Полутусклое пламя свечи медленно растворялось в густом тумане, состоявшим из пыли- Люций закашлялся. Вещи и мебель были накрыты белой шелковой тканью, из-за чего сразу их разглядеть было невозможно; и только по легкому очертанию какого-то высокого прямоугольного предмета под обильной золотой вышивкой Люций все-таки догадался о картине. Хлопок опрокинутой ткани взбодрил маленький огонек, освещавший чердак. Когда взгляд юноши облокотился на масляные оттенки серого и золотого с очертанием деревянных цветов старой мебели, тишина окончательно поглотила его маленькие мысли. И хотя на чердаке никого не было, чувство чужого присутствия не покидало Люциуса с тех самых пор, когда полотно впервые посмотрело на него. Оно было как-будто живое...
Взгляд молодого человека, изображенного на холсте, проникал в глубину самого сознания, блестящий и влажный он отражался фиалковым бликом. Люциан не мог оторвать себя от искусной работы неизвестного художника. По всей видимости, тот час желание любоваться ею чаще полностью и беспрекословно захлестнуло горячее сердце, став с этого момента его необратимым проклятием, о котором Люциан пока еще не догадывался.
Осенний ветер энергично танцевал с пожелтевшими листьями, играл с голубями на черных крышах, скрипел форточками старых окон. Когда скука овладевала им, Цафрир заводил тонкую мелодичную песнь Северных ветров, которую его предки пели ему, а теперь и он сам утешал ею мрачных пешеходов внизу на окне Люциана, пользуясь случаем и разнообразными маленькими трещинками, что свистели подобно сиринги.