ужасе Алиса проснулась.
Она так и не выспалась. Не было ещё и шести утра, когда она направилась на кухню варить кофе. Алиса задумалась, съела кусочек пастилы и зажгла сигарету. Предстоял сложный день. Мысли прервал телефон.
- Ты встала? Собирайся, ещё одно убийство. Набережная обводного канала. Я сейчас буду.
Таврич приехал через пятнадцать минут и, они отправились на место. По дороге он доложил детали.
- Тихое местечко, за складами. Убитый — какой-то местный бомж. Обнаружил охранник, сказал, что мужика подрали в клочья, сейчас сами всё увидим.
Алиса молчала всю дорогу. Таврич заметил бледность на её лице и обеспокоинно спросил о её самочувствии.
- Всё хорошо,- Алиса лукавила, она чувствовала, что с ней не всё в порядке.
Но не трезвонить же всем о лёгкой слабости. Они вышли из машины и направились к оцеплению. Тело выглядело жутко, Алиса почувствовала, что её слегка мутит. Грудная клетка жертвы была проломлена, множество рваных ран по всему телу превратили тело в месиво, местами отсутствовали куски плоти, от запаха запёкшейся крови накатывала лёгкая тошнота. Софи отошла подальше к воде и постаралась отдышаться. Она облокотилась на решётку и потёрла виски, должно было помочь. До воды было метров пять. Внезапно нечто странное привлекло её внимание, Алиса наклонилась и от увиденного у неё похолодел затылок. На асфальте был след, убийца, уходя, испачкался кровью и оставил отпечаток.
- Миш, — Алиса отшатнулась и тихо позвала Таврича. Чёткий след крупной лапы неизвестного животного был обращён прямо к воде. Вытянутая пятка, перепонки между пальцами…
- Крокодил,- неуверенно, почти шёпотом произнёс Таврич. Алиса сделала шаг прочь от решётки и пожала плечами.
- Позвони экспертам.
Со стороны лестничного проёма в коридоре появился мужчина в белом халате. Его имя Пётр Далматов. В руке он нёс металлический чемоданчик, он шёл бодро,
волосы со лба были откинуты назад, тёмные густые брови выражали спокойствие. У окна две сотрудницы, заметив его, кивнули, поприветствовав, и покрылись румянцем.
- Не женат.
- Симпотяжка.
- У него влажный взгляд.
- Ты не пробовала застёгивать блузку?
Девчонки рассмеялись. Пётр подошёл к кабинету, на двери которого была выгравирована коричневая табличка ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ, и открыл дверь ключом.
Достав из чемоданчика наполненные пробирки с наклейками – пробы воды, он поставил их на большой белый стол. Вода в пробирках была зеленовато-жёлтая, но не мутней чем обычно.
- Взвесей где-то 40 миллиграмм на литр, — задумчиво произнёс Пётр, — в норме. После анализа нужно успеть написать несколько отчётов — для рыболовного завода в Островках, для водопроводной станции… — Пётр посмотрел на часы, Кирилыча до сих пор не было.
Прошёл час. Кирилыч так и не появился. Пётр начал скучать. Не с кем словом перемолвиться. Ну что за… Закрыв ноутбук, он подошёл к окну. Серо. Может пойти дождь. От рамы неприятно сквозило. К подоконнику
прибило жёлтый, слегка подгнивающий лист. Пётр прошёлся по кабинету, открыл дверь, выглянул в коридор – никого, закрыл дверь и снова зашагал по направлению к окну.
- Микроскоп. Забыл выключить. – Нагнувшись, Пётр зачем-то еще раз заглянул в трубку. Брови его выразили удивление, он подстроил зеркала и ахнул. Дверь открылась и вошла Лика, из соседнего отдела.
- Идёшь перекусить?
- А, это ты… Взгляни сюда.
- Ну… тебе так интересны амёбы?
- Хм… когда я принёс пробы, они прибывали в цисте, а сейчас отогрелись и …
- Они пожирают себеподобных…
- Странно, да? Впервые с таким сталкиваюсь. Это же корненожки Протей, они питаются микрочастицами водорослей…
- По ним не скажешь…
- Я заметил на их мембранах новообразования – видишь эти маленькие иголочки, они протыкают ими мембраны других амёб.
- Хочешь сказать, что твоя подружка-амёба мутировала?
- Странно…
- Так мы пойдём перекусить?
Эксперты уже оцепили периметр, когда Алиса и Таврич приехали на место, и тело уже собирались грузить.
-Долго вы. Мужчина. При нём найден пропуск экологической бригады на имя Вьюшкина Самуила Кирилловича. Рваные раны – ваш случай.
- Свидетели?
- Парень. Правда, он немного… под дурью. Испуган очень. Только не понятно чем, может своими галлюцинациями. Он в машине – можете допросить.
