Ольге Гончаровой
Занавески закрыты, и лампы над сценой померкли.
В мутный город ныряя из зала, как кролик в нору,
Я жалею о том, что достался Вам век не по мерке,
Что и Вы, точно также, ему не пришлись ко двору.
Ваша высшая слава, она от сегодня – далёка.
Но крыла её эха в те дали манят: в те дела,
Где Вас ждут обожаю-
щие Вас партер и галёрка –
В Петербург, притороченный к меди Петрова седла.
Где Вас мчит к Мариинке, к параду из входов и лестниц
В тридцать две лошадиные силы шикарный мотор –
Лимузин-ландоле, чудо техники именем «Лесснер»,
Рассекая проспектов и улиц ночной коридор.
Это в них из-за Вас запивают в трактирах актёры,
И готовы пускать себе пули в виски юнкера.
В них, в немых синема, пианино терзают тапёры;
И поэт величает Вас Музой – Богиней пера.
Сочиняя сонеты: те ямбом, а эти трохеем.
Он – в напряге: он рыщет
размеры и ритмы, и слог…
Это – Ваша Victoria; Ваши по праву трофеи!
ЭТОТ город у Ваших, в модерновой обуви, ног!
Вы, быть может, мне скажете, – Здорово врёте Вы, право! –
Я посмею ответить, стараясь попасть в унисон,
Повторяя восторженно, – Браво! Брависсимо, Браво! –
За такой изумительный в пресной провинции сон!