К 60-летию со Дня рождения
НАТАЛЬИ ТКАЧЕНКО.
Наш мир в доверчивых по-детски
Сердцах, постигших благодать
Общения глаголов веских:
Отдать! И ничего… отнять.
Е.Грислис "Университеты любви".
Наташа… Сегодня, 11 декабря сего года у тебя юбилей. Тебе должно было бы исполниться 60 лет. Страшная и ослепительная, как молния, смерть оборвала в ночь на 23 декабря 2008 года в нелепой автокатастрофе твою жизнь. Окончился твой земной путь, свидетелем и очевидцем которого я была в лучшие годы нашей молодости. О трагедии я случайно узнала в интернете ночью 26 октября 2012 года и как могла выразила свои поздние соболезнования.
Что осталось от тебя у меня?.. Воспоминания. И еще… десятки писем, которые шли потоком. Это были письма-разговоры, письма-исповеди. Именно они позволили более целостно и явственно ощутить тот мир, который по чьей-то невидимой Воле мы когда-то обретали друг в друге, находясь на перепутьях главных жизненных дорог.
ВСТРЕЧА.
А как все начиналось? И когда?.. Память возвращает меня в застойные восьмидесятые. Я напряженно вспоминаю историю нашего удивительного знакомства.
…Осень 1980 года. Я, будучи соискателем, приезжаю в МГУ им. М.В. Ломоносова для сдачи своего первого кандидатского экзамена. Меня селят по направлению от кафедры в общежитии Ясенево по адресу Литовский бульвар 6/1. Там квартирная система и в самой большой комнате типовой трехкомнатной квартиры мне предстоит прожить ровно месяц. Я с облегчением занимаю одно из трех свободных койко-мест и с оптимизмом распределяю предметы скудного гардероба, главными элементами которого являлись коричневый свитер с темной вязанной шерстяной юбкой и неизменный халат с тапками. Въезжала же я в нарядном костюме, который дала напрокат мне сестра, и в тогда ещё модном сером коротком пальто типа джерси.
Ой, ля-ля!.. Хорошо в Москве, когда остановиться есть где! Да еще всего за несколько рублей. В этом, казалось, и заключалась наша социалистическая «манна».
В интеллектуальной среде Московского университета варилась самая разнопёрая публика, к которой и принадлежала ещё вчерашняя студентка-философ Наташа Сиромаха. Вначале я поверхностно смотрела на свою новоявленную соседку, даже мысленно не предполагая долгое человеческое общение. Это была, на первый взгляд, типичная «джинсОвая» девочка, отшлифованная этикетом МГУ и насыщенной интересами и информацией, столичной жизнью.
У меня вначале не было возможности даже хорошо всмотреться в «неё». С утра она надевала спортивный костюм и бегала в Ясеневском лесу, затем съедая, по причине низкой кислотности, диетический творог с чаем, обычно шла в «Ленинку», т.е. в самую главную государственную библиотеку страны, а уже оттуда к друзьям или в театр. Как потом выяснилось, она посещала все театральные премьеры сезона.
И все же мы подружились. Не помню, кто и о чем что-то попросил, помню только её неожиданно до детскости изумленную реакцию: «Так ты мне, действительно, доверяешь?» Она на минуту сняла свои модные очки и тут я увидела на её бледном матовом лице два больших светлых глаза-солярия, а также трогательную улыбку, открывающую неповторимость какого-то особого видения. В этой улыбке сквозили и открытость, и теплота, и какая-то нерешительная любознательность. Как это не покажется странным, от этой девочки веяло почти бабушкиным «тепличным» детством и наивностью. И меня уже не смущал её большой римский с горбинкой нос, который резко выделялся на худощавом лице. Что-то естественное и почти родственное было в её доверительной манере.
Наступало время общения. «Моя фамилия Сиромаха, что означает малый, бедный человек. Вообще, украинцы душевная, но достаточно мелкобуржуазная нация и я, в основном, украинка, хотя мы с братом сами записались, как русские. А вот моя бабушка по отцу, из древнего польского дворянского рода. На неё я, кстати, похожа, и внешне и манерами».
«Я тоже по метрикам русская», - продолжаю я разговор. «Хотя мой дед-киевлянин родом из малороссийской черниговской глубинки, недалеко от Носовки, откуда, видимо, и наша фамилия - Носовы, а моя бабушка немка из Риги, и… я тоже на неё похожа!» Мы весело и звонко смеёмся.
«А в какой области ты специализируешься, ведь философия многогранна», - спрашиваю я с любопытством.
«Научного философского атеизма, думаю, именно это направление является перспективным в плане дальнейшей диссертации, а если говорить честно на других всё настолько переговорено и «забито», что мне даже не пробиться», - отвечает она.