Парень действительно выглядел испуганным. Он был невысокий и очень худой. Лицо и без того бледное, от страха стало похожим на простыню. Он дрожал, будто бы его колотил озноб и что-то шептал. Алиса только со второго раза удалось привлечь его внимание.
- Как ты себя чувствуешь?
- Оно… Там… Я видел…
- Кого ты видел?
- Монстра…
Алиса снова и снова перечитывала отчёт, пытаясь найти хоть каплю здравого смысла в бреднях этого наркомана. Двухметровый ящер… Может парниша, прежде чем вдунуть, смотрел фильм про динозавров… или по городу действительно разгуливает кровожадная тварь. Бред. Алиса подняла голову, за окном шёл дождь. Не видно не зги. Алиса неуютно поёжилась. Таврич ушёл час назад. Что-то она засиделась.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
У каждого человека есть желания, которые он не сообщает другим, и желания, в которых он не сознается даже себе самому © Зигмунд Фрейд
Бывают моменты. Их даже можно сравнить со снами, ведь по прошествии их остается легкое послевкусие волшебства. Воспоминания тают, размываются, ничего определенного, но волна теплоты не отпускает, укутывает, убаюкивает. Немного навязчиво вьется в полумраке и как не гони ее прочь, не уходит, если только отходит к дальней стенке комнаты и садиться в кресло. Тед. Воспоминание звали Тед. Он увез ее из того бара в Фонтане Бьянке. Дешевые придорожные мотели в пригородах порой жутко безобразны, тот, в который Тед привёз ее, не был исключением, комната с затхлым воздухом (наверное, из-за сырости, поднимавшейся из подвала через половицы), была слабо освещена – из четырёх мини-ламп вкрученных в подвесной потолок, работали всего две. Постельное бельё неприятно пахло отбеливателем, а под столом валялся смятый клочок газеты. Алиса отправилась в душ, прохладная вода вернула ей сил. Она закрыла глаза и подставила лицо под струю, тяжесть в висках заметно отступала. Вернувшись в комнату, она выпила стакан сока и присела на край постели, от ночного воздуха ей стало прохладно. – Where are you from? – Тед сидел у стены и смотрел на Алису. У него тёмные карие глаза. – Алиса задумалась и не расслышала вопроса. –Whatever, — он снова сказал очень тихо, улыбнулся и откинулся на подушки. Девушка неуверенно прикоснулась к его руке и провела пальчиком, наклонилась и поцеловала его. От прикосновения теплой кожи к губам, желание возросло, Алиса дотронувшись до его щеки, посмотрела ему прямо в глаза.
Он улыбнулся. Боги, до чего обворожительная улыбка. Тед прижал девушку к себе, но еще больше притягивал ее какой-то невидимый магнит, притягивал до боли. И это началось еще на берегу, когда Алиса прошла мимо. Их глаза встретились… Да, это началось еще тогда. Его кожа пахла BURBERRY. – Франтик, — мелькнуло у Алисы в голове и она потянула вверх его футболку. Губы коснулись мочки уха, и Алиса прошептала хищно улыбнувшись: — Let’s have some fun, Ted.
Расстегнув блузу, Алиса открыла грудь, окаймлённую в белоснежное кружево, и потянула мужчину за ремень. Глаза их встретились. Алиса ощутила легкий трепет от его пристального взгляда и отступила, но Тед властно взял девушку за руку. Она не помнила потом, как всё произошло, его пальцы сжали спину, и нечто нежное и горячее коснулось её, Алиса закрыла глаза. Она чувствовала, как он медленно заходит, как становится сильней, прикосновение его рук обожгло её лоно, и Алиса застонала. Казалось, силы сейчас оставят её, чувствуя, как дрожат ноги, она сделала жалкую попытку нащупать опору, но до стены было далеко. Удары нарастали, они словно раздирали её хрупкое тело, доводя до исступления. Алиса закричала, она не слышала своего крика, словно потерявшись где-то между этим миром и неизвестностью.
Быстро темнело и становилось прохладно. Алиса свернула с Садовой улицы и слегка поёжилась от ветра, приостановившись, и, обернув свой длинный шарф во круг шеи третий раз, застегнулась плотнее. Площадь была полна. Своё название Марсовое поле получило в честь памятника Суворову, выполнимому в одеяниях бога войны Марса. На гравюре Патерсена это изображено очень поэтично. Алиса немного опоздала, в небо не много, но уже летели светящиеся бумажные фонарики. Девушка остановилась очарованная, и не заметила, как её тронули за руку. Это была Софи.
- Тебя только и ждём. Рада, что ты тоже решила пойти, неделька выдалась не из лёгких,- Софи вздохнула.
