«Зачем же вы уснули, господа?» –
кричал Филиппов посреди спектакля,
напудренный парик в партер кидая.
Парик летел, как бабочка седая.
Партер безмолвствовал, и лишь один Орлов
метнулся прочь в панической атаке.
Филиппов снял запачканный камзол
и тоже кинул. Бледный Соколов
схватил его, надел и стал артистом.
Парик меж тем неспешно долетел
до Аллы Кузнецовой и возглавил
её главу. Она преобразилась
в старуху и достала свой лорнет,
упершись взором в действие на сцене.
А там Филиппов уж снимал порты,
сорочку с кружевными рукавами,
кальсоны, майку с надписью «Fuck you!».
Остановившись на линялых плавках,
он стал похож на горе-культуриста,
чем вызвал одиночные хлопки
стоявшего за сценой Тишинкова.
Тот вынул бутафорский пистолет,
как фокусник, из декольте Смирновой,
решительно к Филиппову прошёл
и выстрелил, чем напустил туману
в и без того запутанный сюжет.
Филиппов замер… задрожал… завыл
какую-то таинственную песню.
Его зачем-то поддержал оркестр,
доселе спавший в оркестровой яме.
В партере стали тихо танцевать,
сломав по ходу несколько сидений.
Петров решил, что это чересчур,
и вырубил на сцене освещенье.
Вся сцена погрузилась в полумрак.
Филиппов, Тишинков, да и Смирнова,
с поклоном удалились наконец,
оркестр затих, и Алла Кузнецова
сняла парик и убрала лорнет.
И режиссёр, валокордин глотая,
пошёл готовить нитротолуол.
Уж занавес пополз, и Полупанов
в суфлёрской будке крикнул: мол, конец,
но зрители всё ждали продолженья.
…Вот тут-то и явился Воробьёв.