Ночь опоясала собой города,
Пришла без спроса, но правит балом опять.
Не слышно машин, и стоят поезда.
Даже монстры заводов уже не гудят.
Так почему же сверлю пустым взглядом стекло,
Наблюдая застывшую жизнь сквозь окно?
Мне не нужно награды и счастья не надо,
Прошу: спасите, пожалуйста, от этого взгляда.
Декорации: плод фантазии под дурной эйфорией
Художника, что краски не видел целые столетия.
И даже священник, клянущийся Петром и Марией,
Псалмы забывает в преддверии соития.
Горячая ненависть готова обрушиться кометами
На бесплодные земли, непонимающими полнится что.
Не важен спор между буддистами и кришнаитами –
У всех уверовавших, влюбившихся искажённое лицо.
И хочется кричать до порвавшихся связок,
Омут отчаяния оказался столь вязок,
Думаю, надежда – выдумка сказок.
А мир резонирует, и рушится Бога столица.
Храбрость псов была только бравадой.
Больше никогда ни в кого не влюбиться?
Слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
День приходит на смену сомнению,
Пускай оно и работает сверхурочно.
Увы, реальность – лишь наваждение.
Ненужная явь догнивает порочно.
Тогда почему же пытаюсь понять всех вокруг?
Просто таков мой обычный досуг.
Но за бытие чистосердечным,
Прошу, отплатите мне тем же.
Второй акт: постановка катится в тартары,
Режиссёр рвёт и мечет, сценарист с ухмылкой докуривает сигарету.
Окурок, занавес, театр, мосты и бульвары –
Скоро всё догорит, пытаясь соответствовать рассвету.
Интересно: можно ли выжечь веру в лучшее завтра?
Лучше ходить с ожогом, чем с язвой на сердце.
Если нельзя, что ж, ну и пусть, ну и ладно.
Уже привык существовать болью, метаться в бессмыслице.
Пустые грёзы – заслуженная обитель,
Вынес я приговор, но никак не губитель.
И с улыбкой внимаю погибель.
Искажается время, стараются адские службы.
Оставьте меня, испорченные дети.
Больше никогда никому не быть нужным?
Слишком приятно, чтобы не жить этим.