-Да. У меня тоже, — Алиса слабо улыбнулась,но незапно ей стало не по себе, и словно почувствов на себе чей-то взгляд, поддавшись желанию, она обернулась. Сзади никого не было, стемнело уже окончательно, шагах в десяти от них подростки зажгли свечу в фонаре, готовясь отпустить его в небо, Софи улыбнулась, наблюдая, как он медленно поплыл в темноту.
Стемнело. Сева осторожно подошёл к решётке канала и посмотрел на текущую внизу чёрную воду. Она походила на смолу. Парень был очень насторожен, от увиденного днём у него холодел затылок, но любопытство пересиливало, и Сева не отступал, в кармане он судорожно сжимал рукоять ножа, чувствуя, как от страха немеют его пальцы. От отца он получил по полной, из дома удалось свалить, только когда батя уехал на задание. Впрочем, Сева уже заимел иммунитет, на прошлой неделе батя забирал его из вытрезвителя, тогда скандал дома был не меньше. Всё катилось в тартарары, после того как ушла мать. Сева винил отца, он помнил, как она закрывалась в ванной и плакала. Она не выдержала. Казалось, что порой отец забывал, что перед ним его семья, а не новобранцы, дома царила жёсткая армейская выправка и вот однажды утром Сева нашёл на столе записку. Отца дома не было. Он пришёл ближе к вечеру, прочитал записку и снова ушёл. Через несколько часов он вернулся, на его лице Сева не прочитал никаких эмоций. Лике он не позвонил, выпил стакан водки и ушёл в свою комнату.
То, что он видел не давало Севе покоя. Курнул он с утра немного, не могло же воображение сыграть с ним, ведь убийство произошло, это факт.
Было тихо. Вода спокойно текла внизу, кто-то озорно свистнул в переулке, проехал пустой троллейбус… . Сева постоял ещё немного и побрёл прочь.
К этому нельзя быть готовой. Ты чувствуешь как горло сжимает невидимая рука, а сердце сжимает страх. Перечитываешь этикетки, пытаешься вспомнить. Дрожащей рукой капаешь в стакан капли. Вдруг не поможет... в этот раз... пытаешься не плакать, не замечать, как смерть смотрит в глаза. Аллергик... Лежишь, пытаешься успокоиться... Темнота накрывает и кто-то в этой темноте подкрался и держит тебя за горло. А ты хочешь жить.. Не сейчас.. не сегодня... отпусти...
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Алиса лежала в кресле, укутавшись в плед. Она немного дремала, притушив ночник и позволив снам подойти ближе. Очнулась она от оповещения факса. Пришло письмо. Сразу вставать не хотелось и девушка еще несколько минут лежала закутавшись и лениво потягиваясь. Старый оранжевый торшер отбрасывал угрюмую тень, казалось, он не в духе. Наверно это старость. В глубине души торшер боялся, что он станет ненужным, что его место займет фарфоровый светильник, которого он видел в соседнем окне или хрустальные свечи. Он слышал, что в мире существует много таких светильников, а он лишь старый унылый торшер. Он помнил эту комнату такой, какой она была много лет назад, когда он появился в ней, все изменилось, кругом молодежь, из старых знакомых осталась только маленькая фарфоровая статуэтка балерины с несколько вздорным характером, стоявшая на столике, но балерина редко обращала на него внимание. Торшер не обижался, девушки ведь легкомысленны. Он стоял и грустил об ушедших годах, много вспоминал и слушал, он был философ.
- Здравствуйте. Как Ваше настроение? Не против поговорить, это ваш старый знакомый, если вы не забыли...
- О нет, я помню вас. Настроение, если честно, не особенно хорошее. Хандра. А у вас?
- Э... ну от радости тоже не пляшу. Усталость... Я использовал ваш совет по спектаклю. Постановщик одобрил. Отметил, что это смелая идея. Вообще хандру от себя нужно отгонять. Хотя это сложно, я не спорю.
- Да. Сложно.
- Что с вами?
-Трудно обьяснить. Когда сделаешь что-то, что не делал никогда, отношение к этому неясное. Анализируешь, и приходишь к выводу, что, если взять ластик и стереть этот эпизод, то встав вновь перед этим выбором сделаешь всё тоже самое. Не понимаешь, что это, почему так, ведь это не свойственно тебе, совершенно не твоё, но тем не менее. Хватило так мало, чтобы погибнуть, и как много нужно, чтобы пережить. Потому что такой волной прежде накрывало только раз, и второй раз не могла... Не могла опять сожалеть... сожалеть за то что не было... за то что не будет. И пусть после только осколки, это лучше чем целый бокал до краев наполненный сожалением и отчаянием.
-Вам тяжело...
- Простите.
- Вы необычны. Не извиняйтесь. Ваша душа как цветок в забытом саду... красив и печален.
