Не время, а стена, как монолит
С ним справиться способны только мысли
И если та же боль во мне болит?...
Я вспомнить не могу, а лишь осмыслить...
Увидеть время то, когда не жил,
Почувствовать, услышать те же звуки,
Прошу одно: О Боже дай мне сил!
Поверь, пишу всё это не от скуки.
Найду себя, в тех сотнях лет назад...
Нестрашно думать — а быть может страшно?
...Когда то в бой ходил в горах солдат,
С распахнутой душою нараспашку.
Где крепостной трудился хлебороб,
А женщина в полях меня рожала,
И прадед нёс в болото целый столб,
Другого ничего не оставалось.
В далёких горной Грузии садах,
Княжна, как мак весенний расцветала,
Все эти жизни, нет, не впопыхах,
В девичью косу время заплетало.
Я, волосок, частичка на земле,
Мне хочется увидеть своё место,
Мы одно я, в цветке, огне, золе,
А время — окружение... , окрестность.
* * *
«Извела меня кручина,
подколодная змея,
Ты гори, гори моя лучина,
Догорю с тобою я.»
Деревня, деревней, сто душ крепостных,
У речки лесной забралась на пригорок,
Здесь хаты в рядок, в окнах бычий пузырь,
А в ветхом хлеву, поднял визг поросёнок.
Крестьяне с утра, на обширных лугах,
Их косы поют в перебой с петухами,
Просушится сено, уложат в стога,
Дух скошенных трав, мир пьянит и дурманит.
* * *
В лесу топоры разгулялись с утра,
А пилы шипят, как коты в буераках,
И вроде валить лес ещё не пора,
Помещик послал, одурел, что ль со страху.
Вчера, вдруг к нам нарочный прибыл верхом,
Ну конь! Загляденье — вся в золоте сбруя,
А барин вокруг шаркал как помело,
Да кланялся в землю, хоть пой: «Аллилуйя»
Конечно такое всегда не к добру,
Верхами гонцы, лишь с царёвым указом,
Приказчик собрал мужиков поутру,
И в лес у болота, отправились сразу.
У старого дуба солдат целый взвод,
С десяток возов в этом странном обозе,
Поручик орёт: «Ну ка строиться, сброд!...
Придётся работать, не хрюкать в навозе.
Пробить надо просеку, вам напрямик,
Мы метки поставим, давай за работу.»
Ушёл сам в палатку, к обеду возник,
Нажравшийся браги, до громкой икоты.
* * *
Короткие ночи и в те не уснуть,
Тревога, тревога в груди поселилась,
Потерпим, осталось немного, чуть-чуть,
О, Боже, прости и смени гнев на милость.
Духмяность хвои прогоняет прочь сон,
Огромные руки с усталости сводит,
Гремит заунывный цикад перезвон,
Луна просыпается — жёлтая сводня.
Быстрее бы осень и свадьбу сыграть,
С Агатой сосватаны, барин не против,
Ну хватит, нам поутру рано вставать,
Работать. Работать. Работать. Работать.
* * *
«Не житьё мне здесь без милой,
С кем теперь идти к венцу,
Знать судил мне рок с могилой,
Обручиться молодцу».
Дорога, под вечер совсем не легка,
Солома на крышах деревни багрянит,
Идут девки с луга, косынки в руках,
В задворках петух чей то с дуру горланит.
Заливисто лает кобель во дворе,
У крайней избы видны барские дрожки,
В них конюх господский, сам дядька Андрей
И Глашина мамка в слезах у окошка...
«Ой вспомни, Андрюха, ведь ты не чужой,
Не трогай детё, знай, сосватана девка,
Придётся всю жизнь вековать ей одной,
Одумайся, изверг, ну стань человеком.» —
«Приказ есть приказ, слёзы незачем лить,
Тебя, много лет назад, так же возили,
Ты помнишь?-кричала: «Не буду я жить»!...
А видишь, живёшь, жаль глаза поостыли.
Телок ваш Федотка. Здоров. Слишком добр,
Он мухи на лбу у себя не обидит,
А коль за бузит, есть другой разговор,
Давно батогов на спине он не видел.»
Пылят в поле дрожки, размазан закат,
Подруги стоят провожают их взглядом,
Кто с завистью, кто ссожаленьем глядят,
А мать у плетня убивается рядом.
* * *
А речка на утро — невеста в фате,
Расчёсаны струи, как волос девичий,
Туман прислонился к её наготе,
Осока у берега словно реснички
В слезинках дрожащих на слабом ветру,
А в омуте камень зажатый в ладонях,
Так тихо! Безмолвно, как в склепе вокруг,
В тумане к усадьбе плывут молча кони...
"Расступись земля сырая,
Дай мне молодцу покой,
Приюти меня родная,
В тесной келье гробовой"
Оглобля в руках, а за поясом кнут,
Не стой на пути пропадёшь ненароком,
Федота упрямые ноги несут...
«Тебя я достану! Запомнишь, стервота!»
Ворота слетели — как не было их,
Оглобля гуляла как смерч по усадьбе,
Приказчик в свинарнике лёг и притих,
Он вредный мужик, но тщедушный и слабый.
И холод, и ужас в стеклянных глазах,
Кровавые слёзы стекли к бакенбардам,
Траву с удовольствием щиплет коза,
С бездыханным телом, спокойная рядом.
* * *
Чего нам с ним цацкаться, взять расстрелять.
Верёвки порвал, вдруг опять разойдётся,
Ишь! Зенки повылупил! «Так его мать»
Вонючий приказчик визжал у колодца.
Чего пулю тратить? — на горб ему столб,
И дело исполнит, а дух сам испустит,
Глотая из четверти брагу взахлёб,
Изрёк, вдруг, поручик, а мы подзакусим.
"Мне постыла жизнь такая,
Съела грусть меня тоска,
Скоро ль, скоро ль гробовая,
Скроет грудь мою доска".
Солдаты с винтовками на перевес
Ведут чуть поодаль, смеясь понукая,
Болото зачавкало, словно в нём бес
Крестьянские души жуёт, запивая.
И так две версты по трясине и вброд,
Столб нёс, бедолага и даже не охнул,
Глаза с безразличием смотрят вперёд,
Ему всё равно: хорошо или плохо...
Фельдфебель затвор передёрнул: «Силён! ...»
Давайте, братишки, Федота отпустим
И флягу в дорогу, «Чертяке» нальём...
На том свете барину пусть будет пусто.
* * *
На земле одно есть место —
Это славный, вольный Дон,
Тянет и зовёт, хоть тресни,
Если осерчал закон...
Если жизнь чернее дёгтя
Да и на неё плевать...
Там в почёте зубы, когти.
Степь, как взбитая кровать.
Так ли было иль не этак?...
Время полог опусти,
Был мой прадед человеком!...
Что ни так, меня простит!...