3.16.
Монах в миру, но не аскет,
Себе продливший много лет,
Начавший многое сначала,
Как движет лодка от причала,
Как в море катится волна,
Чтоб к берегу придя разбиться,
Иль слившись с ним переродиться
И с новой песнею родиться.
Кто выиграл дневное время
И вытерпел земное племя?
Терпение здесь главный бог,
Сумевший не сломать порог,
Воздавший службу мне и слог;
И я ему так благодарен,
Что он сумел найти меня
И вырастить, вручить коня,
Что по волнам несёт меня,
И, между тем, всегда учить
Как находить себя в забвеньи –
Столь близким другом у терпенья.
3.17.
Ночь позвала свою дочь,
Откровение упрятав.
Здесь, подкравшись, вышел я,
Чтоб запомнила свинья
Лик мой в мести всей ужасный…
…Здесь нежданно вышел я.
Вышла и моя свинья
Показать красу-уродство
В пляске красок и сплетеньи
Игр, ролей и наважденья.
Я заметил: долго сможет мой обман
Продержаться средь обмана.
В нём живут свои изъяны.
Они дышут и творят,
Они в сне моём не спят,
Споря с прочими живыми,
Что кишат на равных с ними.
Я с животным был в союзе:
Понял, что давно пора
Мудростью прокласть дорогу.
Смогу ль его я обмануть?
Обман – его злосчастный способ,
Удел его фальшивых дел,
Увы, не знающих предел,
Чтоб смог он не казаться строже
И каждого сумел купить,
Чтоб очень близко подпустить
К тебе лицо своё без кожи.
Не всем грозит сражаться с зверем,
Но многие не знают кровь,
Что проливают за любовь,
Чтобы рождаться вновь и вновь
С рожденьем дня в отвратность ночи.
3.18.
В тиши, в кромешной тишине
Я молча брежу о тебе.
И где ты, на каком краю? –
Сто крат я вопрошенье шлю.
Я знаю, провиденье льстит.
Ведь нет тебя, но зов не спит
(Вот потому я здесь монах,
Хранящий скромность на устах)
А день безвозгласно молчит.
А ты, виденье моих грёз,
Стоишь поодаль от заноз
И может боли нет с тобой,
Когда во тьме весь город спит.
Лишь дождь назойливо стучит.
И та, которой нет со мной,
Как безымянная звезда
Кристальной чистоты вода.
Но ты, неведомо мне знать,
Какая кровь, порода, знать.
И мне в пять сотый раз
Уж лучше от тоски страдать.
И я спросил: так кто же я?
Я парус на семи ветрах,
Я посещаю мир во снах…
Тревога дня и крик души!
Отчаяться не поспеши.
Диллему разрешишь ли ты?
Что есть интимные мечты?
И вскользь бегущие года
От дней, ушедших в никуда,
Что в памяти светлы всегда
Разбудят трезвость иногда.
Твоя сгоревшая звезда,
Что не оставила следа,
Разлила океан потерь
И ты без прошлого теперь.
Но каждый шаг – дверной проём,
Что между тем, что за спиной
И безмятежно пред тобой.
Но ты взгляни: в ночи луна,
Совсем казалось бы одна,
Не покидая небосвод,
Столетья знает свой восход.
И тихий и безмолвный ход
Не бренн ей, нет ей непогод:
Не нужно отдыха, вина,
Утех мирских, забав. Война
Ей незнакома. Яркий свет
Миротворит движенье лет.
В ночи, когда земля пуста,
Она откроет тайн места.
И я, что житель этих мест,
Порой ищу себе чудес.
И ты гони все звуки прочь!
Не бойся тишину и ночь.
Придёт здесь сила – твоя дочь.
Что тебе, странник, до людей,
До их пороков и страстей,
До вечных гроз и до заноз.
Неужто мог принять всерьёз
Всё тленное? Покой – не сон.
В нём нет иллюзий, сладких грёз.
Он неизменен – в том вопрос.
И если подведёт рука*, (*рука подведёт как тропа)
Родится новая строка.
3.19.
И только на исходе дня
Ты вспомнишь, как зовут меня.
А я покину этот путь,
С которого мечтал свернуть,
Что тленн и ложен. Не вернуть
Живой надежды первородной,
Где свежий холод трезв и гордый.
Он есть начало искры дня.
И ночь не усыпит меня.
Я – парус на семи ветрах.
Я посещаю мир во снах.
И сон твой станет наяву.
Мерцающий огонь в ночи...
И ты уют здесь подыщи.
Тебе уютно без свечи.
И ты живи здесь – не молчи.
И ветер вчас несёт меня:
Я – искра молодого дня,
Что будит и даёт огня.
Я – ветер, что всегда один,
Но он свободен, властелин.
Не зря в саду пол-век назад
Лежал я много дней подряд
И луч надежды в свежесть жил
Мне чистый ветер подносил.