«Ну, что ж, я тоже занимаюсь научной марксистско-ленинской исторической казуистикой. И меня тоже больше никуда не берут!..»,- парирую я с юмором. И мы опять весело смеёмся.
«Сейчас, после окончания философского факультета, готовлюсь в аспирантуру» -продолжает она. - Пока не спешу возвращаться в Кировоград, скоро устраиваюсь временно на работу, чтобы облегчить расходы своих родителей».
Но все эти прожекты были практически не выполнимы, ибо Москва требовала прописки, а «просто так» оформиться было практически невозможно. Только весной следующего года Наташа устроилась временно почтовым курьером, а затем воспитателем ПТУ и работала очень напряженно несколько месяцев.
…А тогда, осенью восьмидисятого мы вместе не только чаёвничали, но и ходили в театры и даже ездили ко мне в Тулу, где посетили концерт знаменитой Беллы Давидович, которая имела славу непревзойденной шопенистки. Наташу удивило, что был занят только партер, в то время, как в Москве, билеты распродавались за месяц и собирались полные залы. Она любила Шопена, его музыка была соприродна ей.
Сейчас, когда со дня нашего знакомства прошло более тридцати лет, во мне до сих пор явственно звучит вальс Шопена №14 ми минор, который играла Белла, а мое воображение рисует Наташу. Вот она… тоненькая, как стебелек, со светлыми небесными глазами. Она вся, как музыка этого вальса, непрерывно ищущая идеал и истину в мире, похожем на мечту… В сущности, она сама и была их олицетворением и данностью. И, конечно же, не представляла тогда ни переживаний, ни душевных мук, которые выпадут и на её человеческую долю. А впрочем, они уже давно настигали её, что я затем поняла по письмам.
Мы также были завсегдатаями «Иллюзиона», махом пересмотрев всю ретроспективу фильмов с участием Жерара Филипа. Вспоминаю: сижу в партере и жду Наташу, которая должна была вскоре подъехать. И вот вижу её – спешащую ко мне между рядами в шубе и в модной светлой ондатровой шапке-ушанке со своей фирменной интеллектуально-детской улыбкой глаз из-под модных очков и слегка раздвинутых губ. В этот момент мое сердце впервые возликовало от прихлынувшего тепла: мы вместе!
1981 год стал пиком нашего дружеского общения. Я отмечала его в кругу московской супружеской пары - друзей моей тульской приятельницы-тезки. Землячка по великому блату сумела достать двухдневную путевку в гостиницу «Россия» и мы с ней остановились именно там, а сам Новый Год праздновали в гостях у её друзей. Причем, праздник был на удивление галантным и насыщенным. Помню десятки коктелей, бутерброды с икрой и разными сортами рыб.
А первого января к нам заглянула Наташа. Она обрадовалась новым знакомым, в частности, и тому, что моя приятельница и её подруга являлись выпускницами ленинградского университета. Наташа буквально сказала: «Мой брат Толя оканчивал философский факультет этого университета и проживает сейчас в Ленинграде. Именно брату я обязана и своему формированию, и своему духовному росту. Хотя я и имею золотую медаль, любовь к философским размышлениям мне привил именно брат, который, кстати, ко всему настроен очень критически».
Были и другие разные и умные разговоры… Наташа казалась неотразимой: её суждения отличались и вкусом, и изыском. Было обращено внимание на неординарность, а также безапелляционность её выссказываний: сразу видно, птица отнюдь не провинциального полета!
«Она станет, кем желает, но только для себя или в глазах своего ближнего окружения, а добиться слишком большОго, чего она, возможно, хочет – не получится. Москва всегда жила и будет жить кастами и связями, преимущественно родственными. А просто с завышенными амбициями в нашем мире не далеко уедешь». Такой «диагноз» и «прогноз» дал после её ухода единственный мужчина-москвич в нашей кампании.
Не скрою, и такая особенность имела место быть в моей невероятной подруге. В ней была кротость «золушки» и напор подрастающей светской львицы. Я уверена, что она, имевшая столь высокую личностную планку, шла далеко впереди своего времени и её максимализм казался многим не совсем обычным. Одно знаю твердо: не её было тогда время, как, впрочем, и не наше современное. Как истинная аристократка духа, она чуралась всякого обнародования каких-то личных тайн и взаимоотношений, не говоря уже о дешёвом и безудержном пиаре, который захлестнул и давно обесценил современное общество. Могу с уверенностью сказать, что в ближайшие три-четыре года только я была её единственной «душеприказчицей», или точнее сказать, душевной отдушиной.
1981 год.
