Словно зверь я впиваюсь в запястье фортуны,
цепенея как пёс в мёртвой хватке своей.
Через локоть – к плечу... Брызжут в ярости слюни, –
так до горла добраться хочу поскорей.
Я бесстрашный герой и прославленный воин;
не преграда мне совесть и хлёсткая плеть.
Я сочту за победу – подмену всех истин
ради цели одной: в мире грёз уцелеть.
Что же плачет душа? Что за тяжесть на сердце?
Почему дух стремиться в безмолвность пустынь?
Что за горечь-тоска вдруг в душе разольётся,
будто соком меня напитала полынь?
А умел я прощать, но забыл то искусство.
Я молился на лики бессмертных святынь.
Знало сердце, знал дух – то, что с детства изустно
и из текстов постиг молодой христианин.
Я не сломлен ничуть обывательским бытом,
но предчувствуя вечность в конце бытия,
преклоняюсь в молитве пред истинным Богом, –
пусть в мой час обо мне прозвучит лития́.
В этой жизни всё служит земному порядку;
я уйду – и не мне станет петь соловей.
Осознание бренности – жесткую хватку
моей челюсти делает всё же слабей.