Город прячет их, шаловливых больших детей,
Заговорщики, воры, злее самих чертей,
Круг девятый – шагай же с левой и не робей,
Им болтаться по сводкам отчаянных новостей,
Жизнь лишь там, где они целуются в раскадровке.
Собирая в осиный улей огонь волос,
На мысочках к нему потянется во весь рост,
Гладит там, где сама сломала и вкривь срослось,
Обнимает, кладет на лопатки, колени врозь,
Добровольная кислородная голодовка.
Город прячет преступников в скверах и кабаках,
У него в самом горле ком, полупуст стакан,
Она кружится в центре зала на каблуках,
Но вернется - и станет каменный истукан,
Жжет лишь там, где остались отметины поцелуев.
Волшебство, как ты помнишь, кончается с боем хо
диков. Дикость -песок меж пальцев просить "постой",
Разум выкинет белый флаг и уйдет в запой,
Под конец ее голос станет совсем глухой:
«Если страсть – это красть, тогда я тебя ворую.»
Распадаются на осколки, летят во вне,
Оправдание «мерзли-грелись» сойдет к весне,
А пока что - утопия: свет, подоконник, снег.
Вспоминать – и поглубже кутаться, и краснеть.
Обещали, что будет хуже. Куда там хуже?
Город их накрывает уютной багровой тьмой,
« Оставайся. Пускай здесь будет твое «домой».
Он горячий, от злости бешеный, но живой –
Сил хватает на выдох - ладно тебе, не ной.
Мы ныряли в такие глубины, что это – лужа.
Превращай ее в ласточку, пеночку, соловья,
В зеркалах отражается девочка - но не я,
В этой сказочке не хватает в шкафу ружья,
Да, повадки - как у затравленного зверья,
Словно хочешь возненавидеть, а разучился.
Как они расстаются у двери парадной, как
У обоих пусто в качающихся руках
В такт походке. По позвоночнику льется страх,
Нет, не путай с болезнью – это обычный трах.
Это крах. Двое бьются в прокуренных этажах,
Выдыхая «ты ты ты ты остальное пыль все».