«...болела голова. Очень хотелось пить, но по опыту Он знал, что этого лучше не делать. Осторожно повернувшись на другой бок, разлепил тяжелые веки, и понял, что в комнате — ночь.
Ночь взглянула на Него из кресла парою круглых желто-зелёных глаз, сказала: «Мррррр!..», и мягко зашагала - через кровать, Него, и, пошатнувшийся в эту секунду, мир.
Честно говоря, пошатнулся мир не только что и не вчера, с вечера основы мироздания были подорваны ещё сильнее, но именно сейчас, со скользящим движением кошки, крен Вселенной стал угрожающим».
Из ненаписанного.
У Ночи глаза — немигающе-жёлтые,
пушистый и тёплый живот.
Почти невесомая, очень тяжёлая,
она в личном кресле живёт.
По шерсти (чернее, чем сердце предателя)
рассыпаны искорки звёзд.
И Ночь коготки свои прячет старательно –
пока не наступят на хвост.
Овчинкой становится бездна небесная
нашедшему наглость ступить -
он всю остроту этих спрятанных лезвий
тотчас на себе ощутит.
У Ночи — белейшие мягкие тапочки,
и иней лежит на усах.
Ей точно известно, что всё, что утрачено,
осталось на прежних местах,
теряемся – мы. Из-за собственной глупости,
да лени, рождённой до нас,
да подлой надежды на то, что «Господь простит»,
да в поисках: в ёмкостях – дна,
в бессмысленном – смысла, начала у Вечности,
сложнейших деталей – в простом.
А Ночь знает точно, что мы – бесконечные,
вот только - забыли о том…