начало во фрагменте "I. Страсть безответная любви запретной"
http://www.stihi.ru/2016/12/17/5619
роман "Миледи и все, все, все...")
– ...Заведомо грусти и тихо плачь.
Низложен будет мною подлый шельма,
соперник, выставь мне он счёт для мщенья! –
мужчина, очень молод и горяч,
за это не просил ешё прощенья
у дамы, что избрал для укрощенья:
Я в мире тонких чувств немного зряч
и верю, что добьюсь расположенья
к себе во всём для нашего сближенья.
Но ты хотя б отчасти обозначь
условие игры, где я незряч.
Моник, в сакральном мы друг друга стоим!
Вокруг тебя всё вьются комарьём
поклонники?! Гони их общим строем!
К тебе неравнодушие моё
ты знаешь, как назвать! Высоким словом!..
Черпаем шлемом и из шлема льём
все мысли, что для чувств идут заслоном.
Вояки и в сакральном, и в шальном,
заколем иль друг в друга мы шмальнём
однажды на дуэли, чтоб лечь слоем
под окнами твоими белым днём!
– Когда земной, Божественной гармоний
достигнешь, я сама в тебя влюблюсь.
– Гармония с тобой – мой крестный груз.
– Тебе дай волю, ты, неугомонный,
рад шутки все мои мотать на ус!
Ко мне не придвигай стул! Неудобно.
– Да мне что стул удобен, что кровать.
– Такую видеть перемену вздорно.
– Я дерзок? Но ведь страсть моя бездонна!
– Узнает мать – тебе несдобровать!
– Ко мне строга не мать твоя Кларисса,
а бдительная няня. Ты прости,
но эдак я останусь холостым!
– Ты что это так, Жан, раздухарился?!
А ну-ка отодвинься и остынь!
– С тобою быть хочу до одуренья!
– Со мной сойти с ума легко на миг.
– Боюсь не комаров, а комарих,
мою кровь пьющих, как порой дуэнья.
Побудь наедине со мной, Моник!
– Твой пыл глубокий няней не промерян.
– Скажи дуэнье, ревностной Помеле,
что я не расположен вовсе к ней, –
герой ждал только ночи, и по мере
участливости сумерек в окне
глаза мужчины ярче разгорались. –
Сто суток без тебя угробил я!
Увы, хозяйке-девушке была
интимность ситуации не в радость.
Не то чтобы совсем не в радость… Малость.
У брата не понять, где страсть, где шалость.
Не то чтоб Жан похож на кобеля,
но взоры откровенные терзали.
Для слуха речь едва ль белиберда:
соблазнами сжимает, как петля!
Домашнего наряда и белья
держалась дева цепко, сидя в зале,
ведь гость давно раздел её глазами,
грозя «проесть» и смуглость добела.
Для розы (пусть единственной) розарий
был мал. Зато у чувств есть глубина!
Свежа, юна хозяйка, грудь юна.
Нюансы все высматривал гость в оба
и, глядя на девицу, сам не свой был.
Кузина запредельно недурна,
но... мысли дев – загадки и кроссворды.
– Тебе лишь шаг до нравственных калек.
В моих глазах как брат ты, Жан, поблек,
а в статусе ином ты чужд заранее.
Жан, выбери себе другой объект
для жажды вожделенья и познанья.
Другой на месте Жана бы враз сник,
но Жан не вызвал – нет и речи! – жалость.
У юноши чесался и язык,
и руки неуёмные чесались.
Лукавая улыбка на устах
сестры согрела Жану кровь на градус.
Упорство девы парню всё ж не в радость.
Отказами своими гостю в пах
и в сердце целя (рьян кузен в гостях),
хозяйке юной ловко удавалось,
играя «бесенятами» в глазах,
внушать ему, что мозг мужской – не фаллос:
– И что всерьёз, наивный мой простак,
ты вправе мне внушить под звон фужерный?
