1
Я купалась в деревне в бадье берёзовой в куширях, там где веток сливовых груз приняла земля, пять ночей подряд, на шестую из шёлка трав, выполз уж ко мне в короне из серебра. Испугалась я, уронила ведро с водой, струи - звёздами разлетелись над крапивой, подогнулись колени резвы, остыла грудь, - ни словечка сказать, ни выдохнуть, ни вдохнуть. Словно время кто-то взял и остановил… Человеческим голосом уж вдруг заговорил: -«Не пугайся, дева, меня, я король ужей, в малахитовых копях сто лет я живу уже. Мой дворец в пещерах брошенных за селом, там всё убрано малахитом и серебром. Всё ждала королевича ты из заморских стран? Согласишься ль, скажи, королевою копи стать? За тобой наблюдаю я уже пять ночей, никогда я не видел синее ещё очей, наготой твоей белою пьяный, - не пью, не ем, наклонись ко мне, девица, сжалься, коль сердце есть!» И обвил мои ноги до бёдер он в семь колец, и узнала я бездну, и приняла венец, а глаза открыла - молодец надо мной, зелены его очи, холоден лик его. Тут вернулся голос, я крест нашла на груди: -«Уходи, - говорю ему, сила вражеска, уходи! Не хочу ни шахт твоих страшных, ни серебра, даже если ты был человеком,- теперь ты враг! Много ходит-рыщет вас, нежитей, по земле, я Христу молюсь, я с людьми живу, прочь, проклятый змей!» Рассмеялся молодец, зеленью глаз сверкнул, ничего не ответил и в чёрный пырей сскользнул.
…Как избе добежала - не помню… как спать легла… А наутро понять не могла - это явь иль блазн? Только с той поры стала сердце сосать тоска. До того дошло - я ходила копи искать, –«Отродясь малахита здесь не было, девка, тю! - старики говорили мне, - да ты что, Катюш!» Лишь старуха одна седая молчала всё, да при виде меня темнела всегда лицом... Я была на выданье, шли косяком сваты, и к закату клонилось лето, сгорая в дым... если б раньше… да королевича ж всё ждала, а тоска изъела - стала жизнь не мила. Я плела наузы, оббегала ворожей, По ночам, где сливы – звала короля ужей... Ничего, никого, как и не было, - лишь трава... я часами лежала в ней, на краю у рва, всё глаза его вспоминала, да холод в них, перестала и есть, и пить, и к попу ходить... Уж решила: приснилось, да только смотрю, вдруг стал что-то узок мне в талии лучший мой сарафан. Испугалась, да мать заметила,- началось… Ой, тошнёхонько, где ты, где ты, подземный гость? …Долго плакала мать: «Опозорила, дочь, ты род! Кто нечестную девку теперь за себя возьмёт?» Я жалела её, молча гладила по волосам, а сама вспоминала всё короля глаза. О, вернись ко мне, див венценосный, с собой возьми! Не хочу ни Христа, ни креста, ни житья с людьми... Сливы ссыпались в травы и подступил сентябрь... Нежить ты или ангел - не жить мне уж без тебя. Бездной глаз твоих пьяная, - сохну, не пью, не ем… О, вернись ко мне, молодец, сжалься, коль сердце есть!
29.07.16.-24.08.16
2
Вот минула осень горькая как полынь,
Отошли грибы, отпылали костры рябин.
На осенние празднества в рощу я не пошла,
Без меня в тот год откружились танкИ* селян.
Собирала всё сливы печально одна в саду.
И варила варенье, и было темно от дум.
Говорили мы с матерью редко - по пальцам счесть,
Вечерами за прялками молча сучили шерсть.
За ворота я не ходила - лишь за водой.
Тошно было мне видеть людей за своей бедой.
И носил по деревне ветер молву как сор,
И в груди моей с тёмной болью сплелся позор.
