Начало
Воздух постепенно заполнил до боли знакомый аромат. Он так неожиданно окутал комнату, что нельзя было сказать, как давно и откуда он возник? Может это сирень расцвела под открытым окном? А может источник столь приятного запаха, проникшего сюда, в комнату мальчика, находится за дверью в его комнату, в гостиной? Нет-нет. Марат точно знает, что значит этот аромат, который все явственней ощущается, ширясь, как бы одновременно и во времени и в пространстве, говорящий, безусловно, о приближении только одной женщины. И вот ее влажные губы, дотронувшись до горячего лба сына, окончательно разрушили замки его снов, вернув Марата домой, в реальность.
-Доброе утро, сынуля. В школу пора, мой львенок…
Мадина смотрела с той кроткой нежностью на ребенка, с которой только мать может смотреть на сына.
-Ма, а можно сегодня я не пойду в школу?..
Сладко потягиваясь и зевая, еще не освободившись до конца от оков сна, произнес Марат, вызвав улыбку у матери своими действиями, совершенными с той долей сладкой лености и очаровательной сонливости, какая может быть присуща только детям.
-Знаешь, там слишком хорошая погода, чтобы проваляться весь день в кровати! – Мадина быстро, но нежно схватила Марата обеими руками за бока и легко защекотала мальчика. Звонко смеясь, но не смея прерывать эти утренние ласки, он перевернулся на бок, все продолжая хохотать – К тому же, через неделю приедет папа. Он, ведь, расстроится, когда узнает, что ты решил прогулять школу.
Воспоминание об отце придало не только матери воодушевления, но и мальчику бодрости. Он силился вспомнить отца, но не мог. Это на долю секунды испугало его, но страх отхлынул также внезапно, как и возник. От странных мыслей его отвлекли лучистые глаза матери. Мадина встала с кровати.
-Я жду тебя на кухне. Завтрак уже готов, мой принц. Скорей умывайся, но не разбуди сестренку!
С этими словами мать вышла из комнаты и, как показалось мальчику, как бы забрала с собой все тепло, все краски, всю любовь и доброту с собой, куда-то далеко… и Маратом снова овладела паника, это страшное чувство, заставлявшее сердце биться быстрее, а мысли путаться. Он вскочил с кровати и побежал в ванную. Закончив утренние процедуры быстрее обычного и очутившись на кухне, мальчик успокоился. Здесь – на кухне – снова был уют, спокойствие, мама… в соседней комнате мирно сопела сестренка, ей всего два годика. Марат почти сразу забыл о своем смятении, в котором находился еще несколько секунд назад. Аромат горячего хлеба и молока, улыбка матери вывели его из омута беспричинного страха. Но наваждение не покинуло Марата полностью. Оно не отступило. Напротив, к ужасу мальчика, оно вновь и вновь завладевало его сознанием и плавно отпускало его. Эта была пытка для детского ума. Странные ощущения не давали ему покоя: его словно, держа за шиворот, окунали в чан с холодной водой и доставали из этого проклятого чана снова и снова, убивая с каждым разом надежу, что это прекратится, и даже напротив, говоря, что это не кончится. А мальчик, тем временем, сидел в оцепенении, боясь молвить и слово о том, что с ним происходит. А паника накатывала волнами, подобно прибрежным волнам, и уносила его в пучину детского страха, самого коварного из всех видов страха, ведь дети еще слишком мало видели и слишком мало знают, чтобы объяснить, в первую очередь, самим себе, что происходит, чего на самом деле не стоит бояться, а чего – стоит, и почему. Наш Марат хоть и воспитывался в строгости, сдержанности, однако рос он в стране диких нравов. Он многое видел, что-то понимал, что-то чувствовал интуитивно, но объяснить свое состояние конечно не мог. Что-то непонятное, неизвестное ему одерживало верх в нем в эту самую секунду. А неизвестное, как мы знаем, пугает больше всего. Единственное спасение Марат видел в своей матери, но она как будто бы не замечала ту страшную борьбу, заставившую замереть ее сына. Мадина уже разложила завтрак по тарелкам, и вот, улыбаясь, подошла к сыну, поцеловать его. Она всегда так делала: целовала сына и желала приятного аппетита. В преддверии ее действий Марат успокоился. Он закрыл глаза, готовясь к новой панической атаке. Но ее не было. Мама - его спасительница - стояла за спиной и нагнулась, чтобы поцеловать его в макушку. Он не видел этого, однако знал, что мать там, что она собирается делать. Чувствовал ее. Ее аромат. Спокойствие вернулось. Он чувствовал сестренку, этот маленький сверток все также мирно спал в соседней комнате. Он чувствовал каждый предмет на кухне и во всем доме. Даже безмятежность за окнами его двора проникла в его душу. Ощущение единства со всем миром, с каждым живым существом на этой Земле заполонило его душу теперь. Единство и умиротворение ширились с каждым моментом, с каждым мгновением. Его сущность слилась с сущностью самого Бытия. И вот Марат уже не помнил, длилось ли это чувство секунду либо саму Вечность. Хронос перестал существовать, ровно как и Пространство вокруг него. Все еще не открывая глаз, наш мальчик понял, что ослепительный, но в тоже время не ослепляющий свет залил все вокруг. Вдруг все происходящее перестало его пугать. И причины этому нет, так же как и не было причины его страхам. Словно в одну секунду Марат свыкся со всеми противоречиями, которые он мог чувствовать единовременно: ощущение каждой маленькой частички в этой Вселенной слилось с ощущением пустоты, заполонившей Бытие; а каждая малейшая частичка, в свою очередь, казалась ему огромней самой Вселенной; Пространство и Время то ли бесконечно расширяются, то ли перестали существовать…а если так, то где все это происходит? Где он сам находится? В царстве Его Величества Сознания или Бессознательного? Кто он? Он ничтожно мал или нескончаемо велик? Он ощущает себя или все вокруг? Граница будто стерта, ее нет. Этот мир, каким Марат его помнил, он есть? Или его уже нет? А если есть, то имеет ли этот мир ценность или он уже обесценен?.. Мальчик открыл глаза. Страха не было. Не было ничего. Или было все – он так и не смог это понять. Яркий свет не мешал смотреть, ровно как и стены его дома не мешали видеть, что происходит за тысячи миль от него. Он видел (или, вернее, знал?...), что было источником света. Ядерный взрыв. Он встал со стула, так и не поняв, сколько же в действительности прошло времени. Но это неважно. Это уже не важно. Оно ведь до сих пор остановилось для всего вокруг, кроме самого Марата и взрывной волны. Мама, младшая сестра, все живое остались неподвижны. Лишь он один, последний свидетель безмолвного мира, освободился от оцепенения, чтобы узреть в действии детище Науки и Разума. Мальчик инстинктивно чувствовал разрушающую силу, движущуюся на него и сметающую все на своем пути. Безмятежность в его душе потеснило новое чувство. О, нет, это был не страх и не бесстрашие; не сила, но и не бессилие. Эта была Любовь. Он подбежал к Мадине, чтобы обнять ее, попытаться если не уберечь, то хотя бы умереть в объятиях матери, но поймал руками лишь воздух, будто образ матери был банальной проекцией. Это было самое тяжелое испытание для детской психики – в последний миг его лишили самого дорогого.
-Мамааааааааааа!!!!
Душераздирающий крик разразился за считанные мгновения до катастрофы. Но его никто не услышал. Его некому было слышать.