Готов ли, Жан, всегда во всех местах
довольствоваться тем, что ты кузен мой?
– Я помню, у кого сейчас в гостях.
Тут при тебе с решимостью мизерной,
и не касаясь всех твоих прикрас,
разбитым сердцем я лишь в шаге тряс.
Когда взаимность станет нашим яством?
– Чего ты ждёшь, Жан, ибо всякий раз
тебе я отвечаю постоянством
симпатий как кузина?! Сколько фраз
об этом ты услышал без жеманства?
Меня не обвинишь в лукавстве глаз.
Ты сделал скользким случай наш тем маслом,
что выглядит отравою для нас!
Я – прежняя сестра твоя. Ты зряч ли?!
В мозгах от чувств избытка – толчея?
– Но я тебя люблю всё больше, жарче!
– Неужто даже больше, чем вчера?
– Навязывая видимость искусно,
что вновь во мне не видишь перемен,
пойми, как неуместно, горько, грустно
зрить на излёте чувств обратный крен!
– Симпатии свои шлю не по-детски
тебе со всей уместной теплотой.
А скромно… по причине лишь по той,
что ты – брат в мире Божьем мне и светском.
– Меня ты прошлогоднего сравни
с теперешним, к амурным склонным мукам,
когда мои желания сродни
игре глухого, выбравшего жмурки.
К любви твоей стремлюсь я наугад,
вслепую, но ведомый искушеньем.
Твоя гостеприимность – суррогат
того огня, что лишь сильней с тушеньем.
– Ты жжёшь, мой инквизитор, на огне
меня с собою вместе беспощадно,
желая, чтоб горела наравне
я в пламени любви твоей. Досадно!
Однако я всегда была такой,
которую, будь добр, искать сегодня.
Ты делишь на этапы протокол
допроса, что ведёшь весь месяц плотно.
– В тебе неиссякаема сестра,
во мне упрямо видящая брата.
Но жизнь непредсказуемо пестра.
Люблю не как сестру, а… так, как надо!
– Твои причуды, Жан, не тот сюрприз,
которым я проникнусь, резво тая.
Я взбрызнула водой тебя. Утрись,
но только через час – она святая.
Веди себя спокойнее, Жан. Ночь,
в которой спьяну видится союзник,
не повод для безумства, поздно мочь
со мною рассуждать, что уд твой – узник.
– Ух, как тебя давно я и всерьёз…
Ну, словом, понимаешь ты, о чём я.
Хочу я жизни, чтоб любить до слёз,
и, ух, как я страдаю от никчёмной!
– Не верится, что пьян ты от любви.
Наличие вина в тебе наглядно.
Стремленье замечаю за людьми
куражиться и дебоширить кратно
количеству залитого вина.
Жан, я могу понять тебя превратно.
Твой ум на дне двух чаш. Провалы дна
тебя лишили свойства ухать внятно.
– Мони'к, когда твою я слышу речь,
глаза свои распахиваю шире.
И хочется рукам без спросу лечь,
на грудь твою, ничуть не дебоширя.
– Не знаю, от кого сейчас шалеть:
от слов твоих опасных, от скворцов ли?
– Ты птичий этот хор не слушай впредь!
Все, кроме нас тут, филины и совы!
Я вижу нас двоих сегодня там,
где ночь воспринимается Эдемом!
Неважно, кельям иль особнякам
вновь отдаёт симпатии страсть-демон.
Во мне ещё пока не умер принц
на белом скакуне! Вскипит страсть морем!
И пусть нам позавидует мир птиц!
– Поёшь ты соловьём неугомонным!
Вновь выпил ты вино и за себя,
и даже за меня, без остановки.
При мне так никогда не зашибал
ты прежде на исходе скромной днёвки.
Опасным направленьем бодрый пыл
твой в полночь не по нраву мне, однако.
Не много ли ты, Жан, употребил
на ужин нынче афродизиаков?!
– Твой образ в мыслях, как на полотне,
удерживая, жду с тобой свиданий.
