Теперь – «КаллЫ»: Черкесская повесть.
Стоит сказать, дорогой читатель, что пояснение к поэме призвано убедить Тебя, что Автор знает, о чем он говорит. Возможно, он прожил с черкесами бок-о-бок не один год; позволительно думать, что и сказаний этого народа он изучил множество, но «список литературы» не прилагает. Вот так же он был знатоком и истории Испании, что дало ему возможность написать драму из испанской жизни – «Испанцы».
Но не будь наивен, Читатель: романтиков мало занимает фактология, ибо они рисуют великие Страсти, отождествляя себя с Героем и заставляя его совершать подвиги в традициях евро-романтизма. Тебя приглашают принять очередной продукт живого воображения Автора и смаковать всё, что автор подаст к Столу… У Тебя при этом есть выбор – считать или не считать это блюдо шедевром Кулинара, но ты «сыздетства» правильно воспитан: этот Автор велик во всем и Тебе следует принять и этот постулат. Если же возникают некие сомнения, то их следует отнести на счет некоторого Твоего невежества. Что и делали советские «законопослушные» школьники.
А теперь – к делу! Перед повестью - обязательный эпиграф из еще большего знатока черкесской жизни - Байрона. Поэму начинает некий черкес, но не простой представитель этого народа, но мулла. (Порукоплещем осведомленности Автора!):
«Теперь настал урочный час,
И тайну я тебе открою.
Мои советы – божий(!) глас;
Клянись им следовать душою.
Узнай: ты чудом сохранен
От рук убийц окровавленных,
Чтоб неба (!) оправдать закон(!)
И отомстить за побежденных;
(Ну, конечно, это Глас Бога – мстить и резать, лить кровь за кровь! Вот и мстили и мстят!)
И не тебе принадлежат
Твои часы, твои мгновенья;
Ты на земле орудье мщенья,
Палач…
(Знакомый мотив, не правда ли: мстить Надо; и мстит – без всякого совета муллы! – «неверной» Нине г-н Арбенин.
И это закон для демонических личностей! Закон, «иже не прейдеши!» Иначе ты – «тварь дрожащая!»)
Далее мулла требует:
Забудь о жалости пустой;
На грозный подвиг ты назначен
Законом, клятвой и судьбой.
Из обреченного семейства
Ты никого не пощади….
Так говорил мулла жестокий(?)
(а это, простите, не из той оперы – это от христианства, которое неведомым путем проникло в душу юного черкеса Аджи. И это – ляп Художника, если перед нами «художественное творение»).
Во втором разделе поэмы Аджи выходит на «подвиг»:
«Теперь к заветному порогу» (он приходит).
«Кинжал из кожаных ножЁн
Уж вынимает понемногу (?)…
И вдруг дыханье слышит он!
Аджи не долго рассуждает;
Врагу заснувшему (!) он в грудь
Кинжал без промаха(!) вонзает
И в ней спешит перевернуть…
(Как потом и Мцыри – таков закон битвы, да…)
… Один погиб, но с кровью сына
Смешать он должен кровь отца.
Пред ним старик: власы седые!
Черты открытого лица
Спокойны(!), и усы большие
Уста закрыли бахрамой!
(Однако – перл!).
И для молитвы сжаты руки!
Зачем ты взор потупил свой,
Аджи? ты мщенья слышишь звуки!
… И с ложа вниз, окровавленный
Свалился медленно старик,
И стал ужасен бледный лик,
Лобзаньем ( !) смерти искаженный…
(А вот Ахиллес пожалел старца - отца Гектора и даже вернул ему для погребения тело сына. Не тех читал, выходит, младой Автор).
И жертвы ищет он другой!
Обшарил стены он, чуть дышит,
Но не встречает ничего –
И только сердца своего
Биенье трепетное (!) слышит.
Ужели все погибли? нет!
Ведь дочь была у Акбулата!
И ждет ее в семнадцать лет
Судьба отца и участь брата…
И вот луны дрожащий свет
Проникнул в саклю, озаряя
Два трупа на полу сыром
И ложе, где роскошным сном(!)
Спала девица молодая.
( Ну как же без девиц-то нам, романтикам-поэтам?! И посему следует раздел драмы третий)
… Мила, как сонный(!) херувим,
(Автор и херувимов жизнь знает!!)
Перед убийцею (?) своим
Она, раскинувшись небрежно,
Лежала; только сон мятежный,
Волнуя девственную грудь,
(автор-то юный, братие!)
Мешал свободно ей вздохнуть.
Однажды, полные томленья(!)
Открылись черные глаза,
И, тайный признак упоенья(!),
Блистала ярко в них слеза.
(Никак девица-то видела эротический сон…)
Но испугавшись мрака ночи,
Мгновенно вновь закрылись очи…
И он смотрел. (!!) И в думах тонет
Его душа…
А потом он идет и вонзает кинжал в грудь муллы! И он же в легендах – КаллЫ, убийца. Только неясно, кто и с какой стороны судит. Если черкес – то герой святотатец, если евро-романтик «непризывного возраста», то он евро-злодей.
А в шестом разделе, эпилоге, сказано:
И в это время слух промчался
(Гласит преданье), что в горах
Безвестный странник показался,
Опасный в мире и боях (??);
Как дикий зверь, людей чуждался,
И женщин он ласкать не мог(!!)…
КАЛЛЫ, ужасное прозванье
В горах осталося ему..
(Занавес).
Ну и что скажет Читатель! Дамам, думаю, это всё «волнительно». А кое-какие, чай, и наизусть учили, как «молодогвардейцы» - «Демона».
А мне, седому Зоилу, здесь видятся те же романтические ходули, на которых еще долго будет стоять Лерма…
Ох-хо-хо, как это близко, однако, к современной нашей жизни: «Ведь режут, граждане!», - как сказал бы Юрий Деточкин.
Ну, вот, опять не «охватил» всех поэм того года! А может, сами почитаете да с оглядкой на Карина? А? - Недосуг, - говорите. .. Тогда не судите, да несудимы будете…
Зоил Карин.