Стали дни совсем коротки: только встанешь - мрак,
Ты приснился лишь раз мне и началась зима.
Настоящая - с зябликами и снегом, с синицами под окном,
С красногрудыми снегирями, с печным теплом.
Всё бы радовало - люблю я зиму, синиц в окне,
Ледяной шиповник, звенящий как бубенец…
Да отравлена августом спелым - не пела я,
Ветер душу студил и шиповник мне был мне как яд.
Раз я шла, оскользаясь к колодезю по снежку
Не велела мне с вёдрами мать, да чего уж тут…
Ей когда за избой да скотиной успеть везде?
Пряжа суток зимних длина, да короток день.
Так, ведёрки дубовые взяв, я к колодцу шла,
А по краю дороги шиповник во льду пылал.
Как на зло там девок и баб собралась толпа,
Все крикливые, крепкие, в тёплых цветных платках…
Двух подружек бывших узнала я издали,
Не хотелось идти туда на потеху им,
Не хотелось, да что тут делать, - идёшь - иди.
Захихикали как подошла, но молчали… вдруг
подступила ко мне одна из былых подруг:
— Что, Катюшенька, - догордилась косой златой?
Королевич заморский видимо, - само то!
Как сваты шли, - всё мимо нас, да на твой светец…
Интересно вот всё-таки, - кто же дитю отец?
Про кого там всё слухи ходят? Король из шахт?
Ну и ну, ты наверное Катя с ума сошла!
И вздохнула другая: — Сваты, - где теперь они?
Ох, от доли такой, девоньки, сохрани…
Никому не нужна станешь, век одной вековать…
И закончила: вот как, бабы, принцев-то ждать!
Взрывом смеха меня обдало как ведром воды,
И шатнувшись прочь, я бросилась вон от них…
Поскользнулась на тропке раскатанной, - как на зло,
И второй волной ледяного хохота обдало.
И взмолилась тогда я: «Ты, кто мне дал дитя
Где б ты ни был — явись, ибо в край истерзалась я,
А не явишься, — значит точно попутал чёрт, —
Брошусь в прорубь сейчас в речке что на задах течёт»
Лишь сильнее смеялись девки мне в спину, знать —
Не давала зело им краса моя ночью спать…
Только вдруг потемнело небо, раздался гром,
И в крылатой повозке увидела я Его:
В изумрудной короне, в зелёном как лес плаще…
Грому было что в мае, и был этот гром священ.
Шесть крылатых змеев несли колесницу ту,
Извергали зелёный огонь они на лету…
О, какой начался у колодца переполох!
Бабы охнули и рассыпались как горох,
Побросали вёдра и коромысла, ползли в снегу,
Закрывали руками уши, как в страшный суд…
«Катя, Катенька, что это, ужели за тобой?
Не позволим поганому, наша ты, видит бог!»
Но стояла я, улыбаясь в небесный свод,
И венец опускался смарагдовый мне на лоб.
Ночью бабка приснилась, что всё молчала тогда.
Будто вышла она под звёзды, - коса седа,
На худых плечах истончившийся палантин,
А глаза мечут молнии из голубых глубин.
Меж ладоней растёрла сухую разрыв - траву
И взмолилась: — Отец, разорви этот адский круг!
Не была я в короне смарагдовой, но зачем
Видеть мне позволяешь другую в Его венце?
Чтобы в старости петь - надо в юности бойче быть….
Забери меня в ночь. Двум Невестам в живых не быть.
Рукавом повела кисейным, потом вторым,
И растаяла словно в осень над полем дым.
А такого пира не видели короли.
Лился мёд золотой рекой - слаще грешных слив,
И просили прощенья подружки, тупя глаза,
Всё равно мне было, ведь слов не возьмёшь назад.
Он унёс меня в шахты, где смарагд, серебро, слюда…
Он унёс меня в шахты. Три века я молода.
03.10.16.-05.10.16.
ТанкИ* - хороводы