А что же остаётся делать мне
в погоне за тобой, неблагодарной?!
Молиться о взаимности с благим
намерением в пику всем порокам?
Лишь шлейфами своих комет долги
отдаст нам небо. Нет в молитве проку!..
Сгорала тихо свечка. Медляки
танцующего пламени с потоком,
в который устремлялись мотыльки
(а может быть, флюиды), стали Роком
для всех, в огне сгоравших ненароком…
…До вздохов приглушенный разговор
возобновлялся шёпотом вдруг робким.
Ночь – царствующий в комнате гравёр –
изыскивала тьме путь зорким оком.
Излишне жилист, но и не скелет,
мужчина молодых и звонких лет
терялся: горевать иль веселиться
в томленьях от двоюродной сестрицы:
– Когда я усмирял, ведя поход,
всех, недовольных властью сюзерена,
не думал, что без клятвы, платы, льгот
смирюсь перед тобой столь откровенно.
Скажу, что сон пропал и аппетит –
ты вправе не поверить мне теперь уж.
О девушках мечтать кто запретит,
но я мечтаю только о тебе лишь!
– А может, я невесту побойчей
для брата оголтелого нашла бы?
Глашатаев найму и трубачей –
невесты выйдут сами, коль не слабы.
– Ты мне внушаешь: сил зря не транжирь.
Мол, пыл напрасный мой неописуем,
фантазии бледней, чем витражи,
но все мои потуги на смех курам…
…Друг друга мы взаимно критикуем…
Порой в тебе есть что-то от ханжи…
…Чтоб я к тебе подкрался с поцелуем,
притворно задремала ты? Скажи!
– Ты до смерти меня зацеловал бы
и тут бы не стояла тишина,
позволь тебе я вольности сама!
Не скрыться от тебя потом и в Альпы!
– Страстям поверь, а дальше не пророчь.
– Ты что! Не видишь дальше носа терний?!
Какой неугомонный! Что за ночь!
Жан, нас ты совратишь дурной затеей!
– Хочу тебя украсть я у семьи,
но чтоб была довольна ты потерей.
– Семейные устои так сильны,
что мной насытишь ты свои лишь сны!
– Мони'к, как удивительно фактурно
фигурой превзошла свою ты мать!
– Я знаю, Жан, чем надобно занять
назойливые пальцы брата-дурня.
Потри свой скрытый. Можешь даже бурно.
– Моник, забудь о том, что я – твой брат.
Подумаешь, кузен! Я – просто скромник
по части получаемых наград,
но, в то же время, пылкий твой поклонник! –
гость волю молодецки дал рукам,
но девушка с улыбкой увернулась,
мол, это ещё что за ураган
негаданно-нежданный! Мол, а ну вас!
– Жан, правда ли, что страшно на войне
настолько, что с ума сойти не редкость?
– Страх правит всем живым. И всё ж вольней
живётся тем, кто знает: жизнь – нелепость,
которую легко исправит смерть.
Доверься мне, Моник, и жизнь игривей
я сделаю твою, чтоб не висеть
врозь на весах судьбы нам жалкой гирей.
Со смертью поиграть мне довелось.
Где враг, там и смертельные угрозы.
Предсмертные я слышал вопли. Слёз
в достатке повидал – смерть любит слёзы.
Немирной жизни я хлебнул сполна,
но помню: обмани смерть сам хоть раз ты!
Мне злобные враги – не господа,
но жизнь на фоне их… чту по контрасту.
Моник! Очаровашка на свету,
ты – чудо в полутьме свечи зажжённой.
– Однако поимей ты, Жан, в виду,
я – недотрога хуже прокажённой!
– Конечно, поимею и возьму
твоё недомоганье средством мирным.
Оно тебе не будет в новизну.
Любовь ведь не сочтёшь лекарством мнимым?!
(продолжение в http://www.stihi.ru/2016/06/03/3976)