Июнь. Раннее утро.
После первых летних дождей появились грибы.
Сосед Николай Петрович вчера полную корзину принёс, в основном сыроежки и моховички, но и парочку благородных – подберёзовики и семейку подосиновиков.
Мы собираемся за грибами.
Дедушка делает бутерброды и заворачивает их в газету.
Я уже успела с утра съездить на велосипеде в деревню к тёте Маше за парным молоком.
И из голубого бидона в белый горошек переливаю ещё тёплое молоко в бутылку, чтобы взять с собой.
– Деда, а где корзина?
– Посмотри в пристройке. И там же где-то должна быть и моя грибная палка. И не забудь про Дика!
Я выбежала на улицу.
– Дик! Дик! Где ты? Пойдём с нами!
Большой чёрный с рыжими подпалинами пёс вылез из под сарая и, виляя пушистым хвостом, подошёл ко мне.
– Дикуля! Мой верный, любимый, – гладила я собаку, – доешь свою кашу в миске. Я тебе и молочка парного плеснула, чтобы вкуснее было. А то мы сегодня долго будем ходить!
В голубой дымке лес встретил нас пением птиц.
Туман рассеивался и хрустальными капельками опускался на траву, на хрупкие, как из белого фарфора колокольчики ландышей.
Первые лучи солнца, пробиваясь через изумрудную вязь листвы, переливались и играли в капельках росы на ажурной паутине, на резных листьях папоротника.
– Дедушка, давай остановимся, смотри как кругом красиво! Заодно и перекусим. Нам же надо корзинку освободить. А вдруг грибов будет много!
– Ты что, моя милая, уже устала? Немного рановато, правда, – засмеялся он,
– Сейчас дачники пойдут и все наши грибы соберут...
На окраине леса мы нашли поваленную сосну, постелили газету «Пионерская правда» и достали, приготовленный на скорую руку завтрак и бутыль ещё тёплого молока.
Над нами шелестели серебристые листья осины.
Среди невысокой травы и опавшей хвои белыми звездочками зацветала лесная земляника.
На поляне желтоглазых ромашек, небесно-голубых колокольчиков, синих васильков и в розовом облаке цветущего Иван-Чая, порхали разноцветные бабочки, бархатные мотыльки и жужжали пчёлы.
На плетеную ручку корзины, трепеща хрустальными крылышками, опустилась золотистая стрекоза с изумрудными глазами.
Дик, подняв уши, внимательно следил за большим чёрным муравьём, который с длинной соломинкой полз по глубоким извилинам сосновой коры.
Но, услышав шорох, увидел невдалеке зелёную лягушку.
Пёс сорвался с места и, как маленький щенок, прыгал рядом с ней в высокой траве.
После, с высунытым языком, вернулся к нам, лёг у моих ног, как бы извиняясь за своё «легкомысленное поведение», вопрошающе смотрел мне в глаза.
Как жаль, что собаки не умеют говорить!
Милый мой, Дик, ты остался ярким воспоминанием моего детства!
Когда тебя, пушистый комочек, нашли в придорожной канаве и принесли в дом, ты помещался на ладони.
И как ты пищал по ночам! И я кормила тебя из детской бутылочки с соской.
Я тебя рисовала, когда ты спал, растянувшись в тени раскидистой яблони. Или когда ты, замерев, сидел на кухне у стола, ловя мой взгляд, как будто позировал.
На чёрной морде двигались только рыжие бугорки бровей. Ты следил за каждым движением моего карандаша.
В августе мы уехали отдыхать на море, попросив присмотреть за Диком дачного сторожа Яшку. Оставили ему денег.
Яшка, видно, всё быстро пропил... А из своего дома он уже давно все продал или обменял на водку. И живность тоже: кроликов, кур и уток.
В сторожа никто не шёл работать. Вот его и терпели. Ну, а как он сторожил, было всем понятно... И кто зимой разбивал окна и залезал на дачи, опустошал погреба и кладовки, тоже догадывались. Но как говорится, «не пойман – не вор!»
Когда через две недели мы вернулись с юга, Дика уже нигде не было.
Яшка с синим лицом сказал, что он убежал...
– Неблагодарная собака! Я её кормил, лучшие куски отдавал. На ночь в дом пускал... А он ещё и укусить пытался! Собака она и есть собака! – еле держась на ногах, возмущался он.
– Дядя Яша, да не может такого быть! Дика все любили! В округе не было собаки добрее, - заступалась я.
Сторож, качаясь и матерясь, зашёл в свою развалившуюся сторожку и раздражённо захлопнул передо мной облезлую дверь.
Я стояла на пороге и смотрела на клочья грязной ваты, торчащей из дыр обшарпанной дерматиновой обивки покосившейся двери, и горько плакала...
Мы до осени прождали Дика. Надеялись, что он ещё вернётся.
Вскоре началась школа и мы уехали в Москву. Оставили под сараем миску с его любимой кашей.
В выходные приезжали, с надеждой увидеть её пустой.
Но не было ни Дика, ни каши... Видно брошенные кошки или лесные ежи подъели.
Было бы лучше на этом и закончить эту грустную историю.
Но на следующее лето, кто-то из соседей рассказал, что как-то зимой к ним заходил сторож Яшка занять денег.
На голове у него была замечательная из собачьего меха чёрно-рыжая шапка.
Яшке бы промолчать тогда... А он хвастаться, что мол сам сшил! Шкуру выдолбил, а мясо съел.
Да, вы не переживайте так! – успокаивал сосед, – может ещё и вернётся ваш Дик.