Густая кровь дней выльется на лёд
Через порезы на вздувшихся венах.
Я руки ею мою и вытираю о стены,
С оптимизмом глядя вперёд.
И, как клеймёный раб с цепью на шее,
Покорно волоку свой крест и полумесяц.
Это всё давит. Это всё много очень весит,
Но по-другому жить нельзя, да и не умею.
Ну вот был бы шанс сбросить всё это,
Распрямить уставшую, сорванную спину,
Перегрызть зубами нить пороков длинную,
Но стихи все прочитаны и песни все спеты.
Этот груз будет волочиться всю жизнь,
Следы и борозды оставляя навечно в памяти.
И этого не убрать, и к этому ничего не добавить,
Но и никуда не придёшь, как ни стремись.
Только тащи за собой эту ношу, тебя не спросят.
Три упряжью иссохшую кожу сердца.
Ты не сможешь согреть и не сможешь согреться,
Ты не сможешь отказаться или бросить.
Он всегда был, есть и будет с тобой
В дыре между грудиной и ломаными рёбрами.
От него пахнет ванилью и шоколадом тёмным.
Он у тебя там, он владеет твоей головой.
И если тебе удастся вырваться из плена
Впившихся в запястья и в шею оков,
То ты станешь представителем либо дураков,
Либо хозяином ума и души нетленной.
Подойди к зеркалу и суть разгляди,
Вспомнив, что все Они сошлись в тебе одном.
Наблюдай теперь в глазах, как с последним мостом
Догорает рваная рана в твоей пустой груди.
Как упавший фонарь продолжает светить
В одеяле метели и февральской пурги,
Когда не было видно даже вытянутой руки,
Так и ты, исчезнув, Её продолжил любить.