Они живут от письма до письма, от "Привет" до "Спи больше".
"У нас такая слепая зима, что не видно прохожих".
"На побережье невиданный шторм, но сойдёт в понедельник".
Они молчат о плохом и о том, что другого заденет.
Намного лучше узнать о чём пишется, снится и ждётся,
как у неё в январе есть весна, новый сборник и Моцарт,
как у него скоро новый альбом, тёплый воздух, путь Млечный,
они молчат о плохом и о том, что нет речи о встрече.
Они живут в полувдохе, вполсилы и в полупространстве,
черпают жалкие крохи рассказов о истинных странствиях,
ни с кем не видятся, высвобождая часы для почтамта.
И в этот год урожая, где смерть будет жать до курантов,
они стараются тише дышать и играть с нею в прятки.
"Давай рискнём: до исхода душа угнездится в тетрадке".
Они меняются ими - хранить, пока смерть жнёт разруху.
Пока что ты - её имя, твоё - голоса её духа.
Когда срок годности выйдет, год новый взойдёт по спирали,
на их рождённой орбите взорвётся звезда печали
и можно будет спокойно писать: "Скоро встретимся. Верю."
Скажи ей, как выгорали леса у тебя в подреберье.
Скажи ему, как стреляли "беретты" между висками,
когда вы выйдете в вечное лето, из поезда в пламя.
Пока пишите, как чтение лечит, когда смеркается,
как снег похож на знаменье и шубку рождественских зайцев,
и как скучаешь по тем, кого скрыли хребты расстояний,
но эти двое совсем не могут прервать молчания,
и эти двое не пишут "Салют", слишком веря ночами:
что если письма не шлют,
не факт, что их не получают.