Однако, наступал «пик» нашего общения. С февраля 1981 года практически до лета я стажируюсь в Москве, где посещаю все лекции и сдаю два кандидатских экзамена – по философии и английскому языку. Съездив на экскурсии в Таллин, я приоделась. Купила себе качественное и элегантное черное платье, которое носила с большим янтарём на груди и удобную современную обувь. А жила всЁ в том же общежитии. Наташа же снимала комнату «напополам» с бывшей однокурсницей по имени Мила, которая готовилась к перезащите диплома, а меня величала не иначе, как «гретхен». Наверно, за светлые волосы ниже плеч и мечтательно-задумчивый вид. Мы рядом, всего за два квартала друг от друга!
Наши почти ежедневные встречи с Наташей были похожи на улыбки счастья, это поистине был сад радостей земных. Помню нас на вечеринке в МГИМО, откуда уже ночью мы едва «уносили ноги». Помню, неоднократные вояжи в Большой театр. Как на одну из премьер туда приехал президент Франции Миттеран и я была поражена взглядом его синих глаз, которыми он озирал окружающих из своей центральной ложи. Это был не взгляд, а голубой луч, пронизывающий всё вокруг.
Наблюдали мы и стремительный взлет Ирека Мухамедова, который завоевал Гран при и Золотую медаль на Международном конкурсе артистов балета в Москве, и выступал затем на заключительном концерте, где был собран, казалось, весь «свет» Москвы: что не лицо, то знаменитость.
Были мы и в театре «Сатиры», где после просмотра спектакля «Чудак», брали автограф у Александра Ширвиндта за кулисами. Нас поразил страстный накал его игры, её диалектика и яркая филигранность.
Ну и конечно же МГУ, где находился великолепный Дом Культуры, вмещающий огромный театрально-концертный зал и кинотеатр. Сколько премьер мы посетили, сколько открыли для себя нового в этом чудесном уникальном и легендарном дворце, непрерывно радуясь молодой своей вольности!
А в июле того же года мы решили посетить места яснополянские, где я провела свое детство, и, будучи студенткой, даже работала несколько месяцев экскурсоводом в знаменитом на весь мир музее-заповеднике Л.Н.Толстого. Я сама была гидом для своей подруги и познакомила её со всеми уголками бывшей усадьбы великого гения земли русской.
Мы посетили также мой отчий косогорский дом на на Нижней Стрекаловке, так подробно описанный мной после в прозаических произведениях. Наташу увидели и мои родственники – ныне уже покойные тетя Аня и дядя Женя и их старший сын Михаил, а также второй, Александр, только вернувшийся с семьёй с Дальнего Востока, где он работал после окончания института по распределению. Присматриваясь к его маленькой дочке Аллочке, Наташа неожиданно сказала: «Так это же я в детстве, такая же была ласковая и спокойная девочка». Моя сестра Ольга тоже была рада такой интеллектуальной собеседнице.
А моя мама всё удивлялась: «какая рассудительная и светлая девушка эта Наташа, даже одно её присутствие действует успокаивающе и как-то облагораживающе».
Именно после этой второй поездки, я и мама решили оставить «моцартовское» создание у нас в Туле. Но мои прожекты рухнули в одночасье. Наташа заспешила домой… на Украину! Ведь это была её родина, точно также ей близкая, как и для меня, моя Ясная Поляна. И как это мне сейчас понятно!
27 сентября она напишет мне: «Это моё последнее письмо из Москвы. Завтра я уезжаю домой. У меня ещё правда, нет на руках билета, но я уже всё решила, все продумала много раз, так что в крайнем случае послезавтра отбуду в родные места. Сегодня я целый день собирала вещи, перебирала свои бумаги, вновь перечитывала твои хорошие дружеские письма и думаю, это ты поймешь правильно: я очень благодарна тебе и твоей маме за искреннее желание помочь мне, но взглянув на вещи реально, я поняла, что Тула не даст мне реальных перспектив». И , конечно же, она была права : ведь дома и стены помогают!
Меня поразило и то, что Наташа в этой ситуации показала себя не только психологом с хорошей внутренней интуицией, но и просто деликатным человеком, умеющим поставить себя на место другого. Так, через полтора месяца уже из Кировограда она пишет строки, в которых раскаивается, что лично не простилась со мной перед отъездом. «Здравствуй дорогая Леночка, мой нежный и добрый друг! Я с большим нетерпением ждала от тебя вестей, а когда получила твое большое и взволнованное письмо, то сама ужасно разволновалась и почувствовала себя бесконечно виноватой перед тобой. Без всяких но, я должна была приехать к тебе, хотя бы на день, просто увидеться, пообщаться. И я очень сожалею, что так не сделала, ведь главное, чтобы там ни было, это человеческие отношения, взаимопонимание, а я, если откровенно, испугалась новой безрезультатной "тянучки" с работой, теперь уже не в Москве, а в Туле, моих наивных надежд на "авось повезёт". И всё же, пожалуйста, не сердись на меня, это Москва огрубила меня в чувствах и душевно измучила, я перестала думать о других. Это я поняла, когда приехала домой. Но я не оправдываюсь оттого, что сама знаю, как болезненно ожидание друга и сознание бесполезности этого ожидания».
