Такая длинная зима,
мы так озябли – я ли, ты ли,
что даже страсти поостыли,
разгоряченные весьма.
Такая длинная, что мы
уже готовились заплакать,
коварно призывая слякоть,
как унижение зимы.
За то, быть может, что бела,
как медсестра или невеста,
не умышляя в том протеста,
все преизбытки замела.
А нам швырнула раза три
лишь праздничные содроганья.
И непоседливость цыганья
сосредоточилась внутри.
Отсюда стал вообразим
пробег Пегаса в снежном хрусте.
Блаженно накопленье грусти,
чтоб песнью стать – зимою зим.
Мы все, как звуки, неясны,
и простираемся в длинноты.
Весь запорошенный, давно ты
стоишь в прихожей у весны.
Такая длинная тоска,
зачем она? куда? откуда?
Еще зима. Но брезжит чудо
весны внезапного броска.
И хлынет паводок. И мы
не только руки отогреем,
восславив ямбом и хореем
целенаправленность зимы.
Мучительную белизну,
столь праведную без елея,
что день сегодняшний лелея,
я во вчерашний улизну.
Как из свершившегося вдруг
в томительное ожиданье.
Вначале бывшее преданье
преобразило все вокруг.
Однообразна и пряма
тоска, возжаждавшая лада.
И для нее почти награда
такая длинная зима.
1996