- Я улыбаюсь
- Я счастлив. Сладких Вам снов.
- И Вам.
Тихо играла музыка...
...........
Иногда думаешь - как он там, в нашем городе, изменился ли, стал ли другим. Ищешь эмоций, не находишь и успокаиваешься. Видешь как на старой пленке, как он идет по дороге. Шумят сосны. Темные длинные до плеч волосы треплет ветер. Свитер повязан на поясе, за спиной рюкзак. Он улыбается тебе и уходит, исчезает в вечерней дымке. Он уходит... так отпусти его. Не держи этот призрак. Вспоминаешь рев мотоцикла под своим окном, его теплое плечо. Его взгляд, как черная смородина после дождя, его смех... где то глубоко глубоко внутри сердца спрятан ящик с тяжелым замком. Его нельзя открывать. Мотоцикл сворачивает с дороги, подьезжает к окну... медлит... на часах полночь. Рев мотора все дальше ... укрывается в ночь... остаются только следы... следы колес на песке... с тех пор прошла целая вечность.
Я вспомнила старый сон. В том сне я еще жила в своем старом городе... хотя сны часто возвращают меня туда. Был вечер плавно перетекающий в черничную ночь. Неподалеку синел лес. Прохлада остужала тело после жаркого дневного зноя, мы сидели на бревнах, за спиной таяли последние блики закатного зарева. Волки появились неожиданно... целая стая. Шли к нам... медленно... приближая смерть. И мы стояли и смотрели друг на друга... волк и я. Время стучало в голове. "Я не боюсь, - страх сковывал тело, но мозг сопротивлялся, - не боюсь." Волки ушли. Вожак увел их в лес. А мы сидели на бревнах, за спиной была ночь...
Мы ничего не нашли. Больше никаких следов. Неделю делаем вылазки со спецгруппой, но результат нулевой, может это шутка с лапой, маньяк решил позабавиться... Случаев нападения больше не было... или мы о них не знаем. Возвращаться домой по ночам стало страшно, страшно, когда гаснет фонарь, страшно, когда на тебя смотрит черный зев подьезда, страшен силует незнакомца идущий сзади, пальцы сжимают костет, от холодного металла мерзнет рука. Перебежками бежишь от троллейбуса до дома. Перестала распускать волосы, собираю пучок, не ношу каблуки... Кажется сам город стал мрачней, словно чувствуя тайну притих, насторожился.
Думаю больше. Сплю меньше.
Тед. Алиса снова вспомнила о нем. Хотя и не забывала. Снова и снова прокручивая в памяти тот вечер. Алиса сидела за столиком. Она выпила пол стакана Шардане, хотелось сбросить с себя груз усталости, почувствовать лёгкость... она плакала прошлой ночью... такое бывает, когда не видишь выхода, когда сжат безжалостными тисками жизни. Тед подсел к ней за столик. Теодор. Пристально посмотрел на нее. А что было дальше... странное чувство... Майор милиции Алиса Герман, недоверяющая даже собственной кошке, исчезла куда то, в место неё там сидела розовощекая девочка Алиса, гуляющая школьные каникулы, девочка которая плакала, когда сосед Петя упал и ободрал коленку, которая сев рядом с ним на ступеньки прикладывала к ранке поддорожник.
Тед сидел напротив и рассказывал о себе. Его взгляд скользил по девушке. Алиса на мгновенье отвернулась к окну, чтобы перевести дыхание. Хотелось взять его за руку. Отказываясь верить самой себе, Алиса допила стакан до дна. Это не правильно. Она не должна этого чувствовать. Они едут на пляж в Mondello. Разувшись, по мокрому песку идут к скалам. Кричат чайки. Алиса много говорит. Иногда коверкает слова, английское произношение хромает. Тед временами улыбается. Они сидят на камнях. Накатывает усталость. Алиса закрывает глаза. Он берет её руку, осторожно гладит запястье. В голове играет песня "Я дышу тобой..." Нежность, растворяясь, пропитывает тело теплом. Алиса открывает глаза. Он смотрит на неё немного улыбаясь. Когда погружаешься в счастье сложно найти тормоза... "Вокруг старой башни я кружу и кружу вот уже тысячу лет" (Рильке)... Теплые губы касаются её лица. Все остальное уже неважно. В отель они уехали вместе, дорогой в ночь, укутанные черным сверкающим небом. Алиса смотрела на своего спутника. Она пыталась запомнить его, с жгучим взглядом, с едва колючими щеками, она наблюдала как мимика меняет рельеф его губ. Хотелось сказать - "Я знаю, мы больше не увидимся. Никогда. И мне страшно. И жить с этим. И осознавать сейчас это больно. Но я счастлива. Всеравно." А он смотрел на дорогу...