Настало время выбирать,
Каким богам служить, однако.
Так неохота помирать,
В пустом безбожьи, как собака.
Куда направить взор души,
К какой религии податься?
Себе твержу я, не спеши,
Всегда успеешь запродаться.
Сначала Буддой увлечен,
Решил лечиться от страданий,
Но был немало удручён,
Что мир его лишен желаний.
Ведь только этим и велик,
Зверёк породы человечной,
Что он желать и жить привык,
Вне жестких рамок истин вечных.
Возврат к животной чистоте,
Отказ от призрачных желаний,
Попытка отказать мечте,
Тупик всех творческих исканий.
Ну нет, я не готов принять,
Такое сумрачное бремя!
Пускай придётся мне страдать,
Найдётся и для счастья время.
Потом решил пойти к своим,
Казалось, будет так честнее,
Вдыхать над жертвенником дым,
И обратиться в иудеи.
Но я за годы суеты,
Нарушил столько жестких правил,
Что шансов навести мосты,
Себе почти-что не оставил.
Свининой не кошерной я,
Был с детства вскормлен до отвала,
На треть свинина я, друзья!
Её бы очень не хватало.
Не говорю уже о том,
Что в довершенье уговора,
Пришлось бы резать плоть ножом,
И делать это очень скоро.
Такая вера не по мне,
Хотя отцам я где-то должен,
Пусть не отказано в вине,
Путь иудея очень сложен.
Что оставалось мне друзья,
Из крупных мировых религий,
С Христом мы как-никак семья,
Христиане нас признали в Книге.
Пойду я в сердце до конца,
Приму Отца и Дух и Сына,
Достоин точно я венца,
И не грешно любить свинину…
Однако трудно мне принять,
Все эти мощи, лики, храмы,
Не получается понять,
К чему Богам Отцы и Мамы…
Остался лишь один оплот,
Душе смятенной в утешенье,
Но я, похоже, идиот,
И не приму его ученье.
Мохаммед мудр, он понимал,
Не нужен Божеству товарищ,
Он всех к смиренью призывал,
Но не клеймил войны пожарищ.
За веру разрешил казнить,
Неверных на священной плахе,
Мне не удастся полюбить,
Его жестокого Аллаха.
Так, все варианты перебрав,
Я снова кисну на распутье,
Кому молиться, кто тут прав,
Мне век решать на перепутье.
Видать безбожником помру,
Так мне несчастному и надо,
Не присягну я никому,
И не вольюсь смиренно в стадо.