Вечерами ко мне приходили люди,
тихо садились на край кровати,
и говорили:
“Знаешь, тут это...
Я написал первый в жизни стих”, –
и смущенно краснели,
и от страха бледнели,
не решаясь мне дать
свой дебют прочитать.
“Только ты это... не суди строго.
Тут нет рифмы и ритма,
и вообще всё плохо.
Может, дашь мне совет?”
Я брала и читала,
а они молчали
и совсем не знали,
что стихи писали
лучше,
чем я
и все те поэты,
что ходят гордо и дают в газеты
свои портреты,
свои записки.
Разве качество слога
измеряют припиской
в виде фамилии и псевдонима?..
“Знаешь, мне нравится.
Очень сильно”.
И люди не верили мне, краснея,
и рвали бумаги свои, бледнея,
думая, видно, что я их жалею.
Но они, не ведая сами,
дело Пушкина продолжали:
глаголами жгли
и частицами звали,
существительными исцеляли.
Что мне до формы
и что мне до ритма?
Разве имеют значения рифмы,
когда сердце другому
шепчет признанье?..
Говорят, что Сальери при помощи знанья
познал гармонию
и искусство
и даже что-то писал искусно.
А Моцарт выбрал скрипку
и бедность,
проявив свою бескорыстную верность
себе самому и своим чувствам.
“Похоронен с нищими”,
– это грустно?
А богатая жизнь – сытое месиво –
это, по-вашему, очень весело?..
Вечерами ко мне приходили поэты
и открывали свои секреты
о черничной зиме и о ветре южном,
о самом простом
и о самом нужном...
Их никто не знал
и никто не узнает.
Но они меж нас.
И они исцеляют.
ноябрь 2016