Михаилу Михайловичу Зощенко, посвящается.
Как-то выступал в одном поэтическом салоне. Пригласили меня туда для: «стихов почитать». Попросили отобрать что-нибудь с мечтательным уклоном. Вечер, дескать, так и называется: «Поэтическая мечта». Обещали заплатить три сотни наличными. Ну и само собой ещё накормить и напоить при этом. В общем, прихожу, огляделся.. публика вполне приличная. Мужчины все такие сплошь харАктерные поэты. Председателем – какой-то ветхий эмигрант из Нью-Йорка. Дамы, как близнецы: за сорок, курящие и с брошками. На столе, как положено: пирожки с ливером, сырки и портвейн «Три семёрки». В общем, атмосфера самая что ни на есть интилегентская и хорошая.
Как водится, выпили по одной, затем ещё по одной, затем я им прочитал своё выстраданное-родимое. Эмигрант растрогался, целуя забрызгал меня слюной, дамы впрочем, тоже отчаянно аплодировали. Потом я познакомился с одной поэтессой. И вот, когда мы топтались с ней в одном из медленных танцев, она спросила: а Вам, Вольдемар*, какие течения в поэзии интересны? Йоханесбургцев или вот, например, скажем йокогамцев? Я уже был после четвёртого стакана портвейна и только поэтому сразу пошёл на принцип. Мне, говорю, и те и те анапестически и даже хорейны. Я, говорю, лично предпочитаю йошкаролинцев. В их поэзии, мол, сразу прослеживается идеи движение. Ну и конечно, в ней много как его… ну этого… перца! Поэтесса весь вечер глядела на меня с уважением. А перед уходом, решительно отдала свою честь и по-моему сердце…
*Я обычно, всем дамам при знакомстве представляюсь Вольдемаром.