Приятель мне в маршрутке, как- то раз
Поведал о недавнем новоселье.
Рассказывал надрывно, без прикрас,
Что пассажиры ртами окосели.
«С семьёй я переехал в новый дом,
Когда последний снег сходил уж с улиц.
Входные двери, свет и домофон,
Которого уже гвоздём коснулись,
Как и ботинком грязным, видимо,
Пытался кто-то выговорить «здрасьте».
Вошли, и в миг, в собачее дерьмо
Мы наступили, видимо, на счастье.
В коляске детской был бутылок склад,
Пакет под дверью мило так зловонил,
С дерьмом бумажка, то ль то шоколад
Белела на заплёванном бетоне.
Чрез это тихо к лифту мы дошли,
(забыл сказать, что дому лишь полгода),
Под кнопкой «2» висяк сухой сопли,
Слово «любовь», и номер телефона.
Традиционно, ссанью вкруг несло,
Сердечко, облачённое в помаду,
И надпись странная из пяти слов:
«Так, жлоб, тебе Андрюшечка, и надо».
Ну вот и к нашей двери добрались;
Кругом куски отбитой штукатурки,
Соляра даже, семечки, окурки.
Ещё сосед, знать, юный пианист,
Нам, как в подарок, чёртом из шкатулки.
Зияла милая дыра в окне,
Нам говоря, насколь сквозняк здесь жуток.
И загрустилось по Восточке мне,
По «деревяшке» нашей, друг, без шуток.
Спускался вниз пешком, судьбу браня.
Другой сосед под дверью рыбу чистил –
Кишки, кровища, слизь и чешуя…
Мне стало грудь томить больною мыслью.
Соседка вытрясала половик,
И грязь парила с пятого на первый.
Спросил: «Другого места не нашли?»,
Ответ: «А чё? Прям весь такой при нервах!..»
Один, другой ребёнок мимо шёл,
О «здравствуйте» нисколечко не парясь…
«А, в общем, Серж, живём мы хорошо!»,
Сказал он, как-то грустно улыбаясь.
«Казалось бы, живём, растим детей,
За что-то их наказываем, учим.
Воспитанны, умны аж до костей…
Но, сами, Серый, ничем не лучше».
Рукой махнув, и счастья пожелав,
Он, распрощался, выйдя на «Эмдере».
Стихал и город в лиственной метели.
А я, забыть не в силах те слова,
Пытался вслушаться в колокола,
Сквозь стон и всхлипы старенькой «Газели».