И уже из следующего письма я выясняю, что она оформилась в высшее летно-штурманское училище на должность ассистента, чему я была искренно рада.
ПЕРЕКРЕСТКИ СУДЕБ.
Да, видно, судьбу не переспоришь. 1982 год станет для неё в Кировограде, а для меня в Москве годом наших скоропалительных замужеств. С этого времени Наташа будет носить фамилию мужа – Ткаченко, а 24 декабря у неё родится дочь Машенька, которой она посвятит всю свою оставшуюся жизнь. Только из прессы недавно я узнала, что она воспитывала дочь одна… Я не удивилась. Двумя годами позже Наташа напишет мне: «Я неискоренимая максималистка, и потому найти для меня настоящего спутника жизни это равносильно чуду. Мне нужен Человек, а таких людей, я имею ввиду мужчин, очень мало. Поэтому я считаю, что самый разумный для меня вариант, но не самый лёгкий - быть одной».
Настоящим подарком судьбы, как бы завершающим наш «девический» период стала встреча у одной из московских знакомых по случаю праздника Нового 1982 года. Наташа провожала меня на электричку с Курского вокзала. Я села в вагон… и вдруг почувствовала огромную пустоту и ощущение иллюзорности всего происходившего. Поразительно, что одновременно и Наташа напишет мне в ответ об этом же. «Вот уже второй день я дома, и у меня такое ощущение, будто я никуда не уезжала, а Москва, наша встреча - всё это было во сне. Когда ты села в поезд, у меня возникло чувство, что в Москве мне больше делать нечего, и я могла только сожалеть, что не могу сесть сейчас же в поезд и уехать отсюда, как и ты».
«Как и ты…» - повторяла я недавно, со слезами перебирая десятки писем, которые если позволит время, станут большой повестью о нашей космической дружбе. Впереди на горизонте будет еще Кировоград, куда я приеду следующим летом, а еще через год Москва, куда она, став уже аспиранткой Киевской академии наук, приедет ко мне в Высотку МГУ в рамках научной командировки… хотя это несколько другие и уже не детские истории. Наконец, мы повзрослеем настолько, что начнем жить и мыслить самостоятельно…
Ничего не зная о страшной гибели подруги в Египте, еще два года назад в своей последней книге прозы «Биография творчества» я написала о своем раннем московском периоде, в котором главным персонажем была именно Наташа. Подобно проводнику, она вводила меня в мир столичный, бескорыстно открывая при этом свой внутренний. Именно с ней я познавала Москву концертную и театральную, мир дискотек и дружеских посиделок. Я отмечала: «Все наши беседы, выходы в «свет», а также десятки последующих писем стали для провинциалки вершиной человеческого общения. Личный опыт Сиромахи-философа явился книгой женщины, открытой для меня. Сбрасывались «шоры», отметались комплексы. Она подготовила меня к приходу «его».
Мне особенно дорог и памятен именно этот период , когда мы обретали гармонию вместе. Много воды утекло с тех пор, а голос моей обожаемой подруги, его мелодичные малороссийские интонации стоят у меня в ушах Она для меня навсегда живая, светлая и благостная, сколько бы лет я сама не прожила ещё на этом свете. И еще… я недавно узнала, что последние полтора года до своей трагической гибели Наташа стала писать стихи, она утверждала, что у неё открылась связь с Космосом. Это означало, что мы обе родились и были поэтессами. А, возможно, заслужили чем-то это высшее право. Господь не ошибается.
Несколько лет назад мне приснился сон, что нам дали большую светлую комнату на двоих под самым шпилем Московского университета. Я не удивилась, а приняла это совершенно естественно….
Реки наших судеб протекают под невидимым нам Божественным оком между землей и небесными сферами. Истоки и течения хранят множество незримых тайн: и радости, и печали, и боли. А человеческие души, созданные из самОй ткани Вселенной, и после смерти содержат квантовую информацию, которая не уничтожается. Да, мы действительно физически уходим в данных материальных воплощениях, но наши мысли и дела остаются в вечности не только как память, запечатленная на бумаге, или на экране, а в том неосязаемом пространстве бесконечного Космоса, который и управляет нами.
Произведение на странице автора: http:///www.proza.ru/2012/11/11/969