дня за пазуху припрятав цветик аленький,
ходит вечер по округе в белых валенках –
пляшут снежные бесята
в глазах его мальвовых.
ступает мягко,
но с каждым шагом
заползает десятая…
сотая мышь сомнения в твоё сердце.
а вечер поёт, протяжно, метельно:
нааастенькааа, гдеее же тыыы,
гдеее тыыы?
идиии зимовааать со мнооой…
оправдываешься: нет, нет,
не настенька я – зина, валюша,
или ещё кто
/своё держишь в себе, глубоко/
да юдищу, в общем-то, всё равно.
и сто двадцать шестая мышь /жаба, змея ли/
тебя изнутри душит,
сердечные обитатели когтями колют,
вьются,
раздвоенными языками жалят.
падаешь в бездну –
опустошённой, чумной,
безвольной.
стонешь: ма-тушка, ба-тюшка...
открываешь глаза – в квадратах оконных блюдец
остывает парное молоко субботнего утра.
в чашке дымится духмяный травяной отвар –
муж добавил в него мёд.
подносишь к губам, вдыхая аромат,
думаешь: любит…
пить минуты мелкими глоточками,
и то, что с вечера в тебе бесновалось, болело –
заживёт.