Впадаю в детство галькою речной,
рукой Фортуны брошенный небрежно,
впадаю в детство чистый и безгрешный,
теперь наполовину неземной.
Я знаньем прожитого наделен:
известен день, когда мой брат родится,
и дни, когда отъезды заграницу,
евреям не напомнят похорон.
Я знаю то, чего не может быть:
я стану стар и папа мир покинет,
чтобы молиться Господу отныне –
о нас, влачащих скарб, не позабыть.
Я в детстве, будто в омуте тону:
всё помню, даже если забываю,
какая рядом мама молодая
и как мы любим Родину одну.
Играем то в слова, то в города
от Армавира, до Нарофоминска,
и бабушка с акцентом украинским
на идиш позовет меня туда,
где было всё неправильно и не
дышало одичалою свободой,
где под одним советским небосводом
мы строем проходили по стране,
дороги пролагали сквозь леса,
стремясь достичь во всём земного рая,
и все, другой такой страны не зная,
не сбрасывали время на часах,
меняя справедливость на права,
вперед-назад крутя лихие стрелки,
где с пацанами я играл в горелки,
а с мамой-папой в русские слова,
где мы потом на кладбище одном
могил родных все больше посещали,
где никому мечтать не запрещали
в одном строю о чем-нибудь своем.
Будь у меня сто тысяч разных детств
веселых, разноцветных и прекрасных,
я все-равно бы выбрал среди разных
то, самое надёжное, как крест,
где папа называет слово «пар»
я отвечаю «Родина» и гордый,
что знаю гимн с первого аккорда,
за спутником свой отпускаю шар.