Стой! Внутри тебя дикий зверь, вечно проклят и вечно голоден,
Ты забываешь, который день, который час, о зиме и холоде
Рук, сжимающих капюшон, на предплечье горит инъекция...
Знаешь, все будет хорошо, если не вспоминать про сердце.
И еще не забудь меня в уголке своей резиденции.
Стой — там, где стоит твой дом или то, что считаешь домом.
Проще говорить шепо-том, чем кричать на огни содома,
Проще не говорить вовсе, для чего же марать страницы?
Но внутри нас многоголосье сломанных, потерявших лица:
Стой, пожалуйста, до конца... осени — или пока стоится.
Стой, меня заковало в плен из твоих и моих сомнений,
Холода на изгибе колен, голода целовать колени,
Безразличия пустоты тех, кто нашим огнем пристыжен...
Но важен подлинно только ты, так если хочешь гореть — гори же.
Да еще дай зарыться в мех, чтобы к тебе поближе.
Стой, а хочешь разбить — разбей, мир на плаху, ты — росомаха.
У меня внутри дикий зверь, этот зверь не имеет страха.
У меня внутри сто голосов, я срываюсь на крик с шепота —
На изгибах твоих мостов, в стенах, в венах дорог исколота,
Не избита — моя любовь в каждой строке, безропотно.
Стой — весь город стоит в огне, ждет и времени снам не помнит,
Я пишу тебе в полусне, на обрывках, на стенах комнат,
На истершихся простынях, на изнанке своих ладоней.
Ты забываешь, что я твоя. Спрашиваешь, вдруг сама не помню...
А у меня все записано, там — в сердце и
глубоко под обоями.
После мы выключаем свет
и
тонем,
и тонем,
и
тонем.